Я уставшая и разомлевшая от всеобщей приторной любезности и удушающего гостеприимства, но чистая, благоухающая сидела за низким столиком среди горы цветных подушек и подушечек. Когда мой голодный взгляд скользил в предвкушении по румяной корочке жареной курицы, по тугим ягодам винограда, по множеству тарелок с незвестными яствами, резная дверь открылась. Я с трудом оторвала взор от волшебного стола и подняла взгляд на вошедшего молодого мужчину.

Он был мне смутно знаком. Где-то я уже видела и этот крупный нос, узкие губы, и длинные, красивые пальцы холеных рук. Вслед за мужчиной вбежала собака. Длинное тело на коротких лапах, лоснящаяся шерстка цвета каштановой кожуры. Умные бусинки глаз сверкали щенячим задором.

Золотистая корочка жаренной курицы вмиг перестала меня интересовать. Чувство голода пропало. Я медленно поднялась с пушистого ковра. Пирамида из пестрых подушек дрогнула и рассыпалась.

- Адам Петрович? - прошептала я тихо.

Ворочалась я на своем огромном ложе под прозрачным, расшитым золотой нитью и жемчугом балдахином, долго. И постель была мягкая и простыни из точайшего шелка пахли лавандой и свежестью, а сна не было. Яркие картинки кадрами исторического фильма мелькали перед глазами и отмахнуться от назойливых видений я не могла. Вся моя интуиция вопила пожарной сиреной об опасности, а прошедшие события словно стремились притупить бдительность и расслабить.

После встречи с Адамом Петровичем, которого теперь и язык не поворачивался называть Петровичем, после наших бурных объятий и взволнованных восклицаний, мы отпрянули друг от друга и смутились. Я от того, что все же непривычно было лобызать незнакомо - знакомого молодого человека, а вот от чего смутился сам Адам, мне было не понятно. Надеюсь я не сильно изменилась, после нашей последней встречи?

Он дал мне время утолить голод. Сидел напротив ловко подвернув под себя длинные ноги в свободных и широких шароварах, которые сужались к лодыжкам. Их темно-красный цвет перекликался с таким же цветом мягких, кожаных туфлей, вышитых камнями, золотой нитью и одетых на босую ногу. Довольно широкие плечи ладно облегало что-то очень напоминающее долгополый пиджак с воротником стойкой. Тонкая, кремовая ткань которого была богато украшенна вышивкой. Шеренга мелких, перламутровых пуговиц тянулась до самых колен.

Я старалась незаметно рассмотреть знакомого незнакомца напротив, ради которого совершила такой трудный путь. Меня мучили сомнения. И по тому, что я видела перед собой , напрашивался вопрос, а нужна ли помощь Адаму Петровичу? Хотя выводы было делать рано. Богатая одежда и даже омоложение еще ни о чем не говорили. Он молчал и тоже украдкой рассматривал меня, лениво отщипывая наполненные солнечным светом розовато-желтые ягоды винограда с роскошной грозди.

Мастерство здешних поваров было выше всяких похвал. Мне, буквально голодавшей последние дни, было трудно остановиться, все новые и новые блюда просились на зубок. Но я мужественно остановила себя. Откинулась на подушки и удолетворенно выдохнула, с трудом удерживаясь от того, что бы погладить живот.

Мужчина напротив меня встрепенулся. Задумчивое выражение лица сменилось широкой и искренней улыбкой. Серые глаза смотрели ласково, с хорошо знакомым мне близоруким прищуром. Вот сейчас передо мной сидел мой наставник, помощник и учитель. Тот Адам Петрович, которого я помнила.

- Хорошо все таки готовят в вашем... э-э-эээ, - я запнулась пытаясь подобрать слова.

А ведь и правда, где это мы находимся и как называется город, страна и даже мир в котором я сейчас так славно поужинала?

Адам Петрович запинку мою понял правильно. Мне показалось, что он нервно дернулся. Улыбка все так же сияла на лице, но вот выражение глаз стало другим. Они словно заморозились, застыли. Заметив мой пристальный взгляд он поспешно опустил глаза. Длинные, красивые пальцы торопливо перебирали перламутр частых пуговиц на застежке. Но вот он справился с собою. Пуговицы были оставлены в покое, а взгляд снова лучился приветливость и теплотой.

