Ветров сразу же предупредил, что копаться в своем «грязном белье» будет нелегко. Но она даже не представляла, насколько это больно.

— Вспоминайте, Соня, вспоминайте, — мягкий голос Петра Львовича прервал Сонины размышления. — Это вам необходимо!

— Он просто однажды не пришел домой.

— Он не позвонил, не оставил записки?

— Нет. Он даже не взял своих вещей. Утром ушел якобы на работу и больше не вернулся.

Опять возникла пауза. Было слышно, как Петр Львович записывает что-то в своей тетрадке. Соня машинально посмотрела на часы. Минутная стрелка медленно подползала к цифре десять.

Тринадцать пятьдесят. Можно уходить. Она уже начала плавно подниматься с кушетки, когда в комнате вновь раздался бархатный голос Петра Львовича.

— Вы никогда не допускали мысли, что с вашим отцом могло что-то случиться?

Соня замерла. Вопрос прозвучал неожиданно. Об этом Соня никогда не думала. «Отец бросил их из-за другой женщины» — это была единственно возможная версия. Другая просто никогда не приходила ей в голову.

Она медленно повернулась. Ее холодные зеленые встретились с доброжелательным взглядом психоаналитика.

Из кабинета Соня повернула не к лифту, а к лестнице. Сама мысль закрыть себя в тесной кабине лифта и куда-то ехать была невыносима. Ей хотелось бежать, бежать отсюда, бежать от этого мира, от этих жестоких людей. Ноги понесли ее вниз по лестнице, через тихий московский дворик на шумный проспект.

Дома, перекрестки, светофоры. Соня все бежала и бежала, слыша только стук своих каблуков. Но тут ветер взметнул и бросил ей в лицо конец ее тонкого шелкового платка, и она остановилась.

Как странно… Ноги сами привели ее на Хованское кладбище, и теперь она стояла перед могилой своей матери.

Зачем она пришла сюда? Какие мысли бродили в ее сумасшедшей голове, что она, пробежав чуть не полгорода, оказалась здесь, в этом мрачном месте?

Ее трясло. От долгой ходьбы ноги ныли.

Соня открыла проржавевшую калитку, пересекла участок и бессильно опустилась на ледяную железную лавку возле надгробного камня с поблекшей фотографией. На камне была высечена надпись «Анастасия Николаевна Воробьева (1947–1984) Помним. Любим. Скорбим».

Мама…

Засунув руки глубоко в карманы плаща, Соня смотрела на черно-белое изображение своей матери, и ей казалось, что все это уже было. Что уже однажды она вот так же бежала через весь город с одной целью — добраться до кладбища и остановиться здесь, около этого серого камня с траурной фотографией.

Хотя нет, она приходила, приходила сюда, и не раз. Приходила, чтобы посмотреть в глаза той, что бросила ее, оставила одну среди чужих и жестоких людей, заставила страдать и мучиться долгие годы.

Ей всегда хотелось понять свою мать. Понять и простить. Или хотя бы пожалеть. Но жалости не было. Как не было слез, выплаканных в тот далекий день, когда матери не стало. Грусть и обида были единственными чувствами, поселившимися в душе Сони. Больше ни на что места там не оставалось.

Но сегодня Соня смотрела на мать по-новому. Она вытягивала из глубин своего сознания с годами потускневшие и исказившиеся воспоминания их жизни вдвоем. Она прокручивала их в своей памяти, как затертую видеопленку, пытаясь найти хотя бы один эпизод, в котором мать словом или взглядом намекнула, что отец исчез не просто так, что с ним что-то произошло.

Соня помнила страдания матери. Помнила, как ее терзали призраки любовниц отца. Помнила, как мать постоянно выкрикивала имя соперницы. Лиза? Лида? Лара? Откуда она все это взяла? Кошмары, навеянные дикой ревностью? Неуверенность в себе? И все из-за того, что отец был на десять лет моложе ее?

«Почему я никогда не думала, что отец исчез из нашей жизни вовсе не из-за женщины?» — Соня задумчиво оглядела могилу, покрытый жухлыми цветами холмик, скользнула взглядом по соседним монументам, по витым чугунным оградкам, по обнаженным деревьям, по верхушкам крестов на могилах, по серому небу.

