Словно прочитав мысли советника, Мара послала ему ту неотразимую улыбку, которая внушала людям преданность и заставляла гордиться тем, что они служат именно ей.
- Я справлюсь, Сарик. Ты только не давай своему воинственному кузену лезть на рожон из-за вещей, которые не имеют значения. Потому что вот это, - тут она подняла руки, все еще стянутые ремнями из сыромятной кожи, - и это, - она подковырнула ногой загаженную почву, - совсем не важно. Ассамблея магов устроила бы нам кое-что похуже. Пусть только мне предоставят возможность побеседовать в Дарабалди с верховным вождем Турила; все прочее не должно нас заботить.
Сумрак сгущался; в домах, окружающих площадь, загорались сальные свечи, и их оранжевый свет проникал сквозь затянутые промасленной кожей окна. Мара склонила голову и, очевидно, погрузилась в медитацию, как учили ее жрицы храма Лашимы в бесконечно далекие юные годы.
Согретая теплом Сарика и Люджана, придвинувшихся к ней как можно теснее, и защищенная от холодного ветра и раскисшей земли накидкой, которую она согласилась взять у своего военачальника после его настойчивых уговоров, Мара очнулась, ощутив чье-то прикосновение. Тяжелый сон оставлял ее медленно. Она пошевелилась и открыла глаза в темноту, нарушаемую только слабым светом нескольких окон, за которыми еще не погасли свечи.
- В чем дело?.. - Тело плохо повиновалось Маре; все болело от ушибов, волдырей и ссадин.
- Кто-то идет, - прошептал Сарик, и тогда она тоже увидела фонарь, который, покачиваясь, пересекал площадь.
Фигура, закутанная в плащ, явно принадлежала женщине. Она кивнула часовому, охранявшему загон, но не произнесла ни слова. Из рук в руки перешла перламутровая пластинка из раковины коркара.
Весело рассмеявшись, часовой пропустил женщину. Она вошла в загон, подняв фонарь над головой, скрытой под капюшоном. Свет фонаря заставил воинов Мары насторожиться.
- Властительница Акомы?.. - Голос был низким и хрипловатым. - Мой господин смилостивился и сказал, что ты можешь провести ночь вместе со своей служанкой в хижине для незамужних женщин.
- Ты рискнешь поверить ей? - шепнул Сарик на ухо хозяйке. - Это, может быть, задумано, чтобы отделить тебя от остальных.
- Прекрасно понимаю, - так же торопливо отозвалась Мара. А потом обратилась к незнакомке достаточно громко, чтобы быть услышанной: - Если твои намерения честны, разрежь мои путы.
Горянка с фонарем подошла ближе, освещая себе путь между лежащими воинами Мары.
- Непременно, госпожа Мара.
Свободной рукой она достала из-под плаща кинжал.
Мара почувствовала, как вздрогнул Люджан при виде обнаженного клинка. Однако защитить хозяйку он все равно не мог: связанные руки делали его беспомощным.
Он мог лишь с тревогой наблюдать, как женщина из горной страны наклонилась и ловко перерезала ремни, стягивавшие руки властительницы.
Мара потерла онемевшие запястья, стараясь восстановить ток крови в непослушных пальцах.
- Освободи также моих офицеров и солдат! - властно потребовала она.
Женщина отступила на шаг и водворила кинжал на место - в чехол, подвешенный к поясу.
- Не могу, госпожа Мара.
- Тогда я не пойду, - ледяным тоном объявила властительница Акомы.
Женщина в плаще равнодушно пожала плечами:
- Ну что ж, оставайся здесь. Но твоей служанке плохо. Она все время дрожит.
Мару обуял гнев:
- Кто-нибудь ее обидел?
Гордость не позволила женщине говорить, но зато из темноты, скрывавшей от взгляда все, что находилось вне круга света от фонаря, послышался голос Лайапы:
- Благодетельная, ты наносишь оскорбление. Жена вождя племени пришла, чтобы облегчить твое положение. А если ты предполагаешь, что твоей прислужнице причинили вред, то тем самым оскорбляешь все племя. Ее проявление доброты искренне, и я советую тебе принять предложение.
Мара перевела дух. Конечно, отрадно, что эти варвары пекутся о своей собственной чести, - но как быть с честью самой Мары? Она покроет себя позором, если оставит своих воинов в этой навозной яме.
Сарик угадал ее колебания.
