— Джет? — коротко спросил Савицкий.

Новак пожал плечами.

— Если он не захочет, чтобы его нашли, мы его не найдем.

— Тогда, млять, сделай так, чтобы он захотел! — с неожиданной яростью крикнул Барт. — Новак, не забывай, это я посадил тебя в кресло начальника СБ, и если мое терпение лопнет — а оно уже на исходе, — то я вышвырну тебя с этого места, ты понял, мудила?!

Новак промолчал, угрюмо глядя в стену.

С одной стороны, Савицкий был, конечно, прав — столько времени прошло, а результатов ни по Джету, ни по Казанцеву никаких. С другой…

Пацан мог уехать куда угодно, мог вообще свалить из страны, затаиться где-нибудь в какой-нибудь деревушке и не высовываться. Можно проверить — и проверили — его близких друзей, родственников. Но у хакера друзья могут оказаться в любой точке земного шара — друзья, с которыми его связывают общие дела, причем наверняка незаконные, — и отследить эти контакты практически невозможно. Здесь мог бы помочь Джет, который знал хакерский мир как свои пять пальцев, но Джет тоже скрывается, а найти и задержать бывшего сетевика-оперативника, который к тому же имп, еще более невыполнимая задача, чем обнаружение Рината Казанцева.

— Я не буду назначать тебе сроки, — подавив ярость, сказал Савицкий. — Просто знай, что в любой момент, когда меня переклинит, я могу сорвать злость на тебе. Может быть, просто вышвырну на улицу, а может быть, отправлю в Райсу… как, думаешь, тебя там примут? Наверняка там найдется кто-нибудь, кто узнает бывшего следователя по особо важным, а, Новак?

Барт провел рукой над столом, снова включая холовизор, потом посмотрел на подчиненного и удивленно поднял брови:

— Ты еще здесь? Иди работай, Новак! Не упусти свой шанс.

Начальник службы безопасности «Волхолланда» поднялся и, опустив голову, медленно пошел к выходу.

Он мог бы одной рукой сломать шею этому тщедушному недомерку, который в результате хитроумных интриг и подсиживаний дорвался до рулевого колеса корпорации, но он знал, что тогда за его жизнь никто не даст и копейки. А за спиной семья, сын и дочь, которых надо поставить на ноги…

Поэтому Новак засунул подальше свою гордость и напоминал сейчас побитую собаку.

Почти так оно и было.

Собака просто ждала своего часа.

Можно слушать рассказы тех, кто побывал здесь, можно смотреть редкие репортажи журналистов, пытающихся сделать на этом имя, — и все равно не узнать ничего.

Пока сам не побываешь здесь.

Райса. Уникальный не только для России — единственный в мире город-тюрьма. Огромная территория, муравейник с несколькими тысячами людей. Каждый пятый с пожизненным заключением. У каждого третьего за спиной не одно убийство. Автономный город, заповедник преступного мира с одним законом из двух слов: «Выживет сильнейший».

Почти полторы сотни бараков, четыре цеха — формовочный, сталелитейный, обрабатывающий и покрасочный, — соединенные между собой широкой лентой конвейера. Три пищеблока, каждый из которых мог вместить в себя не более трех сотен человек, так что там практически круглосуточно происходило движение.

Впрочем, круглосуточно движение происходило здесь везде — и в бараках, и в цехах, и на улице. Невзирая на погоду, люди работали, чтобы прокормить себя… и тех, кто рулил зоной.

А посредине этого человеческого муравейника — одноэтажное, с виду скромное, но, наверное, самое страшное здание Райсы.

Крематорий. Чуть ли не каждый день из его трубы вырывался сизый дым, напоминая жителям Райсы, какова цена их жизни здесь.

Старожилы до сих пор помнили «кровавую неделю», ознаменовавшую первые годы существования тюрьмы, — когда зэки подняли бунт, начавшийся из-за какой-то внутренней ссоры местных авторитетов. Обезумевшие, отчаявшиеся, разъяренные заключенные, вооружившись кто чем смог — обломками арматуры, заточками и другим примитивным оружием, — устроили настоящую бойню. Резня продолжалась несколько часов, пока внутрь не ворвались спецотряды корпорации, стреляя во всех, кто попадался у них на пути… Они буквально шли по трупам, усеявшим территорию Райсы, а сверху за происходящим невозмутимо наблюдали охранники тюрьмы и представители корпорации, прибывшие проконтролировать массовое убийство.

