– Придется пойти на этот риск.

– Ты настоящий друг.

Наутро я еще раз пролистал дело Айрит, но не нашел ни одной новой зацепки. Теории, которые я развивал вчера перед Майло, были выстрелами наугад.

Ничего не прояснялось и с Ноланом. Отдельные составляющие проблемы были на месте: отчуждение, самоизоляция, наследственная склонность к депрессии, вероятность стресса, темные секреты, на которые намекал Леманн. Но попытка объяснить на основе этой симптоматики феномен самоуничтожения личности была бы столь же наивной, как и утверждение, будто люди становятся бедными, потому что теряют кошельки с деньгами.

Неразговорчивость Леманна привела к тому, чего он так надеялся избежать. Она подогрела мой интерес.

В рассказе Майло о Бейкере прозвучало немало интригующего, но до встречи с ним самим мне хотелось заручиться одобрением Хелены, а она так пока и не ответила на мои звонки. Я еще раз набрал ее рабочий номер, и мне сказали, что она заболела. К домашнему телефону никто не подходил.

Отлеживается под одеялом, сном выгоняя заразу?

Звонить Бейкеру? Если я начну задавать ему вопросы, не подкидывая в обмен никакой значимой информации, то доверительного разговора не получится.

Может, «болезнь» Хелены – это не болезнь, а вызванный приливом скорби эмоциональный срыв? Скорбь лечится только временем, да и оно не всегда помогает.

Когда мы расставались, она везла домой альбомы с семейными фотографиями.

Гнет воспоминаний?

Попробуем все же Бейкера. Хотя ему ничего не стоит вообще отказаться от разговора.

Дежурный по Паркер-центру сказал мне, что у сержанта Бейкера сегодня выходной день. На всякий случай, ни на что особо не рассчитывая, я оставил свои координаты. Однако не прошло и часа, как меня отвлек от пишущей машинки телефонный звонок.

– Доктор Делавэр? Уэсли Бейкер, вы оставили для меня свой номер. Скажите, какой областью медицины вы занимаетесь, доктор? – Голос был четким, деловым и куда более молодым, чем у Майло.

– Спасибо, что перезвонили, сержант. Моя медицинская специальность – психоаналитик. Я интересуюсь смертью Нолана Дала.

– И по чьей просьбе вы это делаете?

– По просьбе сестры мистера Дала.

– Так сказать, психологическое вскрытие?

– Зачем же столь формально.

– Значит, просто хотите разобраться? Меня это не удивляет. Она звонила мне пару недель назад, тоже искала ответа. Бедняжка. Меня очень расстроила смерть Нолана, но, к сожалению, я не смог ей сообщить ничего особенного. Дело в том, что мы с ним довольно долгое время уже не работали вместе, а давать ей неточную информацию мне не хотелось. Хелена была очень подавленна, и я рад, что сейчас у нее появилась возможность получить квалифицированную помощь.

– В каком смысле «неточную»?

Пауза.

– Не будучи профессионалом в вашей области, я не мог определить, что из сказанного пойдет на пользу, а что – во вред.

– Другими словами, у Нолана были проблемы, которые огорчили бы его сестру?

– Нолан был... интересным парнем. Сложным. То же самое говорил и Леманн.

– В чем это проявлялось?

– Гм-м-м... Послушайте, мне не хочется говорить на эту тему, не взвесив все лишний раз. Сегодня у меня выходной, и я собирался выйти в море под парусом. Если дадите время собраться с мыслями, то можете присоединяться, посмотрим, что получится.

– Ничего не имею против, сержант. Когда вам будет удобнее?

– Скажем, в поддень. Перекусим вместе. Вы даже сможете заплатить за мои обед.

– Справедливо. Где найти вашу яхту?

– В Марина-дель-Рей. Ее зовут «Сатори». Стоит совсем радом с гостиницей «Марина Бич». Если не увидите паруса, значит, ветер стих, и придется идти на двигателе. В любом случае я буду там.

Белая тридцатифутовая яхта с подвязанными вокруг высоких мачт парусами оказалась настоящей красавицей. Черными с золотом буквами на корме было выведено «Сатори».

Голубизну неба затягивала едва заметная белесоватая дымка. Ни малейшего движения воздуха. Позади меня, на террасе «Марина бич» сидели за столиками ранние посетители ресторана, потягивая из стаканов ледяное питье и тыкая время от времени вилками в тарелки. Территория гостиницы отделялась от доков невысокой оградой, сквозь незапертые ворота которой я и прошел к судам.

