Я молчал. Понятны мотивы бродников, они, в рамках мировоззрения этих людей, железные. Атаман, а Лют именно таков и есть, пусть и слова подобного не используют, должен обеспечивать свою ватагу, ну или отряд честных бродников. Те, кто еще вчера был готов за предводителя хоть в огонь, заклевали бы, элементарно утопили рядом с умерщвленными пленниками своего предводителя, да дело с концом. А после пришли бы сюда, чтобы откормленных раков в заводях наловить.

— Как ты догадался, воевода? Я честен с тобой и признаюсь, что скрыть это хотел, — сказал Лют, подумал, как именно прозвучали его слова про «честного лгуна» и сам же рассмеялся.

Меня распирало посмеяться вместе с ним, но серьезный разговор еще не закончился.

— Причалы, что вы построили, из корабельной доски, кое-где видна краска с надписями на латыни, у твоих людей сплошь одежда богатая. А многих я помню по битве у Холма, там бродники чуть ли не голозадыми были, — видя, что Лют хочет что-то возразить, или опровергнуть мои домыслы, я добавил. — Мне сообщили, что два венецианских корабля спрятаны за другой стороной острова. Ладьи у вас могут быть и свои, но вот венецианский корабль, нет!

Лют понурил голову, а потом кивнул, соглашаясь.

— Ты ставил условием, что в Братство не возьмешь, коли грабить будем. Так что, мы враги нынче? Ты скажи, я же воевать с тобой не собираюсь и пир закачу и гостей пристрою. Но мне нужно знать, — Лют начал напирать и в его голосе появилась нервозность.

Я его понимаю. Он выстраивал свою предвыборную компанию на вступлении бродников в Братство, его поддержали. Не случись такого, если я откажу и не возьму под свое крыло этих людей, то с Лютом поступят жестко. Оно-то можно бежать, но, видимо, бродник устал бегать. Или почувствовал власть, и не хочет ее терять.

— Если у венецианцев вы взяли серу, то я, после того, как определим мою долю, забуду обо всем, но впредь не позволю без моего ведома грабить на воде, — сказал я.

— Знать бы, как она выглядит эта сера. Но ты это… Серой же Лукавый воняет, — сказал Лют, показывая, что и ему религиозные суеверия не чужды.

— Так подобное уничтожается подобным. Будет сера, так мы тем же оружием по злу бить станем, хоть бы и по самому Сатане, — отвечал я, осеняя себя крестом.

В дверь ворвался человек. Вот так, не постучав, ни поклонившись, а с порога стал говорить:

— Витязь-брат, тама это… бабы, так братья… это… а тут греки вступились.

— Научи своего человека, как правильно докладывать! — сказал я и панибратски ударил по плечу Люта. — Пошли успокаивать твоих людей-охальников. Неравен час будущую императрицу обидели, так и я не спасу.

Видишь разгорающийся конфликт? Посмотри, где рядышком расположилась женщина, из-за которойначалась ссора, или которая спровоцировала агрессию, а после отошла в сторонку и, в лучшем случае, подумает: «Ой! Я, кажется переборщила».

Сразу после того, как на остров высадились византийские бойцы, а я уже вовсю упивался властью над толпой, вещая проповедь, стала сходить на берег и Евдокия Изяславовна со своими «подругами», да служанками. А в обществе бродников за бабу и до смерти могут драться, мало их, лиц женского пола. А прямо сейчас сразу больше десятка женщин спускаются с кораблей. Многие мужики таких красавиц за всю свою жизнь не видели. Евдокия, когда формировалось ее сопровождение в Константинополь, девок выбирала строго, но неизменно красивых, плотных, о которых говорят «кровь с молоком». Все ухоженные, в одеяниях красочных, щечки свеклой накрашены, губки… Как тут разум не помутиться?

— Что тут? — спросил я византийского армянина Арсака, стоявшего недалеко от невесты императора.

— Да все добре… уже. Одна девка улыбнулась мужу, тот посчитал, наверное, что это и есть уже проведенный обряд венчания, пошел к девице, да за руку ее взял, собирался тащить куда-то… Разобрались, — ответил византиец и пристально посмотрел на меня. — Я слышал почти все, что ты говорил, Владислав Богоярович, это было сильно. Я был на проповедях патриарха, иных священников, но сейчас даже мне хотелось вот прямо взять свою саблю и бежать спасать вендов, при этом, я о них даже ранее и не знал. Это сильно! Теперь я понимаю, как такой молодой может стать магистром… воеводой Братства.

