Еще я нашел сундук, полный банок с заспиртованными новорожденными акулами, взрослыми гадюками, кальмарами разных подвидов и несколькими собачьими эмбрионами с ярко выраженными уродствами. Я обнаружил группу лягушек-быков в кукольных сомбреро и с миниатюрными гитарами в лапах. Нашлась заржавевшая астролябия, надтреснутый пестик и несколько ящиков со стеклянными колбами причудливых форм, которыми обставляются лаборатории сумасшедших ученых во второразрядных фильмах. У дядюшки наследника вкусы были явно эклектическими.

— А фамилия вашего дяди? — спросил я, не без труда подняв чучело юного аллигатора, облаченное в маленькие плавки и прикрепленное к миниатюрной доске для серфинга.

— Дрейден, — ответил молодой человек, не отрываясь от книги.

Я вспомнил, что читал в газете статью про какого-то Дрейдена, отшельника, жившего в старинном доме в обществе нескольких кошек. Когда он наконец умер, прошло полмесяца, прежде чем полиция об этом узнала. Когда они взломали дверь, оттуда выскочили кошки и разбежались, кто куда. Труп старика оказался сильно изгрызенным.

Я поднял глаза — как раз вовремя, чтобы увидеть, как по крыше гаража рядом прокралась трехцветная кошка — запаршивевшая и худющая. Глаза у нее были желто-зелеными и одичалыми. Я, поежившись, продолжал копаться в вещах покойного мистера Дрейдена.

Она лежала в старом длинном деревянном ящике, завернутая в выцветшую желтую папиросную бумагу, будто хрупкие елочные украшения, которые моя мать привезла из Германии, когда я был ребенком.

Я с самого начала знал, что она женщина. Не скажу точно, откуда я это знал, но знал. Я опустил руку в ящик и дрожащими пальцами погладил ее череп, гладкий, как отполированная слоновая кость. Пустые глазницы смотрели на меня снизу вверх, позволяя свободно заглянуть внутрь ее черепа.

Это изысканное приобщение к тайне напомнило мне папиросную тонкость перегородок в раковинах наутилусов, которые продаются во флоридских ловушках для туристов.

Если не считать шва, который разъяли, чтобы извлечь мозг, череп был в идеальном состоянии. В его затылочную кость был ввинчен небольшой крючок из нержавейки — некогда он продевался в петельку, так чтобы скелет мог стоять вертикально. Быстрая проверка содержимого ящика показала, что скелет сохранился полностью, хотя руки, ноги, торс и череп были разъединены и завернуты по отдельности. Я чувствовал себя ребенком, который в Рождественское утро нашел под елкой игрушечную железную дорогу.

— Сколько возьмете за это? — Я пытался спрятать свой восторг, но голос у меня дрожал. Племянник старика Дрейдена скосил глаза на разобранный скелет и почесал в затылке.

— А! Эта штука? Ну-у… тридцать баксов? Вместе с подставкой. Она в гараже. — Я вручил племяннику три хрустящие десятидолларовые бумажки, подавляя радостное торжество. — Она прямо за дверью. Сразу увидите. Валяйте, дверь не заперта.

Я прошел по растрескавшемуся бетону дорожки к гаражу, который ютился в тени дома. Двойные двери заскрипели и открылись. Что-то маленькое, мохнатое метнулось в глубину помещения. От вони кошачьей мочи у меня запершило в горле. Дыша через рот, хотя заметного облегчения это не принесло, я шагнул в полумрак.

Увидел металлическую подставку для скелета и выволок ее наружу. Она оказалась тяжелее, чем я подумал сначала, и высотой доставала мне почти до носа. Пришлось повозиться, чтобы уложить ее на заднее сиденье.

Я бережно опустил мое сокровище в багажник и уехал. Племянник смотрел мне вслед скучающими свиными глазками. Странно, что я только теперь заметил, какой он грузный.

Мой кабинет, собственно говоря, был не кабинетом, а наполовину перестроенным полуподвалом. Агент по продаже недвижимости, когда показывал дом моей жене и мне, упорно называл его "кутерьмовой комнатой", что бы это ни означало. Когда мы с женой обосновались там, она решила, что это будет мой кабинет. И у меня стоят письменный стол, пара кресел и старенький диван-кровать. Кроме того, там имеется крохотный сортирчик и выход в гараж. Когда моя жена впадала в депрессию или возбуждение, я отсиживался там.

