Пытаясь остановиться, Алексей поскользнулся на гравии, упал, забарахтался, заскользил, быстро поднялся и побежал обратно. Проскочив поворот, он влетел в кусты и здесь столкнулся с человеком. В свете кладбищенского фонаря мелькнули рыжие волосы и знакомое испуганное лицо.

— Кузькин!

— Белов!

— Кто здесь? Стой! — гаркнули совсем рядом. По гравию дорожки забухали шаги, раздался тяжелый старческий кашель.

Не сговариваясь, ребята развернулись и, вновь натыкаясь на кресты и ограды, помчались в дальний угол кладбища. Здесь они перемахнули через забор и еще несколько кварталов бежали, стараясь уйти как можно дальше от света и криков.

Не говоря больше друг другу ни слова, ребята мчались прочь от кладбища. Ночные улицы были пустынны, поэтому, быстро преодолев все перекрестки, мальчишки скоро оказались около Лебединых прудов. Так назывались два крошечных прудика, в которых не то что лебедей — никакой живности отродясь не водилось, кроме лягушек да комариных личинок. Большое открытое пространство, далекие дома, спокойствие черной воды, от которой тянуло холодом. Все так же молча ребята переглянулись и упали на землю.

Бег проветрил Алексею мозги, но в ушах все еще гудели часы. Огромные, темные, на белом циферблате черные усищи стрелок.

— Времени сколько?

Бом, бом. Семь, восемь? А на улице по-прежнему темно. Алексей осторожно оглянулся. Да, темно и холодно. Ветер гудит в ветвях, шелестит листьями, гонит прохладу. Холод бежит по телу. Хотя нет, холод идет от плеча, оно еще хранит лед руки Пушкина. В глазах стоит полыхающее пламя. Перевернутый стол. Бьющий по воздуху копытами конь. Неужели ничего не было? Но этого же не могло не быть!

Антон с трудом поднял руку.

— Два.

— Всего?

Полет по воздуху, фонтан, стол, часы, показывающие шесть. Не мог пройти всего один час. Он с подземным ходом как раз этот час и возился. А все остальное когда произошло? Или сейчас уже другая ночь?

— Давно ты там?

— Всего час. А ты что делал?

Алексей растянулся на земле. Над головой бежали рваные облака. От пруда пахло сыростью. Хорошо.

— Могилу Хозяйки обрабатывал. — Антон скинул с плеча рюкзак, который до этого Алексей не замечал. — Я же говорил, книги до конца надо читать.

Приятель зазвенел в рюкзаке какими-то железками.

— Любая нечисть боится святой воды, серебра и чеснока. Я вокруг ее могилы насовал чеснока, закопал крест. Вот только святой водой обрызгать не успел.

Он вытащил из рюкзака флягу, все еще трясущимися руками отвинтил крышечку и стал лить воду себе на руки. Уставший от переживаний Алексей молчал.

— Я эту могилу полчаса искал. Заросла кустами — ни фига не найдешь. Пока все достал, все вкопал, флягу вынул. Слышу, машина подъезжает и кто-то орет. Ну, я собрался и ходу. Поймают — чего я скажу? А ты чего заорал-то?

У Алексея не было сил даже голову повернуть в сторону приятеля. Он тупо таращился на темное небо, пытаясь высмотреть редкие звезды, и чувствовал, как ледяной холод земли пробирается сквозь куртку и штаны. Это было приятно. Земля — не каменный пол. А глазастое небо — не злые глаза всей этой дьявольской компании. Ведь он почти что избавился от этого кошмара… И что такое «получилось» у Хозяйки? Он — жив. Чего еще она могла добиваться?

Над головами друзей резко затормозила машина. Антон вскочил, запихивая флягу в рюкзак, дернул приятеля. Алексей нехотя приподнялся.

— Эй, ребята, вы здесь?

Дверь машины хлопнула, на склоне появилась долговязая тощая фигура журналиста Сергея.

— Ну вы и бегаете! Я вас еле догнал на машине. Антон в сердцах бросил рюкзак на землю.

— Вы что, следите за нами? — вспыхнул он.

— Я так и знал, что ночью вас понесет на кладбище, — скользя по мокрой глине, Сергей спускался к пруду. — Интересно было бы посмотреть, что вы там делали.

— Грибы собирали, — огрызнулся Антон.

— С тобой-то понятно. — Сергей присел на корточки рядом с лежащим Алексеем. — А с тобой-то что? Видел?

— Видел, — еле выдавил из себя Алексей. — Они хотят меня убить.

— Так сразу и убить?

— Да, чтобы воспользоваться моей фантазией. Кузькин присвистнул.

