Речь зашла о злобных словах Дракона насчет Карликов. Бильбо хотел бы никогда не слышать их или хотя бы быть уверенным, что Карлики говорят сейчас правду: они уверяли, что никогда не думали о том, что произойдет после того, как они отвоюют свои сокровища. – Мы знали, что это будет очень трудное дело, – сказал Торин, – знаем это и сейчас; но, я думаю – когда мы отвоюем его, у нас всегда будет время подумать, что делать с ним дальше. Что же до вашей доли, Бильбо Баггинс, то я заверяю вас, – мы более чем благодарны вам, и вы сможете сами выбрать свою четырнадцатую часть, как только у нас будет, что делить. Мне жаль, что вы тревожитесь относительно перевозки, и я слышал, что трудности здесь велики, – за это время страна не стала менее пустынной, скорей напротив, – но мы сделаем для вас все, что можем, и рассчитаемся за это, когда придет время. Можете мне верить или нет, – как хотите.

Потом разговор пошел о самом кладе и о предметах в нем, о которых помнили Торин и Балин. Они рассуждали о том, лежат ли еще эти вещи в подземном зале внизу: копья, сделанные для воинов великого короля Бладортина (давно уже умершего), – каждое с трижды откованным наконечником и хитрыми золотыми узорами на древке, но они так и не были оплачены и отданы; щиты, сделанные для героев, давно уже мертвых; большая золотая чаша Трора, двуручная, кованная, украшенная резьбой в виде цветов и птиц, у которых лепестки и глаза были из самоцветов; кольчуги, вызолоченные или посеребренные, неуязвимые для оружия; ожерелье Гириона, правителя Дола, состоявшее из пятисот зеленых, как трава, изумрудов; он дал его за то, что Карлики сделали для его старшего сына великолепную кольчугу, равной которой никогда не бывало в мире, ибо она была из чистого серебра с прочностью трижды закаленной стали. Но прекраснее всего был большой белый самоцвет, найденный Карликами у корней Горы, – Сердце Горы, Сердце-Камень Траина.

– Сердце-Камень! Сердце-Камень! – бормотал в полудреме Торин, положив подбородок на колени. – Он был как шар о тысяче граней; он сиял, как серебро при огне, как вода на солнце, как снег под звездами, как дождь в лунном свете!

Но волшебная алчность к сокровищу покинула Бильбо. Пока его спутники разговаривали, он почти не слушал их. Он сидел ближе всех к двери, прислушиваясь одним ухом ко всякому новому звуку снаружи, а другим – к отголоскам, иным, чем шепот Карликов, к любому шороху движенья далеко внизу.

Темнота сгущалась, а он тревожился все больше. – Закройте дверь! – умолял он. – Я чую Дракона в мозге моих костей. Эта тишина пугает меня гораздо больше, чем шум прошлой ночью. Закройте дверь, пока не поздно!

Что-то в его голосе встревожило и Карликов. Торин медленно стряхнул с себя сон и, встав, выбил ногою камень, подпиравший дверь. Они все принялись толкать ее, и она закрылась, звонко щелкнув. Изнутри не было и признаков замочной скважины. Они были заперты внутри Горы!

И как раз вовремя. Едва они успели отойти от двери, как на склон Горы обрушился удар, словно рука великана направила в нее таран, сделанный из могучего дуба. Дверь загудела, стены треснули, с кровли посыпались камни. Что произошло бы, если бы дверь была открыта, – страшно и подумать. Они кинулись вниз по туннелю, радуясь, что остались живы; а позади них, снаружи, раздавался рев и грохот Драконова гнева. Смауг разбивал камни вдребезги, рушил скалы ударами своего огромного хвоста, пока их хорошенькая площадка, и опаленная трава, и камень, где сиживал дрозд, и покрытые улитками стены, и узкий карниз, – пока все это не превратилось в мелкий щебень и не рухнуло каменной лавиной в долину.

Смауг потихоньку выбрался из своего логова, беззвучно взмыл в воздух, а потом, тяжело и медленно, как огромная ворона, полетел по ветру к западным склонам Горы, рассчитывая застать там кого-нибудь или что-нибудь врасплох и отыскать вход в туннель, по которому проникал к нему вор. Он пришел в бешеную ярость, не найдя никого, не увидев ничего даже там, где, как он догадывался, было устье туннеля.

