— Ты ведь так и не зашёл ко мне, вот, сама пришла, — продолжала она строить из себя жертву.

— Я же тебя просил, чтобы ты не лезла туда, где тебя и не должно быть. Зачем ты пришла сюда? — сказал он резче, чем желал того, да только клокотало всё внутри от ярости безудержно.

Глаза Всеславы резко поблекли, потухли, как упавшая в воду искра, а губы дрогнули, и казалось, брызнут из глаз слёзы, и убежит прочь, но Арьян не угадал, снова ошибся в ней. Вместо этого княжна, напротив, подалась вперёд, охватив ладонями его шею. Волосы её водопадом, прохладой волной скользнули по щеке, пахнуло сладким ароматом её кожи, пробиравшимся в самое нутро. Туман хлынул в голову, оголяя и без того раздирающие надвое чувства. Арьян скользнул по её волосам ладонью, зажал её затылок, приласкав, хоть противилось тому всё естество. А она вдруг воспылала в его руках вся.

— Я люблю тебя, Арьян, очень сильно, — зашептала она сбивчиво в ухо, касаясь сухими губами шеи, скулы, покрывая мелкими поцелуями. Потянула ворот, привлекая его к себе ближе, впиваясь в губы сочным поцелуем, другая рука развязывала уже пояс.

— Не нужно, Всеслава.

— Почему? — спросила сбивчиво, задыхаясь, опаляя его дыханием, и желание да прокатилось жаркой волной, разжигая в нём жерло возбуждения, а в ней — страсть.

— Почему, Арьян, я скучилась, а ты… — она поцеловала. — А ты уезжаешь надолго… я хочу запомнить тебя в себе, — она судорожно огладила его, добираясь до завязок штанов. — Разве не желанна я тебе? — руки обхватили поднявшую в напряжении плоть.

Желанной она была, но и только. И всё же от ласк её пылких поплыла голова. Всеслава это видела, опустились ладошки её вниз, к животу, и ещё ниже. Арьян откинул голову назад, когда мягкие, такие маленькие губы вобрали плоть, оглаживая языком, скользя.

«И когда она стала такой?» — мелькнула и исчезла мысль под напором блаженства.

— Это безумие какое-то, — шепнул он, чувствуя, как совсем поплыли стены и потолок, и ему того сделалось мало, слишком.

Гнев сквозь толщу вожделения всё же всплеснул в нём от того, что не устоял, что позволил вновь собой управлять. Он грубо схватил княжну за плечи, вынуждая ту отстраниться, и онемел, увидев в глазах княжны закручивающуюся в чёрные вихри бурю, лютую, огненно-обжигающую. От желания и гнева у Арьяна потемнело в глазах, заломило так, что он едва не взвыл. Собрав её платье в кулаки, зло дёрнул вверх, оголяя ноги, смял бёдра, рванул на себя, вторгаясь жёстко во влажное горячее лоно, такое вожделенно жаркое, податливое, упругое, так головокружительно обволакивающе его. И снова бешеная свирепая сила обуяла до скрежета зубов. Арьян насаживал её на себя яростно, безжалостно, неистово, не давая и возможности на передышку. Всеславе только и оставалось вцепиться в его плечи, чтобы как-то удержаться. Наконец, горячая волна залила нутро с головы до ног, придавливая мужчину к земле и одновременно выбрасывая в пропасть огненного жерла, даже судорога прошлась по всему телу, сотрясая, обессиливая и наполняя одновременно. Отдав все силы и соки, Арьян размеренно, на грани изнеможения, в дурмане, скользил, расточая остатки блаженства в неё, пока она не сдавила его коленями, принимая глубже, до упора, застыв сама, повиснув на его шее куклой тряпичной, уткнулась носом в ключицу, сдавлено застонав, влажно, горячо и обрывисто.

— Я буду ждать тебя, — услышал он её ослабший голос после того, как она оправилась немного.

Всеслава подняла голову, заглядывая в глаза. Теперь щёки её окрасил румянец, а губы полыхали земляникой. И всем она была сейчас хороша, распалённая, возбуждённая, дикая и живая, в глазах янтарных ярь плещется, притягивая, да только не касалась она сердца, не вызывая в нём ничего: ни восхищения, ни жара. Обнять бы да прижать к сердцу, но и того не хотелось. Всеслава, не дождалась ответа, впрочем, видно он ей и не нужен был, получила ведь своё. Содрогаясь, отстранилась неохотно, дрожащими пальцами поправила платье, одёргивая сбившийся плат, косу. Арьян тоже заправил штанину и, подвязавшись, резко поднялся, не говоря ей ни слова, пошёл прочь, ощущая лишь необоримое желание оказаться как можно дальше от неё. Что она с ним делает? Что он делает!? Мысли путались и роились, разрывая голову и сердце на части.

Увидев брата, спускающегося по лестнице на площадку, Данимир улыбнулся широко.