— Слушайте, — журналист положил ладонь на жухлую траву, — а вам не холодно на земле лежать? Может, ко мне пойдем?

— Нет, — Антон остановил начавшего подниматься Алексея. — К вам мы не пойдем.

— Брось. На твоем приятеле лица нет. Как он таким домой заявится? Да он даже ключ в замочную скважину не вставит. И посмотри на свои грязные руки и замызганную куртку.

Сергей помог Алексею встать.

— А я не пойду, — упрямо заявил Антон.

— Не ходи.

— И его не пущу.

— Задняя дверь открыта, — не глядя на насупившегося Антона, бросил Сергей и осторожно усадил Алексея на переднее сиденье. Для приличия Антон еще какое-то время посопел, поупрямился, а потом закинул рюкзак в машину и пролез в салон.

— Только недолго, искать могут начать.

— А мы позвоним и всех предупредим.

— Может, еще раз заглянем на кладбище? — предложил осмелевший Антон. — Мне дело доделать надо.

— Ты хочешь вбить в могилу осиновый кол?

— Нет, святой водой обрызгаю.

— Это можно сделать и днем.

Сергей хмыкнул и стал заводить машину. Проезжая мимо злополучного кладбища, Антон с любопытством смотрел в темную зелень. Белов отвернулся.

Страх совсем отпустил, и теперь Алексея начинала бить мелкая дрожь. Вместе с холодом она шла изнутри, пробегала по ногам и рукам и опять возвращалась внутрь. Чтобы успокоиться, Алексей закрыл глаза. Пусть они там себе бродят, летают, дерутся, выясняют отношения, кто кого хочет достать, кому помешать. По крайней мере на сегодня с него хватит.

А ведь они действительно хотят его убить. Алексей попытался представить — как же это так будет: пруд, небо, деревья, а его нет. Вот он сейчас чувствует, видит, слышит, думает о чем-то. И вдруг его не станет, совсем не станет. Ни чувств, ни мыслей. В голове все замкнулось в круг, и его начало затягивать в этот неразрешимый вопрос: есть — нет, смерть — жизнь. До этого он как-то особенно не задумывался об этом. Просто жил, был уверен в своем бессмертии, в том, что родители будут жить вечно. Даже не сомневался, что бабушка каждое утро будет заваривать ему на завтрак крепчайший чай, а по воскресеньям печь его любимые ватрушки. И так каждый день, каждый год. Всегда.

Но сначала умерла бабушка, и он впервые подумал, что в мире все постоянно меняется. С ужасом догадался, что и он когда-нибудь поменяется и что, может быть, умрет. Но произойдет это не скоро. А не скоро — это много-много времени, дел, занятий. Но никак не сейчас. Не скоро — это пятьдесят лет, а не два дня.

И как же он, такой единственный и неповторимый, исчезнет из этого мира? Куда же он денется?.

Колесо попало в выбоину, машину сильно тряхнуло, и задумавшийся Алексей съехал с сиденья на пол, больно ударившись коленями и руками о переднюю панель. Он только-только успел ухватиться за ручку двери, как машина резко повернула во двор, втиснулась между двумя другими машинами и остановилась. Вслед за Сергеем ребята поднялись на пятый этаж.

— У вас мы тоже, наверное, всех перебудим, — прошептал у самых дверей Антон.

— Кто проснется — я не виноват, — улыбнулся Сергей, вставляя ключ в замочную скважину.

Навстречу им выкатилась небольшая белая мохнатая собачка и, заливаясь громким лаем, стала подпрыгивать на непрошеных гостей. В один из таких прыжков Сергей подхватил ее под брюхо, бросил в темную комнату и закрыл дверь.

— Это Бакс, — прошептал он. — Шумный очень. Вы на него не обращайте внимания.

Первым делом журналист отвел ребят в ванную, посоветовав получше отмыть руки от земли, а сам пошел на кухню ставить чайник. Вместе с грязью горячая вода смыла с мальчишек кладбищенский страх, так что через пять минут они сидели на кухне порозовевшие и довольные. Кухня была квадратной и крошечной. Стоя посередине, длинный Сергей ухитрялся, не делая лишних шагов, доставать все, что ему нужно. Ребята примостились на самом углу стола, но на кухне все равно стало тесно. Сергей налил им по огромной кружке горячего крепкого чая, на толстые ломти мягкого белого хлеба намазал масло. Алексей открыл пошире рот для такого вкусного бутерброда, но откусить не успел. В темный коридор вышла еще более темная фигура, лохматая и бесформенная. Хлеб выпал из рук Алексея.