Кладбище казалось таким старым и унылым.

«Вот люди жили, страдали, любили, боролись с выдуманными проблемами. И вот теперь они умерли. И от их проблем не осталось ни-че-го. Где все эти страдания? Растаяли в воздухе. Спят вечным сном под могильными плитами».

Соня вздохнула, прогоняя мрачные мысли.

Нет, умирать ей рано. Она еще поборется. Она разберется в этом деле.

Но что же это выходит? Если отец исчез не из-за женщины, тогда смерть матери — всего лишь жалкая нелепость, а не главная трагедия жизни. И отец ни в чем не виноват. Ни отец, ни все остальные мужчины на свете…

Да, да, она в этом разберется. Не зря ее прозвали «королевой сенсации». Пожалуй, лучшая криминальная журналистка этого города, она специализировалась на раскрытии сенсационных убийств и скандалов. Она всегда строила самые смелые версии произошедшего и для подтверждения своих гипотез находила неопровержимые доказательства. Ей помогали милиционеры и следователи, она добывала информацию из самых засекреченных источников. Ее колонка делала рейтинг всему изданию. Тираж газеты разлетался со скоростью света. На Софию Воробьеву подавали в суд, ее шантажировали. Но девушку это не останавливало. Со стороны казалось, ее ничем нельзя испугать. Чем дальше Соня заходила в своих поисках и чем больше опасности предвещало новое дело, тем больше упорства и изобретательности она проявляла. Может, потому, что ей нечего было терять? А может, потому, что чужая боль, жестокость и разочарование помогали забыть о собственной трагедии?

В любом расследовании Соня шла до конца. Именно из-за этого она добилась в журналистике небывалых для ее возраста высот. Соня жила только работой. Иногда она даже сама удивлялась, как это ей все сходит с рук. Она зарабатывала неплохие деньги, и отдавала большую их часть на поиск новой, еще более сенсационной добычи. Она копалась в чужих тайнах и при этом ни разу не попробовала разобраться в собственной жизни, словно папка «Исчезновение отца» хранилась под грифом «Совершенно секретно».

Еще в детском доме она научилась не думать о своем прошлом и родителях. Как только внутренний голос подавал ей тревожный сигнал, Соня мгновенно заменяла воспоминания мыслями о будущем.

Темнело. На душе у Сони было так же промозгло, как и на улице. От долгого сидения без движения она замерзла, ноги совсем окоченели. Шевелиться не хотелось, но надо было вставать и идти. Усилием воли она заставила себя подняться. Минуту Соня постояла у могилы, кинула прощальный взгляд на портрет матери.

Больше она не будет бегать от правды, какой бы страшной та ни оказалась. Пора избавляться от призраков прошлого.

— Ну, где ты ходишь? — капризный голос Павлика в телефонной трубке прозвучал как нельзя кстати, чтобы разрядить мрачное настроение, навеянное долгим сидением среди мертвых.

Соня торопливо шла к выходу. Скупое осеннее солнце, опережая ее, садилось за ближайшие дома. Хотелось поскорее уйти отсюда. Бесчисленные памятники, надгробные камни и полумертвые деревья давили на нее. Соня еле сдерживалась, чтобы не побежать.

— Паш, уже лечу домой. Я не успела переодеться. — От холода пальцы не слушались, Соня с трудом держала в руках мобильный телефон.

— Ну ты с ума сошла, мать! Пропустишь все самое интересное.

— Павличек, это для тебя проходы по красной дорожке самое интересное, а для меня важнее треп пьяных звезд. А на это я уж точно успею.

Павлик и Соня подружились в интернате. Даже не подружились. Скорее Соня взяла над ним шефство. А началось все с того, что она заступилась за Павлика, когда мальчишки в очередной раз избивали его в коридоре. Слабый, худощавый, вечно простуженный белобрысый мальчик… Над ним постоянно издевались такие же несчастные, обозленные на весь мир дети. Эта вечная борьба злых с обиженными была неискоренима. Она расцветала в подобных местах, формируя ущербные личности, калеча и уродуя людские судьбы.