Эти два человека абсолютно непохожи, как день и ночь, вор и честный малый, как патриот и предатель. Самые большие предатели во все времена и во всех странах это те, кто громче всех кричит о своем патриотизме, громче всех поют национальный гимн, громче всех заявляют о том, что они не вложат меч в ножны в войнах, в которых они не участвуют, и громче всех кричат о том, что долг патриота — идти в армию (при этом сами они в армию не идут).
Вот в этом понимании слова Гитлер — безусловно самый распатриот всех времен, закадычный друг тех уроженцев других стран, которые поют ему хвалы и поддерживают его ровно до того момента, как он начинает погружать Европу в новую войну. Тогда они с таким же искренним патриотическим порывом начинают кричать, что «этот человек сумасшедший, мы должны покончить с ним, пошлите вашу молодежь, чтобы они покарали его, убейте его».
И он, и эти люди заслуживают самого почетного места в Валгалле такого рода «патриотов». Именно эти люди сделали из Европы то, во что она превратилась сегодня, и если вам нравится сложившееся положение дел, то, значит, вам нравятся и они. Настанет день, и мы сможем расплатиться с этими ренегатами по всем счетам. И если они пойдут по прежнему пути, то скоро они снова будут предавать нас, но на этот раз уже с Герингом.
Именно такие люди сделали так, что Гитлера, этого отстойного типа, величайшего предателя и отступника, которых когда-либо видела Германия, на протяжении многих лет воспринимали и принимали как патриота Германии, несмотря на всю смехотворность его поведения. Точно таким же образом умудряются выставлять себя в нужном свете и некоторые люди в Великобритании, причем делают они это не годами, а десятилетиями. Их нужно бы пригвоздить к позорному столбу за предательство, а вместо этого у них над головой сияет золотой нимб патриота.
Далее я приведу два больших фрагмента из этих двух бесед, поскольку они очень хорошо иллюстрируют и тему этой книги, и метод, с помощью которого эти предатели-«патриоты» и прежде, и теперь умудряются разжечь пламя войны в Европе, и черты характера этих людей — Адольфа Гитлера и Отто Штрассера. На протяжении многих лет после публикации этих бесед (таков уж уровень прозорливости европейцев) Гитлера удавалось позиционировать как патриота, хотя он целиком и полностью, да к тому же совершенно открыто работал себе на пользу, не задумываясь об интересах Германии. Отто Штрассера же называли непатриотом и «красным» — и именно потому, что он заботился о благе Германии, не искал собственной выгоды и стойко придерживался своих взглядов. Вот до какой ужасающей степени общественное мнение Европы, и особенно Британии, полностью зависит от принадлежащих миллионерам газет, миссией которых, как считают многие в наивной простоте, является просто «информирование».
Предметом этих долгих словесных дуэлей был старый-старый спор. Штрассер спокойно, вновь и вновь, в разной форме спрашивает: «Вы за социализм? Вы думаете то, что говорите? Имеете ли вы в виду идею лучшего социального устройства? Или это только словесные формулы, которые вы используете для привлечения масс? Власть — это ваша единственная и настоящая цель?»
В ответ Гитлер кричит, бранится, напыщенно разглагольствует: «Я — помазан Небом, а вы — умничающий чудак» (помните тех сержантов, которых Отто Штрассер так ненавидел во время службы в армии?) «Я знаю, что лучше! То, что вы говорите, это чистой воды марксистско-большевистско-либерально-демократически-социалистически-коммунистически-красное дерьмо!» (Это Гитлер, не я, объединил прилагательное «чистый» и существительное «дерьмо»; он так делал всегда, и так будет делать впредь.)
Это, конечно, не буквальные цитаты, но картина вырисовывается вполне понятная. Идет противоборство между человеком убеждений, принципов и логического подхода и лжецом, который ни во что не верит и готов прибегнуть к любым средствам, лишь бы опровергнуть аргумент, уничтожить соперника, развязать войну.
