— Ну да, мамочка! Конечно! Если жена, так сразу красавица. А мы с Милой — лягушки. Нечестно получается!

— Мама, в журнале сказано, ну черным по белому, что нужно золотых рыбок. От комаров и от мошек. Значит, без рыбок нельзя, — гнула свое Мила.

— Подожди-ка! — вдруг остановила дочку Ольга.

Увидев над забором голову в почтальонской фуражке, она попросила Наташу подумать, что еще можно сделать с прудиком, и поспешила к калитке.

Шлыков был разочарован. Он-то надеялся вручить письмо в доме и чувствовал себя обманутым. Впрочем, когда Ольга подошла, его лицо озаряла доброжелательная улыбка.

Улыбнулась и Ольга. Она вообще много улыбалась после переезда в Родники. Получалось это у нее само собой, безадресно, ну а если уж доводилось улыбаться местным жителям, она и вовсе расплывалась — улыбалась во всю ширь своего немного скуластого лица. И местные жители легко улыбались ей в ответ, хотя по-своему они были не меньше задерганы жизнью, чем люди в Москве.

— На ваш адрес пришло письмо из-за границы, — сообщил Шлыков. — Ждете?

— Письмо? Н-нет, не ждем… — озадаченно ответила Ольга.

— Ну, тогда это ошибка! — с удовлетворением сказал Шлыков. — Это бывает. Я так и подумал, что не ждете. Одно то, что индекса нету, уже факт!

— Какой факт? — удивилась Ольга.

Вместо ответа Шлыков присел на скамеечку у забора и жестом пригласил последовать его примеру. Когда Ольга уселась рядом, Шлыков достал сигарету и с удовольствием прикурил от балабановской спички. Дешевых зажигалок он не признавал, а дорогие справедливо считал непозволительной роскошью. Отмахнув от Ольги облачко едкого дыма, он повел свою речь издалека:

— Это настораживающий факт! Передачу «В мире животных» смотрите? Нет?.. А вот я регулярно. Помню сюжет на тему индийского слона. Его в сонном состоянии самолетом привезли в Африку и выпустили к другим животным.

— К слонам?

— Почему же — ко всем… Там и жирафы были, и страусы, и другие. И вот — его затоптали…

— Страусы?

Шлыков с подозрением посмотрел на Ольгу, но не увидел на ее лице признаков скрытого ехидства. Оно светилось все той же доброжелательной улыбкой.

— Слоны затоптали, конечно. Кто же еще! По телевизору, правда, только кости показали. Больно было смотреть… А вот наши зубры американцев не затоптали. Это я про бизонов ихних. У нас вообще к родственникам отношение другое. Ваши родители из Москвы будут?

— Из Москвы.

— Тоже талантливые художники?

— Нет. Они обыкновенные люди.

— Я и не говорю, что художники какие-то необыкновенные. Хотя вот смотрел передачу «В мире закона» про одного художника — он рисовал письма Поленова к этому… к Васнецову и продавал в Европе. Фальшивки как подлинники. Сотни тысяч долларов сорвал, пока раскусили подлеца!

Собеседники помолчали. Шлыков решил, что для первого раза достаточно: он дал намек, что держит ситуацию под контролем и знает, возможно, много больше, нежели можно было подумать, судя по его простоватому лицу. Насладившись впечатлением, произведенным на самого же себя, он сказал примирительно, как бы косвенно извиняясь за правду-матку, высказанную сгоряча:

— Ну, это дело десятое, а будете в Серпухове, обязательно зайдите в музей. Там есть этот Поленов, и, говорят, настоящий, понимаете, не фальшивый. Вам, как художнику, очень полезно… До свидания.

С этими словами Шлыков поднялся и церемонно, почему-то на польский манер, отсалютовал, двумя пальцами тронув козырек фуражки.

— Простите, а индекс?.. То есть — а письмо? — удивилась Ольга, тоже вставая.

— Письмо из-за границы. Видите, здесь марка французская. Читать, тоже извиняюсь, умеете? — Шлыков поправил очки на переносице и прочел с запинкой: — Републиквэ Франсайзэ ла постэ… и тут сбоку Ланселот. По ошибке, конечно. Ведь это, оказывается, никакой не древний король французский, а добрый английский рыцарь. Я всегда так и знал, что английский. А тут его портрет на французской марке, а индекса нет.