Бунтовщики, которые попытались поднять всю толпу против охраны, были расстреляны первыми. Люди в панике разбегались по баракам, бросая оружие.

Спецотрядам потребовалось около часа для того, чтобы навести порядок. А потом они просто ушли, оставив горы мертвых тел и реки крови.

В громкоговорителях прогремела фраза тогдашнего директора тюрьмы, ставшая второй заповедью Райсы:

— Трупы — это ваша проблема.

Целую неделю, прозванную с легкой руки одного из журналистов «кровавой», оставшиеся в живых собирали тела и жгли их в небольшом крематории, смывали кровь с бетонных площадок, вдыхая тошнотворный запах уже разлагающихся тел. Стояла июльская жара, люди задыхались — а с мостков за ними равнодушно наблюдали охранники.

После этого инцидента и разразился первый — он же последний — крупный скандал, когда родственники заключенных обратились в суд, а журналисты многих газет начали активную кампанию против корпорации. Была создана комиссия, заведено уголовное дело. Говорили, что Райсу закроют, многие влиятельные чиновники «Волхолланда» будут отданы под суд…

— Наивные идиоты, — сплюнул Маленький, заканчивая рассказ о «кровавой неделе». — Сначала корпорация заткнула рты всем борзым журналистам: кому-то пачкой денег, кому-то путевкой в психушку, кому-то пулей. Потом комиссия доложила, что в Райсе все нормально. Это надо было видеть. Политики, будучи акционерами корпорации, докладывают таким же политикам-акционерам о том, что расследование окончено и нарушений не обнаружено. Сняли с должности и перевели куда-то директора тюрьмы, на его место назначили другого, такого же… и все.

— А международный суд? — спросил Ворм.

— Ты знаешь, насколько силен «Волхолланд»? — спросил Маленький и, не дожидаясь слов Ворма, ответил сам: — Мамину маму!

Ворм не знал, что такое «мамину маму», но, судя по тону Маленького, это было гораздо больше, чем просто «круто».

— Думаешь, им эта тюрьма нужна из-за того, что мы здесь производим? — Маленький ткнул пальцем в окно барака, где виднелся корпус одного из цехов. — Им это в зад не тарахтело. Здесь на нас ставят эксперименты, начиная от наблюдений за нашей жизнью и кончая всякими опытами. Они вбивают в нас страх, вколачивают его нашими же руками. Им нужен этот беспредел, нужно, чтобы мы грызли друг другу глотки… И мы грызем, потому что по-другому не выжить.

— Долго тебе тут еще? — спросил Ворм.

— Восемь лет, — ответил Маленький. — Мне червонец дали, двушку отсидел… Знаешь, что я тебе скажу? Если я доживу до своего освобождения и выйду на свободу, я буду считать себя чертовски везучим человеком.

Они сидели в одном из бараков. Несколько десятков трехъярусных кроватей, деревянные полы, голые бетонные стены, по углам — обогреватели. В бараке, кроме них, были еще люди — кто-то спал, несколько человек играли в карты, вполголоса переговариваясь и изредка лениво переругиваясь.

У входа стояли три человека из тех, кто вместе с Маленьким встречал новичков. Один ловко вращал в пальцах длинную заточку, двое других наблюдали за ним и курили.

— Как там Джамба? — спросил Маленький.

— Нормально. — Ворм пожал плечами. — Мутит, темы делает, исполняет. Как обычно.

— Джамба — красава. — Маленький ухмыльнулся. — Единственный чернокожий в России, который реально в авторитете. Мы с ним вместе начинали. Помню, открыли выставку картин, мазню какую-то на стены понавешали, пиар нормальный замутили, разослали приглашения всякому бомонду… Джамба под шейха закосил, ходил, типа картины там скупал. Ну и бомонд тоже кинулся покупать. За два дня почти пол-лимона зелени чистыми с этих лохов наманикюренных подняли! Хотели повторить, а потом какая-то сука спалила, что мы эти картины сами рисовали, в жопу пьяные, на хате у одного нашего, Рубена…