- Танюша, я наверное должен был тебе рассказать хотя бы в общих чертах о месте где ты оказалась, но прости не успел. Мне не хотелось портить твой великолепный аппетит. Придется тебе вникать во все по ходу действия. Но ты всегда была девочкой умной, надеюсь, что сможешь оценить обстановку верно, - мужчина вновь опустил глаза. - Сейчас слуги принесут одежду и проведут в тронный зал, где мы с царицей будем тебя ждать.

Он поклонился и проворно поднялся с ковра. Встал во весь рост. Высокий, молодой и красивый. Хлопнул в ладоши и направился к выходу. В комнате запестрело от многочисленных девушек. Они были все как на подбор, очень смуглые, черноволосые и улыбчивые. Одетые в прозрачные одежды и совсем не стесняющиеся своей полуобнаженности. Меня закружили, завертели. Я даже слова вставить не могла. Замелькали шелка одежд, заблестели украшения, защебетали звонкие голоса. Все делалось вежливо, но настойчиво. Через час с небольшим я в непривычной для себя одежде, постоянно, почти поминутно одергивая слишком короткую голубую кофточку что-бы прикрыть обнаженный пупок, в сопровождении пышной свиты шла великолепной анфиладой комнат. Распущенные волосы позволяли прикрыть мой несколько откровенный наряд. Многочисленные, голубые бусины на головном уборе звенели при каждом повороте головы и почему-то их мелодичный звон вселял тревогу.

Комнаты, переходы казались бесконечными. Глаза устали от их изумительной красоты. Наконец свита застыла перед огромной, голубой дверью словно выточенной из сплошного куска сапфира. Грани вспыхивали голубыми и синими искрами, дробились отражаясь на золотых стенах и простирались синими пятнами дрожащего света под ноги. Необыкновенная дверь открылась и все согнулись в низком поклоне. Я смотрела прямо перед собой. Огромный зал с золотыми колоннами и всяческими архитектурными излишествами, простирался наверное метров на пятьдесят, а в самом его конце на слепящем глаза троне сидел ребенок лет десяти-двенадцати в ярко-красном убранстве. Рядом я разглядела высокого, светловолосого мужчину. Именно он сидел напротив меня пару часов назад. Адам склонился к ребенку и что-то шептал ему на ухо.

Глухо постукивают низкие каблучки бирюзовых туфелек, расшитых золотой нитью и белыми бусинами. Смутно отражается мой размытый силуэт в отполированных до зеркального блеска коллонах. Я иду не торопясь, плечи распрямленные, а грудь вперед. Тесно ей под короткой, голубой пародией на кофточку. Так же тесно, как и моему сердцу. Оно стучит где-то в районе горла, трепещет пойманной рыбкой. Такой же глупой, пойманой в сеть рыбой ощущаю я и себя. Но нельзя показать свой необъясимый, почти мистический страх, который почему-то меня не отпускает. Поэтому я улыбаюсь. Добросовестно скалю все зубы, растягиваю губы в голливудской улыбке. А сама глаз не спускаю с высокого, золотого помоста на котором стоит огромное, резное и опять же золотое кресло. Хозяйка дворца видимо влюблена в этот цвет и в этот материал. Она и сама одета в нечто золотое с красным и очень-очень откровенное. Я едва не спотыкаюсь, наблюдая как этот ребенок тянется к стоящему рядом светловолосому мужчине и что-то кокетливо ему говорит. Адам словно каменеет, но послушно склоняется и позволяет поправить ей свои волосы.

Я понимаю, что таким образом сидящая на троне девочка пытается показать мне свои близкие, вольные отношения со своим... Кем? Кем может быть здесь рассудительный, умный, благородный профессор? Лихорадочно ищу ответы, не забывая все так же широко улыбаться. Советником, воспитателем, учителем. Перечисляю мысленно все, что приходит на ум. Но тут же отвергаю. Слишком интимный жест коротеньких ручек, слишком долго и ласково поправляются светлые, густые пряди.

Когда до золотого помоста остается несколько шагов, облегченно выдыхаю. Карлица! Так кажется называется это отклонение. Голова и лицо взрослой, красивой женщины. Черные как смоль волосы, перевиты рубинами и жемчугом. Очень смуглая кожа. Довольно стройное но короткое тело с обнаженной талией, с выступающим пупком в котором сияет громадный алмаз. Груди большие, тяжелые и такие неуместные рядом с пухлыми, детскими ручками которые унизаны сверкающими браслетами. Короткие и кривые ножки выставлены напоказ под прозрачным, красным шелком. Она поднимает на меня глаза и я вздрагиваю.