Он принял запеленутую малышку из одеревеневших рук Мары, прижал к себе и покачал. Его сердце оттаяло, едва он ощутил ее энергичные движения и увидал маленькие розовые губки и блестящие глаза на сморщенном красном личике. Она была прелестна и в самом деле рождена, чтобы стать его наследницей, но не в ее власти было прогнать разочарование, которое он испытал оттого, что она не родилась мальчиком.

Он знал, что у Мары больше не будет детей, и прикинул в уме, есть ли у него иные возможности обзавестись сыном. Да, он мог бы взять себе наложницу или воспользоваться услугами какой-либо куртизанки, чтобы дом Шиндзаваи получил наследника мужского пола. Но сама мысль о другой женщине в его постели заставила его содрогнуться от отвращения. Большинство правителей, не моргнув глазом, остановились бы именно на таком решении, но для Хокану этот путь был неприемлем.

Подняв глаза, он увидел, что Мара плачет.

- Жена моя, - ласково сказал он, - ты подарила мне совершенное дитя. Я не имел права проявлять такую грубость и омрачать минуты, которые могли стать одними из самых радостных в моей жизни.

Мара подавила рыдание. За те недели, которые она провела во дворце, она успела стать воистину правой рукой императора, и ей часто доводилось присутствовать на совещаниях высших сподвижников монарха. Ей открылось многое, и она знала о существовании партий, стремящихся покончить с незыблемостью золотого трона, воспрепятствовать совершающимся переменам и восстановить старый, чреватый бесконечными кровопролитиями порядок, когда средоточием мирской власти был пост Имперского Стратега. Близость открытой гражданской войны, которая могла разразиться с минуты на минуту, ощущалась Марой как нож, приставленный к горлу. Больше, чем когда-либо прежде, был необходим единый фронт, противостоящий союзу поборников традиционного метода правления.

- Касума - это часть нового порядка, - сказала Мара мужу. - Она должна понести факел после нас, а Джастин будет ей братом. Она поведет в бой армии, если этого потребует долг, точно так же как Джастин будет направлять свои усилия для поддержания мира без применения оружия, если такой способ даст возможность построить лучшее будущее.

Хокану не стал спорить:

- Я понимаю, любимая. И согласен с тобой.

Но он не мог окончательно избавиться от ощущения потери.

Мара чувстовала эту полуправду. Она напустила на себя вид холодной отчужденности, забрала у Хокану дочку и разгладила одеяльце, которым та была укрыта.

Он знал, что потеря невосполнима, потому что у Мары больше не будет детей - так сказал жрец Хантукаму. Но она-то этого не знала и не скоро простит ему невольное прегрешение - отсутствие восторга при известии о рождении девочки, которой предстоит унаследовать мантию Шиндзаваи.

Эту тайну Хокану держал при себе, хотя и сознавал, что Мара поняла бы все мгновенно, если бы он открыл ей правду. Но, глядя на жену, он видел, как ввалились ее щеки за время пребывания в императорском дворце, - и принял решение. Небольшое отчуждение между ними пройдет само по себе, это всего лишь дело времени; но горечь от сознания, что отныне она бесплодна, может отравить Маре всю оставшуюся жизнь. Пусть у нее останется надежда, думал он, не отрывая взгляда от жены и новорожденной дочери.

- Мы все уладим, - тихо произнес он, не сознавая, что размышляет вслух. Затем, вспомнив предостережение Всемогущего по имени Фумита, он добавил: - Благодарение богам, что у Шиндзаваи нет оснований для вражды с Джиро Анасати. Это породило бы сложности, которых никто из нас не может себе позволить.

Мара бросила на него странный взгляд, словно она вспомнила о чем-то неприятном. Хокану безошибочно истолковал значение этого взгляда.

- Что случилось, любовь моя? - спросил он.

Владевшее Марой недовольство не было позабыто, оно лишь по необходимости уступило место другим заботам.

- Плохие новости, - ответила она резко. - Аракаси выполнил свою миссию против Обехана из тонга Камои, и вот что он принес.

