Бессильные приблизиться, светящиеся шары пошли на такое, чтобы поближе познакомиться с катером.

Гудков уже не смотрел наружу. Он впервые видел шаровую молнию так близко. Да, она отвечала всем описаниям шаровых молний.

Светящаяся сфера — в космосе с расстояния сотен метров они казались бледными — здесь была ослепительной. Она, как живая, пульсировала и раздувалась. Она и была живой — Гудков знал это. Она дернулась к приборам, прокатилась над пультом, задержалась у клавиатуры управления торпедными аппаратами. Она была уже с полметра в диаметре. От пульта она резко повернула к Гудкову. Он сидел как парализованный. Она парила в метре от его лица, будто разглядывала. Время, казалось, стояло. Сквозь нее просвечивали зеленые огоньки на табло и экраны видеолокаторов. Патом она вдруг отпрыгнула на метр, и чувство, что кто — то заглядывает в душу, стало острее и мучительнее, стало непереносимым. И тут она направилась ко второму креслу, к креслу стрелка. Направилась по дуге, отклонившись к стене кабины.

Чувство, что внутрь устремлен парализующий взгляд анаконды, исчезло. Пронзительно вскрикнула Наташа. Гудков не понял, откуда в его руке появился газовый пистолет. Струя плазмы прошла точно по центру шара, сквозь светящуюся прозрачную оболочку и темную сердцевину, и ударила в стену кабины, не причинив сфере видимого вреда. Но та тут же сжалась рывком вдвое. Продолжала съеживаться, уменьшаться… Превратилась в шарик размером с кулак и исчезла с сухим хлопком.

В воздухе кабины пахло чем — то дразнящим и необычным. На видеоэкранах одна за другой исчезали бледные сферы, но Гудков уже не смотрел на них. Отстегнувшись, он склонился над девушкой. Ее лицо было бледным, безжизненным. Она была в глубоком обмороке. Было непонятно, дышит она или нет.

Скафандр на ней был тесный, в обтяжку. Он сдавливал ей грудь, не давая дышать.

Гудков потянул молнию на ее скафандре. Они были одни в бесконечном космосе. Вереница бледных огней исчезла, а планетка, с которой стартовал катер, затерялась где — то в ночи.

Гудков осторожно потрепал девушку по щеке. Ее глаза открылись большие, синие, как полузабытое небо Земли — и в них уже не было и следа того ужаса, который заставил ее потерять сознание. Она приподнялась в кресле в полумраке кабины, посмотрела вперед. Из курсового иллюминатора светили яркие звезды.

— Современной науке по плечу любые загадки, — произнес Пинчук.

Как и вчера, они все четверо сидели за столом в гостиной «Астрокупола», на прежних местах. Как и вчера, перед ними стояли бутылочки с кофе, центр стола украшало блюдо с арбузообразным томатом, как и вчера, напротив Гудкова сидела Наташа Штуб. Она улыбалась и что — то напевала. Штуб — старший сосредоточенно и мрачно молчал.

Но ситуация, разумеется, изменилась коренным образом. И даже Пинчук уже не разыгрывал из себя детектива, хотя и не перестал важничать.

— Любые загадки, — повторил Пинчук. — Жаль, конечно, что находятся люди, — он выразительно посмотрел на Гудкова, — которым ничего не стоит, руководствуясь лишь спортивным азартом и собственным нездоровым любопытством, сорвать тщательно запланированный эксперимент. Но ничего, подождем еще четыре дня. Только на этот раз кое — кого неплохо бы запрятать в изолятор. Подождем, пока явление повторится.

Да, это, в частности, изменилось тоже: вчера Гудков сидел как бы в тени, сегодня он был в центре внимания. Никто уже не смотрел на него как на извозчика.

— Во — первых, я не уверен, что оно повторится, — сказал Гудков. — Во — вторых…

— Погодите, — сказал психолог. — Что значит «не повторится»? Вы полагаете, что явление, регулярно происходившее на протяжении целого месяца, теперь вдруг ни с того ни с сего прекратится? В силу каких же, позвольте полюбопытствовать, причин? Уж не из — за вашего ли рокового вмешательства?

— Зачем вы так, Николай Владимирович? — сказала Наташа.

