До подземелья чо-джайнов оставалось совсем немного.

Хотя Мара отличалась завидным здоровьем, она была уже отнюдь не девочкой, которая некогда приняла мантию Акомы. В свое время она боролась и бегала наперегонки с братом, но с тех пор минуло тридцать лет. Сердце рвалось у нее из груди. Она выбилась из сил, но перевести дух не было возможности.

Преследователи не отставали. Правда, им мешали тяжелые доспехи, да к тому же до начала боя они тоже преодолели немалый путь. Некоторое время и солдаты, и Мара продвигались с одинаковой скоростью. Но вот Мара в первый раз споткнулась, и расстояние между ними стало неумолимо сокращаться. Мучительно тянулись минуты; ей казалось, что в мире не осталось иных звуков, кроме топота обутых в сандалии ног и ее собственного тяжелого дыхания.

Мару душила безнадежность. Двое врагов теперь гнались за нею по пятам, третий отставал от них на шаг, четвертый, едва передвигавший ноги, был еще на полшага позади. Она спиной чувствовала занесенный меч и была готова принять разящий удар, боль и мрак.

Умереть от меча почетно, неистово твердила себе Мара, но испытывала только черную ярость. Все то, к чему она стремилась в этой жизни, вот-вот пойдет прахом из-за бессмысленного злопамятства и заскорузлой жажды мести какого-то солдата Минванаби. Ей ничего не оставалось, кроме как гнать себя вперед. Каждый шаг мог оказаться последним. Так погибает бегущий газен, пригвожденный когтями сарката, жаждущего крови.

Местность пошла на подъем. Мара споткнулась и упала. Меч со свистом прорезал воздух там, где только что было ее туловище, и она услышала хриплое ругательство.

Мара покатилась по сухим листьям. Доспехи сковывали движения. Висящий на боку меч, который она так и не догадалась отбросить в сторону, зацепился за узловатый корень и держал ее, словно на крючке.

Подняв глаза, Мара смутно различила зелень и проблески ясного неба. На этом фоне маячило лицо врага, и она увидела его занесенный клинок. У Мары не осталось сил вскрикнуть. Она вжалась в землю в тщетной надежде на спасение.

В это мгновение подоспел воин, который бежал на шаг позади двух других. Его меч поднялся и обрушился на долю секунды быстрее, и плоть, которую он рассек, была плотью врага.

Рыдая от изнеможения, Мара не сразу поняла, что зеленые доспехи скрывали не только предателей. Для этого понадобилось, чтобы умирающий солдат бесформенным мешком рухнул прямо ей на ноги. Теперь над Марой возникло знакомое лицо с раной через всю щеку.

- Ксаному! - вскричала она. - Хвала богам!

Отпихнув в сторону труп, воин помог Маре подняться и подтолкнул ее вперед.

- Беги, госпожа, - выдохнул он; от многочисленных ран его собственная жизнь висела на волоске. - Найди чо-джайнов. Я задержу врагов.

Маре хотелось поблагодарить его за доблесть, но язык ее не слушался.

Ксаному это заметил:

- Госпожа моя, беги же! Их много, а я против них один.

Полуслепая от слез, Мара содрогнулась. Напрасно Ксаному надеялся, что у чо-джайнов властительница найдет защиту: инсектоиды не собирались воевать. Их связывал договор с Ассамблеей, и, конечно, им стало известно, что Мара пошла наперекор эдикту Всемогущих.

И все же она нашла в себе силы продолжить бегство. Иначе ее тут же изрубили бы на куски - двое солдат выскочили из зарослей и бросились к ней. Ксаному, слабеющий на глазах, все же сумел преградить им путь.

Борьба была недолгой. Потребовалось полдюжины ударов, чтобы Ксаному упал с перерезанным горлом; его последний стон был похож на орлиный клекот. Своей смертью он выиграл для хозяйки несколько драгоценных секунд, несколько ярдов пути по лесной чащобе. Мара заметила, что лес редеет; а может, ее стало подводить зрение - от смертельной усталости и дурноты.

То ли пот, то ли слезы заливали ей глаза. Ее поглотил мрак, поднявшийся черной стеной.

Она протянула руку, ища опору, но ее ногти царапнули хитиновый панцирь.