«Сатори». Мне приходилось слышать это слово и раньше, оно имело какое-то отношение к дзэн, но перед выездом я не поленился пролистать словарь.

Состояние интуитивного озарения.

Может, сержант Уэсли Бейкер рассеет мрак тайны, окутавшей смерть Нолана?

Вытирая полотенцем руки, он поднялся из каюты еще до того, как я успел ступить на палубу. Высокий, крепко сложенный мужчина без всяких признаков жира. Белая майка с короткими рукавами, черные джинсы и мягкие белые туфли. Выглядящий на свои пятьдесят, загорелый, широкоплечий, с коротко стриженными темно-каштановыми волосами, серебрившимися на висках, он производил впечатление спокойного, уверенного в себе, сильного человека. На круглом, чем-то детском лице – массивные солнечные очки в золотой оправе.

Преуспевающий бизнесмен на отдыхе.

Я взобрался на борт яхты, и мы обменялись рукопожатием.

– Доктор? Уэс Бейкер. Перекусить хотите? Это можно сделать в гостинице.

– С удовольствием.

– Я только закрою каюту.

Он вернулся через минуту с огромной черной кожаной сумкой, которую с легкостью нес в одной руке. Мы направились к гостинице. Походка у Бейкера была очень медленной, будто он экономил каждое движение. Как профессиональный танцор или мим. Плавно раскачивал плечами, с улыбкой поворачивая из стороны в сторону небольшую аккуратную голову. Даже за темными стеклами очков в его карих глазах светилось любопытство.

– Отличный денек, не правда ли? – проговорил он.

– Замечательный.

– Живя в городе, мы изолируем себя от свободы. Побережье тоже перенаселено, но зато ночью, когда суета стихает, открывается такой вид на океанский простор, что ощущение бесконечности заставляет забыть обо всем.

– Сатори?

– Сатори – это недостижимый идеал, – он хмыкнул, – но отчего бы не стремиться к недостижимому? Вы ходите под парусом?

– Нечасто.

– Я и сам пока новичок в этом деле. В детстве, правда, ползал по каким-то посудинам, но меня никто не учил управляться с серьезным судном. Пристрастился несколько лет назад. Сноровка приходит со временем. Собьет пару раз гиком в воду – поневоле станешь внимательнее.

– У Нолана тоже был кое-какой опыт.

– Да. – Он кивнул. – Рыболовецкие суденышки в Санта-Барбаре. Нырял с них за палтусом. Но все это было не для него.

– Вот как?

– Он не любил работать руками.

Мы поднялись по ступенькам на террасу ресторана, остановившись перед табличкой «ПОДОЖДИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ОФИЦИАНТ ВАС ПРОВОДИТ». Из двух десятков крытых темно-синими скатертями столиков заняты были только три. Под лучами солнца сверкало столовое серебро, искрились хрустальные грани бокалов. Стена из стекла отделяла террасу от пустого зала.

– А еще он говорил, что ему претит убийство, – продолжал Бейкер, оглядываясь в поисках официанта. – Он называл это убийством. Был против всякого насилия, а за год до поступления в академию стал настоящим вегетарианцем. Думаю, что единственным из всех знакомых мне полисменов. Эй, Макс!

К нам приблизился метрдотель-китаец: черный костюм, черная рубашка, черный галстук и широкая профессиональная улыбка на полном печали лице.

– Добрый день, мистер Бейкер. Столик ждет вас.

– Спасибо, Макс.

Китаец подвел нас к стоявшему у балюстрады столику, рассчитанному на четыре человека, но накрытому, однако, только на двоих. Снизу, от кромки прибоя, доносился терпкий запах водорослей и дизельного горючего.

– Против всякого насилия, – повторил я. – И все-таки выбрал работу полицейского.

– Теоретически здесь не должно быть никакого противоречия. – Бейкер развернул на коленях бирюзовую салфетку. – Работа полицейского в том и заключается, чтобы предупреждать проявления насилия. Но реальность, конечно же, расходится с теорией. – Он снял очки, сдул со стекол невидимую пылинку, надел вновь. – Реальность заключается в том, что полисмен оказывается постоянно погруженным в атмосферу насилия. В случае с таким впечатлительным парнем, как Нолан, это может привести к глубоким разочарованиям.