Штуб метнул в нее мрачный взгляд, но она продолжала:

— Почему вы на него нападаете? Ведь Саша старался для всех. И сделал все как надо. У него же на катере приборы гораздо лучше…

— Лучше, чем в прекрасно оборудованном астрономическом отсеке большой астероидной станции? — громогласно усомнился Пинчук. — На каком — то микроскопическом суденышке?.. А вы, голубчик, сами — то как считаете?

— Что тут считать, — пожал плечами Гудков. — Конвойный катер — это специализированная машина для обнаружения, перехвата и уничтожения малых небесных тел, угрожающих межпланетным караванам малой тяги… Которые курсируют от Земли до Юпитера и обратно, — не смог удержаться он. — Естественно, каждый такой катер оснащен самыми новейшими приборами наблюдения и регистрации. Оснащен вполне хорошо.

— Лучше, чем обсерватория? — произнес психолог.

— Стандартная обсерватория? Разумеется, лучше. И лучше, чем самая лучшая. Ведь это боевое судно, от нет зависят жизни людей.

— И вы полагаете, голубчик, что вам удалось получить какую — нибудь принципиально новую информацию о наблюдавшемся нами феномене?

— Конечно, — сказал Гудков. Он сделал непроницаемое лицо. — Только давайте с вами договоримся. Я с удовольствием вам помогу, но не надо меня ловить. Мы с вами договорились?

Пинчук не нашел, что ответить. Наташа радостно улыбнулась. В глазах Штуба, как и вчера, появились и тут же пропали веселые искорки. Гудков достал из кармана кассету.

— Вот результаты моего легкомысленного поступка, — сказал он. — Здесь записаны данные о размерах, абсолютных и относительных перемещениях, скоростях и оптических характеристиках множественного светящегося объекта, наблюдавшегося сегодня утром в районе астероида Цирцея. Здесь с привязкой ко времени зарегистрированы мельчайшие подробности его пространственных эволюций, пульсаций, цветовых оттенков и радиоотражающей способности. Все это есть здесь. И здесь есть все относительно шара, появившегося в кабине катера.

Пинчук недоверчиво смотрел на плоскую металлическую кассету.

— Значит, вы считаете, абсолютно все?

Гудков посмотрел через стол на Наташу. Девушка опять улыбнулась, но ее лицо тут же стало серьезным.

— Нет, — твердо сказал он. — Здесь есть все, кроме самого главного. Здесь отсутствуют наши субъективные ощущения. Отсутствует психологическая среда субъекта, по современной терминологии, — не смог удержаться он. — Здесь нет нашей стопроцентной уверенности в том, что это было живое существо, причем все время одно и то же. И здесь нет того леденящего чувства, когда кажется, будто оно заглядывает вам в душу.

— Да, — неожиданно сказал Штуб. — Если говорить откровенно… Впрочем, вы уже понимаете.

— Так, — произнес психолог. — Но что они дают, все эти субъективные ощущения? Их ведь, как говорится, к делу не подошьешь. Что прикажете с ними делать?

— Вы профессионал, вам виднее, — сказал Гудков. — От себя могу добавить одно. Вы видели когда — нибудь озеро в безветренную погоду?

— Разумеется, — недоуменно проговорил Пинчук. — Но…

— А рыбу, резвящуюся на его зеркальной поверхности? А лучше — змею, плывущую рядом с берегом?

— Да… То есть нет, — совсем растерялся психолог. — То есть, разумеется, да. Рыбы видел сколько угодно. А вот змей, по — моему, как — то не довелось. Но зачем…

— А еще лучше — картинку с изображением Великого морского змея?

— Конечно, видел, — оживился Пинчук. — Знаете, сейчас общепризнанно, что Великий морской змей суть такой же объективно — субъективный феномен, как и шаровая молния. В обоих случаях для успешного наблюдения необходимо присутствие воспринимающего субъекта. Так и в квантовой механике, творят, прибор иногда влияет на результат измерения… Вы, наверное, знакомы и с квантовой механикой?

— Изучал, — кивнул Гудков. — Так вот, морской змей, как и многие водные животные, имеет, грубо говоря, форму тела вращения. В первом приближении, форму трехмерного цилиндра. Но вы помните, как обычно рисуют плывущего морского змея?

— Да, конечно, — заторопился психолог. — Обычно рисуют так, — он показал рукой. — В виде этакой извилистой линии…