— Права был матушка, сгубит она тебя, — сказал, когда Арьян приблизился.

Будто знал, что за дверьми творилось. Хотя, наверное, по глазам легко можно было прочесть тот ураган, что недавно бросил его в пучину наслаждения. Это просто наваждение какое-то, другого объяснения Арьян и не мог найти. На миг он обернулся.

Княжна так и не вышла, видно воспользовалась другой дверью, что во внутренний двор вела. Арьян посмотрел на Данимира исподлобья и, глянув в сторону дружины своей, что уж поднялась в сёдла, положил ладонь на плечо брата, притянув к себе, в глаза заглядывая:

— Смотри, Данимир, на тебя надеюсь, — сказал и, убрав руку, шагнул к подведённому к нему лоснящемуся в утреннем свете жеребцу.

Арьян задумчиво окинул взглядом высокие теремные постройки, тонувшие в сырой туманной мгле, и пустил жеребца к воротам. Быстрее уедет, быстрее приедет. Только так ли скоро хотелось возвращаться назад? Арьян даже самому себе не мог ответить, так она сильно волновала его, даже к Всеславе он ничего подобного не чувствовал, он просто взял то, что она так легко ему предложила. Мирина сторонилась его, прочем, и понятно, почему, ведь столько пережила, пока была пленницей валгановского вождя. Вот Арьян и вызвался проводить, чтобы понять, узнать и рассмотреть поближе. Хотелось бы ему, чтобы забыла она обо всём как можно скорее, да только не знал, как это сделать. А поспешить было нужно, всё же надеяться на Данимира в полной мере княжич не мог. Выехав за стены детинца, Арьян направил отряд по пока ещё пустующему большаку, а сам свернул вместе с Векулой в сторону посада, обещая нагнать скоро. Княжич был хмур, встреча с Всеславой тяготила страшно, и совсем он не хотел того, что произошло между ними, но естество возжелало то, что ему так откровенно предлагали. Как только показался сруб высокий постоялого двора, Арьян выкинул прочь мысли о ней — разберётся во всём, как только вернётся, довольно уже забавляться ставшей непонятной для него игрой.

Встречать вышел косматый худощавый мужчина — Осок, хозяин двора.

— Здрав будь, княжич, — поклонился он.

— И тебе не хворать, Осок, — ответил Арьян, оглядывая крыльцо, на котором изредка да появлялась чернь, сонно выполняя утреннюю работу.

Расплатившись с корчмарём, Арьян уже было хотел идти за княжной, но Осок остановил его.

— Не знаю, ведомо ли тебе, княжич, но вчера девка одна приходила, говорила, что по твоему поручению пришла свидеться с постоялицей твоей.

Арьян слушал его, леденея внутри. Сразу догадался, о ком тот говорит, хоть имени он и не упомянул, то ли сомневаясь, то ли побаиваясь.

— И?

— Проводил её, она же от тебя назвалась.

— Это я уже понял Осок, я спрашиваю о другом: не ушла ли та, за которой я тебе доверил приглядывать, как за дочерью?

— Дык, — почесал он затылок, теряясь разом.

Арьян не дослушал, бросился во двор. Митко, что остался внизу, только и осталось догонять его. Конечно, княжич ожидал от Всеславы всего, но не думал, что княжна станет опускаться до такой степени. Но не это его сейчас волновало, а то, что наговорила та Мирине, и не ушла ли воличанка, которая и без того отказывалась от его помощи.

Арьян вместе с Митко пошёл во внутреннюю часть построек. Двор, как и в прошлый раз, пустовал, и княжич свободно прошёл в горницу, где ждала его посланная к княжне чернавка. От сердца разом отлегло. Отправив с ней Митко помочь вынести вещи, Арьян бесцельно прошёл вглубь бревенчатой, пропахшей сосновым духом хоромины, где из убранства были только лавки вдоль боковых стен да толстенные столбы, что подпирали второй ярус, без всякой резьбы. Ожидание затягивалось, но Арьян даже не повернулся, когда услышал шаги, лишь из-за страха узнать, что Мирины здесь нет. Только когда краем глаза выхватил знакомую женскую фигурку, вышедшую в горницу, решился посмотреть на неё. И дыхание аж перевелось, потеплело в груди, едва встретился с ней взглядом. Княжна первая как-то растерянно отвела его сразу, не задерживаясь, впрочем, как и всегда, но во взоре успел он поймать неуловимую мимолётную горечь. Княжич окинул её всю взглядом внимательным и истовым, пытаясь понять, о чём она думает, но оделась она явно для того, чтобы ехать с ним: в летний кожух, доходивший до бёдер, мелким узором вышитый серебряной нитью под цвет её волос, что были сплетены туго в косу, падающую меж высоких округлых грудей к узкой талии. Нижние пышные юбки для верховой езды только подчёркивали её ладную фигурку.