Кивком головы она указала на журнал, лежавший на боковом столике. Хокану наклонился, чтобы посмотреть на трофей. Письмена были начертаны жирными черными линиями и, по-видимому, составлены с использованием какого-то шифра. Хокану был уже готов спросить, где добыт журнал и какое значение он имеет, но тут он заметил на пергаменте водяной знак, который проявлялся в виде слабой выпуклости там, где на него падал солнечный свет. Очертания рисунка повторяли изображение цветка камои, и весь свиток, с его грубыми линиями, не мог быть ничем иным, кроме свода записей об оплаченных убийствах.

Чувствуя на себе упорный взгляд жены, властитель Шиндзаваи спросил:

- Что это?

Мара глубоко вздохнула:

- Любимый, мне очень жаль. У твоего отца были враги, много врагов. Он умер не от старости, не от каких-то естественных причин. Причиной его смерти стал яд, не оставляющий следов, отравленная стрела была пущена в него, когда он спал. Смерть твоего отца - дело рук убийцы из Братства, и она оплачена властителем Джиро из Анасати.

Лицо Хокану окаменело.

- Нет...- пробормотал он, не в силах поверить в услышанное и в то же время сознавая правду, заключавшуюся в словах Мары.

Он снова вспомнил, о чем предупреждал его на похоронах Фумита, но это предостережение сейчас предстало в новом свете. Как видно, маг, приходившийся ему отцом по крови, знал кое-что о вмешательстве Братства в естественный ход вещей. Хокану снова пронзила скорбь о том, что Камацу безвременно ушел из жизни, что у мудрого и проницательного человека были украдены последние дни под солнцем.

С этим было невозможно смириться! Такое оскорбление для чести! Вельможу из клана Каназаваи раньше времени отправили в чертоги Красного бога, и - с предостережением или без него, по воле Ассамблеи или вопреки ей - Джиро из Анасати должен ответить за нанесенное оскорбление. Честь семьи и честь клана взывали к мести: только смерть оскорбителя могла восстановить равновесие.

- Где Аракаси? - хрипло произнес Хокану. - Я хотел бы с ним поговорить.

Мара печально покачала головой:

- Он доставил свиток и разгадал шифр, чтобы мы могли прочесть все секретные записи. После этого он попросил на время отпустить его по делу, касающемуся его личной чести. - Мара умолчала о том, какую сумму денег он у нее попросил, равно как и о том, что речь шла о судьбе молодой женщины. - Его нападение на Обехана было весьма рискованным предприятием и потребовало от него высочайшего мужества. При этом он сумел выжить. Я удовлетворила его просьбу.

Она едва заметно нахмурилась, вспомнив мысль, пришедшую ей в голову во время разговора с Мастером: что он ни за что не попросил бы ее о таком благодеянии в столь опасный момент, если бы не отчаянное смятение его сердца.

- Он даст нам знать о себе, когда сможет, - заключила она.

Не было в Келеване никого, кто сознавал бы лучше Аракаси, какая взрывная сила заключена в содержании добытого им документа. Страницы свитка повествовали не только о смерти Камацу: там открывались условия других убийств, пока не состоявшихся, с указанием денежных выплат, сделанных правителями, желавшими гибели своим соперникам или врагам.

Убийство в любой форме считалось бесчестьем для обеих сторон: и для жертвы, и (в случае если правда выплывет наружу) для семьи, оплатившей услуги тонга. Свиток, доставленный Аракаси, был начинен опасными сведениями; их хватило бы, чтобы ввергнуть Империю в хаос кровавых междоусобиц между семьями, ослепленными жаждой мести, как сейчас был ослеплен Хокану.

Но то, что Камацу принял смерть от стрелы убийцы, было столь наглым оскорблением, что Мара не могла оставить его безнаказанным. Когда она заговорила, ее голос был тверд, как сталь из мира варваров:

- Супруг мой, у нас нет выбора. Нужно найти способ обойти вердикт Ассамблеи и низвергнуть Джиро, властителя Анасати...

- И во имя Айяки тоже, - подхватил Хокану. Никогда, никогда не забудет он эту страшную сцену - умирающий мальчик, придавленный бьющимся в агонии черным конем.