На то, чтобы собрать скелет, у меня ушло несколько дней. Это ведь совсем не так просто, как кажется. Кости скреплялись особыми винтиками и гаечками, и мне потребовалось время, чтобы точно во всем разобраться. И быстроте вовсе не содействовал тот факт, что у меня руки тряслись от возбуждения.

Потрудившись три часа без передышки, я вдруг расплакался от бессилия и разочарования. Вероятно, я рыдал очень громко — во всяком случае, моя жена спустилась посмотреть, в чем дело. Услышав ее шаги на ступеньках, я кинулся к ней навстречу, чтобы помешать ей увидеть, чем я занимаюсь. Не знаю, почему я этого не хотел. Не хотел — и все.

Когда моя жена поняла, что я плакал, она обняла меня и тоже заплакала. И твердила, что мне не следует прятать свои чувства, что мы оба пока молоды и можем попробовать еще раз. Я соглашался со всем, что она говорила, лишь бы она поскорее убралась наверх. А она продолжала настаивать на том, чтобы немедленно совокупиться. Потащила меня в спальню и битый час пыталась вызвать у меня эрекцию. Ничто не помогало. В конце концов она доплакалась до того, что заснула. Я оделся и ушел вниз.

Как я уже говорил, мне с самого начало было ясно, что она — женщина. Большинство людей не умеют отличать мужские кости от женских. Как странно! Вообразите, что вы не способны отличить нагого мужчину от нагой женщины! А уж большей наготы, поверьте мне, не существует!

Я вычистил подставку, прежде чем водворить на нее мое сокровище. И вот тогда-то я и узнал ее имя. Оно было выгравировано на латунной дощечке, прикрепленной к основанию. Сперва я было подумал, что это знак фирмы, либо изготовителя, либо поставщиков медицинского оборудования, но, не пожалев чистящей пасты, я увидел затейливо выгравированную надпись. Она состояла из единственного слова "Афра".

И я решил, что это ее имя. Оно мне понравилось — такое необычное и таинственное. Я старался вообразить, кем или чем была Афра, когда еще обладала кожей. Бродяжкой или жрицей? Нищей или проституткой? Я знал, что теперь большая часть скелетов, используемых как учебное пособие, импортируется из стран вроде Бангладеша, но Афра была крупнее средней представительницы Третьего мира. Она была очень старой и одновременно вечно юной. Быть может, она была злополучной преступницей в царствование королевы Виктории, чей невостребованный труп был очищен от плоти и продан в посмертное белое рабство, чтобы вернуть деньги, потраченные на нее при жизни.

Шаги жены на лестнице заставили меня очнуться. Увидев Афру, она брезгливо вскрикнула:

— Господи, Редж, что это такое?

— Это… гм… скелет, дорогая.

— Я вижу, что скелет. Но что он делает здесь?!

— Я купил его сегодня на гаражной распродаже…

Жена уставилась на меня, обхватив себя руками, будто от холода.

— Ты что — с ума сошел?

— Лапочка, я все объясню…

— Ничего не хочу слышать. Я требую, чтобы этой гадости в доме не было, слышишь?

— Но, дорогая, это же всего только скелет. Он совсем безобидный…

— Мне все равно, Редж! Ненормально, что ты купил такую вещь. Что-то патологическое!

— Лапочка…

— Я же сказала, что не потерплю его в доме, ясно? — Она повернулась и вышла за дверь. Разговор окончен. Я знал, что спорить смысла нет.

И виновато поглядел через плечо на Афру.

Она ухмыльнулась мне: "То, о чем она не знает, ей не повредит, Редж!"

После этого я прятал Афру в шкафу, пока не убеждался, что моя жена заснула. Ведь у каждой семьи есть свой скелет в шкафу.

Мне нравилось ставить Афру в угол за моим столом, чтобы она могла следить за тем, как я работаю. Было приятно чувствовать ее присутствие. Я мог смотреть на нее, стоило мне захотеть, и она никогда не жаловалась. Вскоре я начал лениво поглаживать изгибы ее тазового пояса. Она никогда не упрекала меня за наглость, даже когда я трогал завиток ее копчика.