- Госпожа, - тихо произнес он, - я думаю, ты можешь ей поверить. Сражаться нам все равно не удастся: мы сами отвергли этот путь. А если уж мы оказались узниками, что нам остается, кроме как принимать последствия ранее принятого решения и по возможности обращать их в свою пользу?
Мара понимала, что советник прав. Но она была цурани и по рождению, и по воспитанию, и вся ее душа восставала против столь грубого воплощения в жизнь логически безупречных умозаключений.
Люджан легонько толкнул ее локтем:
- Госпожа, не беспокойся о воинах. Они будут спать в этом квердидровом загоне и сочтут подобный ночлег делом чести для себя, ибо оно совершается по долгу службы Акоме. А если кто-нибудь вздумает жаловаться, я позабочусь о том, чтобы его высекли как солдата, нуждающегося в закалке! Я привел в эту страну лучших моих бойцов затем, чтобы они тебя охраняли. Они все прошли нелегкий отбор: каждый был обязан доказать, что достоин войти в твой эскорт. И я полагаю, что любой из них умрет ради тебя, если это понадобится. - Он помолчал и с кривой усмешкой добавил: - Лежать среди нечистот все-таки куда приятнее, чем въезжать на острие меча в чертоги Туракаму.
- Это верно, - согласилась Мара, слишком усталая, чтобы засмеяться в ответ на эту вымученную шутку. Женщине с фонарем она сказала: - Хорошо, я иду.
Она с трудом поднялась на ноги. Волдыри на стертых ступнях напомнили о себе жгучей болью, и Мара едва не упала, но жена вождя, с возгласом сочувствия, протянула руку и поддержала пленницу. Мара медленно проковыляла через загон к воротам, которые часовые держали открытыми.
Один из них бросил какое-то замечание, когда обе женщины проходили через ворота. Жена вождя даже головой не повела в его сторону, но ответила какой-то презрительной фразой.
- Ох уж эти мужчины! - доверительно заметила она, с легкостью переходя на язык цурани. - Какая жалость, что мозги у них не так легки на подъем, как некоторые другие органы.
От удивления Мара даже улыбнулась, и любопытство на миг пересилило все другие чувства.
- А это правда, что ваши мужчины женятся на девушках, которых похищают из родных домов во время набегов?
Жена вождя повернула голову, и Мара успела разглядеть на ее лице морщинки, оставленные и лишениями, и смешливым нравом.
- Сущая правда, - подтвердила она. В ее тоне звучали одновременно и смех, и язвительное презрение. - Вот, например, ты. легла бы в постель с мужчиной, который не показал себя как искусный воин, гроза врагов и умелый добытчик?
Брови у Мары полезли вверх. Каждая цуранская девушка, в сущности, желала найти у своего супруга именно эти качества, хотя формы сватовства весьма отличались от турильских. Властительнице Акомы никогда и в голову не приходило, что можно взглянуть в ином свете на обычай, который она считала заведомо варварским. Но, как ни странно, слова жительницы гор имели смысл.
- Называй меня Юкатой, - добродушно предложила она. - Если я о чем и жалею, так только о том, как долго мне пришлось вдалбливать в глупую голову моего муженька, что тебе нужно позволить отдохнуть от холода!
- Как видно, мои сведения о ваших турильских обычаях чрезвычайно скудны, - призналась Мара. - Судя по высказываниям ваших воинов да и вождя тоже, я была готова подумать, что в этой стране женщины не обладают никаким влиянием.
Юката только фыркнула, помогая Маре подняться на невысокое крыльцо дома, расположенного ближе остальных к середине площади. По виду это был длинный бревенчатый сарай с соломенной крышей. Дым из печной трубы припахивал ароматной корой; на дверном косяке были выцарапаны странные символы плодородия.
- То, что мужчины говорят о себе, и то, каковы они в действительности, - совсем не одно и то же, и в твоем возрасте тебе пора бы это знать!
Мара промолчала. Судьба подарила ей мужа, относившегося к ней как к равной, и варвара-любовника, который открыл ей, что значит быть женщиной; но она знала множество других, пребывающих в полнейшем подчинении у мужчин. Тяжелее всех приходилось таким, как Камлио, целиком зависящим от чужой воли; наиболее завидной оказывалась участь тех, кто умел вить веревки из своих "властителей", - как, например, госпожа Изашани, глава многочисленного семейства Ксакатекас. Мужчины считали ее образцом цуранской жены, и тем не менее ни один из них - ни союзник, ни враг - не мог одержать над ней верх.