Чо-джайны! Она добралась до кургана. Вокруг сомкнулись черные тела, сдавив ее со всех сторон. Мара охнула, чувствуя себя совершенно беспомощной. Это были не воины, а работники, сплоченный отряд фуражиров, которые, по всей видимости, возвращались в улей.

Мара не могла поверить, что оказалась в безопасности. Задыхаясь, она выговорила:

- Вы... связаны обетом... эдикт... Ассамблеи... Вам нельзя... воевать!

Чо-джайны будто не слышали этих слов. Работники, не годные к военному делу, - они в любом случае не стали бы сражаться. У них не было ни оружия, ни особых приспособлений. Когда они еще плотнее сомкнули кольцо, увидев вынырнувших из чащи преследователей, Мара поняла: инсектоиды не могут драться, но могут умирать.

Старший из преследователей что-то крикнул, и они бросились в атаку. В закатном солнце сверкнули мечи; клинки сразили работника, идущего в общем строю с остальными.

Он упал без звука, подергивая конечностями и корчась от боли. Словно только сейчас осознав нависшую над ними угрозу, оставшиеся в живых чо-джайны сбились в кучу, окружив Мару. У нее не оставалось возможности ни упасть, ни пробиться сквозь их ряды, когда они с грохотом бросились вперед. Подобно обломку корабля, подхваченному течением, Мара поплыла вперед. Из-за пыли она ничего не видела. Ее оглушал лязг хитиновых спин. Земля царапала подошвы. Одна сандалия слетела и потерялась. Вдруг перед ней возник высокий вход в улей, и клубок чо-джайнов спустился в темноту.

Бывшие солдаты Минванаби, одетые в поддельные доспехи, с криками бросились за ними в туннель.

Мара уже ни о чем не думала. Увлекаемая плотным кольцом работников, ошеломленная наваждением незнакомых запахов и звуков, она и не пыталась осмыслить происходящее. Глаза мало-помалу привыкали к темноте, и она ухитрилась обернуться на шум всеобщего смятения, однако не сразу распознала скрежет клинков по незащищенным панцирям.

Телами чо-джайнов был устлан весь пол, а неприятельские воины все прибывали. Работники, окружавшие Мару, резко замедлили бег, и до ее слуха донеслось пронзительное жужжание.

В следующее мгновение прилив тьмы заслонил последние лучи заката, пробивавшиеся сквозь вход в туннель. Она понимала, что работники чо-джайны втягиваются в туннель, перегораживая его плотной стеной собственных тел, и что преследователи не смогут до нее добраться, пока мечами не проложат себе путь.

Мару охватило чувство полной опустошенности. Она не испытывала ни горечи, ни облегчения. Самым суровым наказанием была для нее мысль о том, что воины чо-джайны, невзирая на вторжение в их улей, не решаются нанести ответный удар, чтобы Ассамблея не обвинила их в нарушении договора. Ей было известно: по мере надобности чо-джайны жертвуют жизнью отдельных особей - ив первую очередь жизнью работников; и все же ее угнетало, что чья бы то ни было жизнь будет отдана ради ее спасения.

Чо-джайны свернули за угол. Теперь Мару вели в кромешной тьме. Со времен паломничества в Чаккаху она знала, что чо-джайны по природе дневные существа; поэтому в полном отсутствии освещения ей виделся некий умысел. Работники увлекали ее все дальше в улей, заманивая мстителей за Минванаби в глубь бесконечных лабиринтов, где тех ожидала страшная участь. Пути назад оттуда не было. Чо-джайнам не требовалось прибегать к убийству. Люди, оказавшиеся в лабиринте, будут плутать в подземных туннелях, пока не перемрут от голода и жажды.

- Передайте мою признательность вашей королеве, - проговорила Мара.

Работники не ответили. Возможно, по условиям договора они обязались хранить молчание, а может быть, их охватила скорбь по убитым. Мара ощущала прикосновение их тел, но теперь они ее не сдавливали, а бережно охватывали, словно гигантской ладонью. Она с запозданием сообразила, что ее бдительность усыпило беспокойство за Джастина. Эти чо-джайны отнюдь не стремились оказать ей услугу; скорее всего, они преследовали свою цель, поскольку Мара обращалась к магам чо-джайнов для того, чтобы одержать верх над Ассамблеей.

В благополучии Мары эти существа видели залог собственной свободы.