Излив свою ярость, он несколько успокоился и подумал в глубине души, что с этой стороны его больше никто не потревожит. А кроме того – у него были и другие планы мщения. – Бочоночник! – фыркнул он. – Твои ноги пришли со стороны реки, и несомненно, что они шли по реке вверх. Твой запах мне незнаком, но если ты и не из Озерных людей, то они тебе помогали. Они сейчас увидят меня и поймут, кто настоящий Король Горы!

Он поднялся в пламени и полетел на юг, в сторону Быстрой реки.

Тем временем Карлики сидели в темноте, и вокруг них царило полное безмолвие. Они мало ели и мало говорили. Они не чувствовали, как идет время; и они едва осмеливались двигаться, так как всякий шорох вызывал в туннеле гулкие отголоски. Задремав, они просыпались в том же мраке и в том же ненарушаемом безмолвии. Наконец, после многих – как им казалось – дней ожидания они уже начали задыхаться от недостатка воздуха и не могли больше терпеть. Если бы они услышали внизу шум от возвращающегося Дракона, они бы только обрадовались. В тишине они опасались какой-нибудь злобной хитрости с его стороны, но не могли сидеть так бесконечно.

Торин заговорил. – Попробуем открыть дверь, – сказал он. – Я должен ощутить ветер у себя на лице или умереть. Мне кажется – пусть лучше Смауг раздавит меня на открытом воздухе, чем задыхаться здесь!

Некоторые из Карликов встали и ощупью вернулись туда, где была дверь. Но они нашли, что верхний конец туннеля рухнул и завален каменными глыбами. Дверь нельзя было больше открыть ни ключом, ни чарами, которым она подчинялась когда-то.

– Мы в ловушке! – застонали они. – Это конец! Мы умрем здесь!

Но в то самое время, когда Карлики предались крайнему отчаянию, Бильбо почему-то ощутил в сердце странную легкость, словно из-под куртки у него выкатился большой камень.

– Ну, ну! – сказал он. – «Пока есть жизнь, есть и надежда», как говорил мой отец, и «Третий раз все решает». Я опять спущусь по туннелю. Я спускался уже дважды, когда знал, что на том конце есть Дракон, так что рискну спуститься и в третий раз, когда я больше не уверен в этом. Так или иначе, единственный путь отсюда ведет вниз. И я думаю, что вам всем лучше будет идти со мною.

Они растерянно согласились, и Торин первым присоединился к Бильбо.

– Теперь осторожнее! – прошептал Хоббит. – Двигайтесь как можно бесшумнее! Может быть, Смауга внизу нет, но он может быть и там. Не будем подвергать себя ненужной опасности!

Они пошли вниз. Впрочем, Карлики не могли бы соперничать с Хоббитом в бесшумности, и от них было немало пыхтенья и возни, причем эхо неприятно усиливало каждый звук; но хотя Бильбо время от времени останавливался и тревожно прислушивался; снизу не доносилось ни единого звука. Близ нижнего конца – насколько Бильбо мог судить – он надел кольцо и пошел впереди. Но кольца не было нужно: мрак был полный, и все они были невидимками, с кольцом или без него. Мрак был такой, что Хоббит достиг устья неожиданно для себя; он протянул руку, не встретил опоры и, потеряв равновесие, полетел вниз головой прямо в зал!

Он долго лежал на полу ничком и не смел встать, едва смел даже дышать. Но ничто не шевелилось вокруг. Не было ни искорки света; но когда он, в конце концов, медленно поднял голову, то ему показалось, что где-то наверху, далеко, он видит какой-то бледный отблеск. Это наверняка не было искрой Драконова огня, хотя в воздухе стояло густое зловоние, и на языке у Хоббита был резкий привкус его дыма.

В конце концов, Бильбо потерял терпение. – Чтоб тебе пусто было, Смауг, гадкий червяк! – тоненько вскричал он – Перестань играть в прятки! Дай мне свету, а тогда съешь меня, если сможешь поймать!

Слабое эхо раздалось в невидимой зале, но ответа не было.

Бильбо встал и нашел, что не знает, в какую сторону должен повернуться.

– Интересно все-таки, какую игру ведет сейчас Смауг, – сказал он. – Кажется, его в этот день или в эту ночь нет дома. Если Оин и Глоин не потеряли своего огнива, то мы сможем добыть немного света и оглядеться, пока у нас есть время.