— Простите… Бог с ним, с Ланселотом. А где тут написано «кому»?.. Подвиньте палец… Вот! Ф-фу, не дымите в лицо, пожалуйста… Olga Rukavishnikova. Это же я! Это мне письмо!

— Не может быть! — воскликнул Шлыков удивленно. Он снова поправил очки и зашевелил тонкими губами, читая про себя. — Однако… оформлено как попало. Индекс — это первое. Другое дело, когда дети пишут: «Москва. Кремль». Тут понятно, что дойдет, хотя еще как сказать…

Тут уж Ольга не выдержала. Она выхватила конверт из рук Шлыкова, сунула в карман, сказала «спасибо» и была такова. Шлыков с удовлетворением отметил, что Ольга раза три оглянулась, как бы проверяя, не бросился ли он ее преследовать, чтобы отобрать письмо. Но разведка боем и так прошла с блеском, поэтому Шлыков беззлобно прокричал только:

— Я вечером зайду за марочкой! Хорошо? Детишки теперь не интересуются, а я по старой памяти…

Не дождавшись ответа, Шлыков отправился домой — пить чай с пряниками. После утраты письма из Франции его настроение ничуть не ухудшилось. В конце концов, он еще на почте прекрасно прочел, кому оно адресовано, и Ольга сама виновата, что чуть его не профукала — чего в доме-то не сидится? Вот если бы Шлыков застал ее не в саду, а в комнатах и как следует рассмотрел, какие там перемены после прежних хозяев… Тогда, конечно, дело другое: работу свою он прекрасно знал — отдал бы письмо сразу и беспрекословно.

Но и так ладно — договорился зайти за маркой. Шлыков даже решил побольше поразузнать кое у кого о Ланселоте, чтобы завтра прощупать Рукавишниковых насчет общей культуры.

Дети обсуждали, как построить высокий арочный мостик над прудиком, когда мать вернулась со спасенным Ланселотом.

— Нам пришло какое-то странное письмо! — объявила она и на всякий случай еще раз оглянулась на забор.

— От Кира? — спросила Наташа. — Не иначе просится домой наш братик. Кефир его, бедняжку, пить заставляют или кроссы бегать…

— Кир не запросится! — убежденно возразила Мила. — Он хочет стать настоящим мушкетером, а мушкетеры не просятся.

— По-моему, наш Д’Артаньян хочет не мушкетером стать, а олимпийским чемпионом.

— А чем плохо? Мама с папой и мы — все будем радоваться, если он когда-нибудь привезет и повесит на стену золотую медаль!

— Меня не считай, пожалуйста! Его и так заносит… А настоящих мушкетеров не заносит. Они, Милка, уважают даже врагов и служат королю, а не своим прихотям, как некоторые.

Ольга с интересом выслушала эту перепалку:

— Не ссорьтесь, девочки… Бывает и так, что служить королю — значит служить его прихотям. Тогда уж лучше своим. Честнее, что ли. Или вопрос можно поставить по-другому: куда могут завести короля его прихоти? Но если все время задавать вопросы, служить станет некогда.

— Жаль, что папа на работе, — заметила Наташа. — Он бы вам все сказал…

— Ха! Ты хочешь прикрыться папой как щитом. Ты за это еще раз получишь! Защищайся, дева ночи! — сказала Мила и нацелилась на Наташу детскими грабельками, на одном зубце которых болтался длинный корешок чертополоха в мелких комочках земли.

— Откуда это «дева ночи»? — удивилась Ольга.

— Прочитала!

— Что-нибудь рыцарское, наверное? Не знаю, как там на самом деле, но говорят, что для служения рыцари выбирали предметы без прихотей — непорочных дев, Крест Господень или Грааль, к примеру… Кстати, это письмо не от вашего брата, а из Франции. Короля там давно нет, так что вряд ли меня зовут к нему на службу. Даже не знаю… Пойдемте в дом, помоем руки и попробуем прочесть.

Упрашивать никого не пришлось.

Ольга вскрыла конверт садовыми ножницами — других под рукой, как всегда, не оказалось.

Затаив дыхание — а как же! — дети следили, как мама вынимает сложенный вдвое лист бумаги. В конверте остался еще буклет, но письмо было, конечно, главнее.

Лист был заполнен убористым текстом, набранным на компьютере. Над текстом по центру располагалось цветное изображение какого-то здания. Судя по подписи — музея.