— От византийского вельможи слышать такую похвалу многого стоит, — я улыбнулся.

— Говорю с тобой, воевода, сейчас, так прямо домом повеяло. Плетешь слова ты хорошо, плутливый, какие часто у императорского трона бродят, — Арсак улыбнулся. — Только я не грек, я армянин, военный, чьи предки оставались опорой для трона даже когда все остальные предавали. Я проще и прямолинейнее, будь собой. Ты же то же воин!

— Учту, — скупо сказал я.

— Братский воевода! — позвала меня Евдокия. — Подойди ко мне!

— Осторожнее, Владислав! — то ли предупредил, то ли озвучил угрозу армянин.

Понятно было, от чего меня предостерегает византийский посол. Да я и сам избегал общения с Евдокией. Но, если просит будущая императрица, да прилюдно, подойти к ней, то игнорировать нельзя. Это уже унижение невесты императора, что так же не лучший для меня вариант.

— Княжна, ты звала меня? — спросил я, лишь чуть заметно поклонившись.

— Звала, воевода Братства. У меня есть вопросы к тебе, но главный — кто эти люди и почему они смотрят звериными глазами на моих служанок? — спросила Евдокия.

«Что за вопрос княжна? Тебя же сейчас слушают твои будущие подданные! Еще подумают, что глупа», — мысленно покорил я невесту императора.

Однако, промелькнувший в глазах Евдокии лучик озорства, подсказал, что я ошибаюсь. Нет, не глупость сказала княжна, она решила своим вопросом отомстить мне, заставить искать сложные формулировки, чтобы обойти единственно верный ответ, что бродники смотрят зверями на девок, потому что хотят их.

Впрочем, почему бы не увидеть покрасневшие щечки девичьи от слов прямых и понятных воину. Сказал же мудрый армянин, чтобы я был собой!

— Все потому, княжна, что мужи эти в своих помыслах девок раздели, сопряглись с ними, после еще пару раз раздели и… — куражился и я.

— Я поняла! — выкрикнула Евдокия и удалилась во внутренние помещения большого византийского корабля.

— Просто не попадайся ей на глаза, воевода. Коли ты еще юн, то объясню…- начал было меня наставлятьпожилой воевода Дмитр, ставший, как и многие, свидетелем нашего короткого разговора, но я одернул его.

— Не с отроком ведешь разговоры, — сказал я, отправляясь ко Вторуше.

Нужно было узнать, сколько, все же груза можно еще взять на ладьи, с учетом того, что большую часть трофеев после столкновения с отрядом половцев, оставим бродникам.

Вечером я принял клятвы двенадцати бродников, наиболее уважаемых в их среде. Таковых сперва собралось одиннадцать, но я посчитал, что символизм — вещь хорошая, почему бы не двенадцать принять, по числу апостолов у Спасителя. Не то, чтобы я претендую на такую роль, однако, какой-никакой, но ареол святости должен окружать главу Православного Братства. Без особых рывков, тут бы употребить слово «пока», но формируется мой образ, складываясь из маленьких частичек в единую, цельную, картину. Пока так, но уже есть планы на будущее, как ускорить процесс создания образа.

Все мероприятие принятия в Братство заняло более часа, в ходе которых я вновь произнес речь. Не сказать, что обряд был каким-то вычурным, особенным. По сути, принятие в Братство почти что копировало такое же мероприятие, используемое в дружине. Только тут, конечно же, не упоминались языческие боги, а все больше читались молитвы. А еще, в знак требуемой в Братстве, покорности, я хлестал плетью по спинам новообращенных. Это происходило в тот момент, когда они ползли к своему мечу, кстати, мною дарованному. Должны были оставаться небольшие шрамы на спине в виде креста. Это такой символ покорности, принятие моего верховенства. А заканчивалось все тем, что я сперва скрещивал с ними меч, после обнимал новых братьев и, после ритуального пития из одной чаши и преломление одного хлеба, начинался пир.