Осмотрев с некоторого расстояния его орган, я заметил любопытную вещь. Цветные рубцы вдоль «Мамонтова копья» располагались не в произвольном порядке. Красные пятнышки, разбросанные среди зеленых и голубых тонов, складывались в знакомый образ. Я присел на корточки, чтобы лучше видеть. Мне вспомнились мертвые языки, которые я изучал по книге Хранителя Времени, и я узнал в красном знаке древнюю японскую пиктограмму, обозначающую слово «месть». Хитрый Мехтар вытатуировал ее на члене Бардо, думая, вероятно, что его послание никто не расшифрует. Резчик отомстил Бардо за то, что тот толкнул его на лед в день нашей первой встречи с Соли. Скорее всего он начинил Бардо запрограммированными гормонами, обеспечив ему постоянную эрекцию. Эта подстроенная резчиком каверза, безусловно, подлая и жестокая, в то же время, сам не знаю почему, показалась мне уморительно смешной.

– Что ты там видишь? – спросил Бардо.

– Ничего.

– Не ври мне, паренек.

– Все будет хорошо.

– Мэллори!

– Нет, правда ничего. – И тут меня разобрал смех.

– Да говори же, ей-богу!

Я смеялся, а он багровел, и член у него становился еще тверже. Я ржал так, что слезы текли из глаз, я икал и захлебывался.

– Как это жестоко с твоей стороны, – расстроился Бардо.

Я унялся и объяснил ему коварный замысел Мехтара.

– Я слышал о таких вещах, – сказал он. – Он изменил мою биохимию! Собственные половые железы отравляют меня! Мститель хренов. Когда мы вернемся в Город, я покажу ему, что такое месть. Отрежу ему письку и прибью над дверью его заведения, как Бог свят.

– Да тише ты!

– Ничего, никто не услышит.

Но кто-то, видимо, все-таки услышал – а может, те две женщины разнесли повсюду весть о бедственном положении Бардо. К нам вошел Юрий со своим братом Висентом, и оба в изумлении воззрились на моего друга.

– Мы слышали, как вы кричали, – сказал Юрий. Никогда не забуду беспомощного выражения на лице Бардо, пока Юрий исследовал его орган, зажав его своими сальными пальцами. – Тот, кто посвящал тебя в мужчины, был большой искусник. Великий шаман делал эти надрезы, но и копье ему досталось необыкновенное. Поистине у Бардо оно, как у мамонта, – Серата и Ома ничего не преувеличивали.

Бардо освободился от него и стал одеваться, красный, как кровоплод.

– Всем женщинам любопытно поглядеть на такое копье, – продолжал Юрий, – и кто их за это упрекнет? – Он придвинулся поближе к Бардо, говоря тихо и конфиденциально. – Их любопытство чересчур велико. Мы не хотим, чтобы замужние женщины украдкой бегали в твою хижину, чтобы удостовериться в величине твоего копья. Это нарушило бы спокойствие. Ты должен удовлетворить их любопытство сейчас, когда они вволю насытились мужскими копьями. Известное привлекает меньше, чем тайное. Выйди-ка из хижины – там ждут Анала и Лилуйе. Бардо, вытаращив на него глаза, не двинулся с места.

– Быстрее, пока твое копье не обмякло.

На лице Бардо отразилась целая гамма эмоций. Тот, кто не знал его, счел бы, что скромность препятствует ему позировать перед женщинами. Но Бардо к скромникам не принадлежал. По-моему, он просто боялся, что Соли и наши женщины, увидев его во всей красе, догадаются, какому унижению подверг его мстительный Мехтар. Но вряд ли кто-то из наших, кроме меня и, возможно, моей матушки, изучал древнеяпонский. Я кивнул другу, подбадривая его. Он, как видно, понял меня, потому что пожал плечами и сказал:

– Надеюсь, они не упадут в обморок от такого зрелища. – С этими словами он вылез из хижины, накинув на себя, как плащ, шегшеевую шкуру. В таком виде он прошелся мимо освещенных хижин и остановился, прислонившись, перед Пещерным Старцем. Женщины, числом не менее пятидесяти, окружили его. (Следует упомянуть о том, что мужчины любопытствовали не меньше и заглядывали через плечи женщин, явно завидуя.) Наиболее впечатлительные особы, Анала и нервная Лилуйе в том числе, ахали, охали и наперебой стремились пощупать «копье», чтобы удостовериться в его великолепии. Многочисленные руки тянулись к Бардо, трогая его и лаская. Большинство женщин, однако, печально покачивали головами и отводили взгляд. Бардо красовался как ни в чем не бывало, делая движения бедрами и заявляя:

– У Тувы, мамонта, копье не больше моего. Смотрите! – При этом он не преминул прочесть свой любимый стишок:

Мулийя, толстая косоглазая мать Ментины, осведомилась:

– Разве женщины ложатся с мамонтами?

– Твое дело – разжечь в женщине огонь, а не убивать ее своим копьем, – заметила Анала, и все, включая Бардо, засмеялись.

– Однако тут холодно, – поежился он.

– Смотри, копье заморозишь, – крикнул кто-то. Это напомнило Бардо о серьезности его положения.

– То-то же, заморозишь. Ох, горе, горе. – Он моргнул мне и вернулся в хижину, чтобы одеться.

Мужчины и женщины, пошутив еще немного, разбрелись. Юрий, удержав меня за руку, сказал:

– Странный человек Бардо. Вы все, сыны Сенве из южных льдов, странные. Храбрые и сильные, да, но странные.

Я промолчал, боясь, что выходки Бардо вместе с моими дурацкими ужимками заставили Юрия заподозрить в нас городских жителей. Но из дальнейших его слов стало ясно, что он считал странным не только нас с Бардо.

– Соли тоже странный. Никогда не видел, чтобы человек получал так мало радости от жизни. Он любит Жюстину, как солнце любит землю, но видя, что она не способна отразить все его сияние, становится холодным, как звезда. Он забывает, что такая любовь – это напрасная попытка души уйти от своего одиночества. Очень странно. А ты, Мэллори, самый странный из всех – ведь ты убил собственного доффеля. Что может получиться из такой странности? – Он с явным беспокойством уставился на меня своим глазом. – Не знаю, не знаю.

Через его плечо я видел хижины Манвелины. Из ближней как раз вышел Лиам. Расчесав пятерней свои длинные светлые волосы, он прошел к мясной яме и отрубил кусок тюленины. Чуть позже из хижины, пятясь задом, вылезла Катарина. Она встала и улыбнулась ему так, что у меня возникло желание вцепиться зубами в скалу. Она пошла к входным кострам, а я отступил в тень Пещерного Старца, чтобы она меня не заметила, посмотрел на Юрия и сказал:

– Я тоже не знаю.

Я последовал за Катариной до нашей хижины. Не желая, чтобы она подумала, будто я шпионю за ней, я выждал немного и лишь потом пролез внутрь, стараясь делать это как можно тише. Все наши горючие камни были зажжены, и хижину заливало море золотого света. Соли ушел – то ли покормить собак, то ли побегать на лыжах по лесу, что он любил делать на рассвете. Жюстины тоже не было. Я залег в темном входном туннеле. Катарина, став на колени перед своей снеговой постелью, обвела взглядом стены хижины и откинула в сторону шкуры. Потом начала раскапывать плотно утоптанный снег – так тихо, что даже ее дыхание звучало громче. Вскоре она выкопала ямку фута два глубиной. Подняв голову – я, несмотря на свою ревность, невольно залюбовался ее красотой, – она огляделась еще раз и достала из своего тайника, одну за другой, пять криддовых сфер, прозрачно-зеленоватых, чуть поменьше яиц гагары. Катарина осторожно открыла первую сферу и достала из внутреннего кармана парки прядь светлых волос. Скатав волосы в золотистый комок, она поместила их в сферу. То же самое она проделала с остальными емкостями, уложив в них обрезки ногтей, детский молочный зуб и – надо же! – черный отрезанный палец ноги Джиндже, у которого обморожение перешло в гангрену. Под конец – я видел это ясно, поскольку она сидела на корточках спиной ко мне – она снова порылась в своих мехах ниже живота и достала, как я догадался, маточное кольцо, без сомнения, наполненное спермой Лиама. Его она, должно быть, опорожнила в последнюю сферу, спрятала все сосуды обратно и закопала ямку.