По одну сторону стола сидит человек ясных мыслей и убеждений, человек, который может оригинально выдвигать и отражать различные аргументы. По другую — нелепый пустомеля, надутый как павлин, который просто не умеет прямо отвечать на поставленный вопрос, но выстреливает в вас кучей бессмысленных лозунгов, который начинает биться в истерике при малейшей дискуссии, потому что он фнает, что он — врет, и к тому же он ясно дает понять, что у него нет ни идеалов, ни убеждения и что его волнуют только методы, с помощью которых он может достичь сугубо своих, личных целей.
Эти встречи состоялись 21 и 22 мая 1930 года. Первая началась с известного захода — техника выступлений Гитлера никогда не менялась — от разговоров в 1930 году с Отто Штрассером до бесед с Куртом фон Шушниггом в 38-м и сэром Невилом Хендерсоном в 39-м. Он начал с громких упреков и угроз по поводу тона публикаций в изданиях Kampfverlag, постепенно дойдя до требования немедленно закрыть весь издательский дом, иначе… Но когда Отто Штрассер встал и сказал, что он пришел сюда для обсуждения проблемы, а не для того, чтобы выслушивать ультиматумы, Гитлер, как всегда, утихомирился, подобрел, и беседа началась.
Дело было еще и в возражениях Гитлера на критику, прозвучавшую в изданиях Штрассеров в отношении назначения некоего Шульце-Наумбурга{33} на самый высокий пост в области архитектуры и искусства. Назначение подписал первый министр от национал-социалистов доктор Фрик{34} (Тюрингия). Штрассер отвечал, что молодое поколение художников, сочувствующих национал-социализму, считает, что этот господин представляет вчерашний день искусства и что они имеют права высказать свою точку зрения. Гитлер стал возражать: «Все, что вы говорите, свидетельствует лишь о том, что вы ничего не понимаете в искусстве. В искусстве нет таких понятий, как «старое поколение» или «новое поколение», есть только искусство, в частности — греко-нордическое искусство». Штрассер высказал другое мнение, упомянув, что китайское и египетское искусство являются выражением «души этих народов». Гитлер ответил: «То, что вы говорите — это устаревшее и либеральное мнение. Нет таких вещей, как китайское или египетское искусство. Есть только греко-нордическое искусство…»
Разговор, начавшейся именно на такой ноте, сохранил аналогичный настрой до самого конца. Следующий упрек Гитлера относился к одной статье, в которой, как он пожаловался, «была проведена граница между идеей национал-социализма и личностью фюрера, причем идея была поставлена даже выше фюрера».
Штрассер, решивший не выражать своего неуважения к Гитлеру, сказал, что он придерживается точно такого же мнения. «Фюрер может заболеть, умереть или, быть может, отойти от идеи, но сама идея имеет божественное происхождение, и она вечна».
А вот это, сказал Гитлер, «совершеннейшая ерунда, место которой за кухонным столом… это худший образчик демократического трепа. Фюрер и идея едины, и каждый национал-социалист должен подчиняться приказам фюрера, который воплощает в себе идею и один знает ее конечную цель».
«Это, господин Гитлер, — спокойно возразил Отто Штрассер, — учение римской церкви, папства и итальянских фашистов. Для меня идея — это жизненно важная вещь. Я говорю о национал-социалистической идее, и дело моей совести решать, когда появляется расхождение между понятиями «фюрер» и «идея»».
Гитлер на дух не выносил подобного рода рассуждений; люди, произносившие такие слова, были для него чуть ли не умственно неполноценными, а потому только благосклонность Провидения не позволила этой встрече завершиться жутким конфликтом. Но в багаже у фюрера был проверенный годами ответ на все случаи: дисциплина. «Вы говорите об этой дурацкой демократии, — сказал он, — но это приведет к разрушению нашей партии, которая основана на дисциплине. А я вовсе не намерен убивать партию из-за каких-то самодовольных писак. Вы намерены подчиниться нашим правилам, по примеру своего брата, или нет?»
