Луг зелёный помалу да забрал тревогу, с каждым шагом и туман смятения глубокого рассеялся, поутих. В траве княжна приглядывать стала ягоды спелые, багровые. Присела, как раньше, в девичестве, когда прогуливалась с подружками да няньками заботливыми, да принялась собирать ягоды. И совсем стало спокойно на душе. Забылась и не заметила, как Вихсар уже к берегу приблизился, выходя из воды.

Опомнилась, когда услышала уж у берега всплеск. В свете стелящихся по земле лучей жаркого кола Вихсар шагал к ней. Мирина так и пристыла на месте, поздно опомнившись, что открыто рассматривает обнажённое, справно слепленное из мышц тело мужчины, блестевшее от влаги. Взгляд безвольно вниз упал, скользнул невольно по животу плоскому, тёмной дорожке, уходящей в пах. Мирина мгновенно подняла взор, но дыхание сбилось совсем.

Вихсар вдруг закаменел, когда не увидел княжну на месте, на лицо его вдруг тень тревоги легла. Не гнев, не бешенство, а волнение. Мирина обескураженно наблюдала за ним, понимая, что и не видела раньше его таким, возмутилась и растерялась одновременно, отводя взгляд, когда глаза Вихсара всё же выискали её среди разнотравья.

Княжна и не почуяла, как смяла в ладони собранные ягоды. Вихсар, приблизившись, не потрудившись даже прикрыться, оглядел её с ног до головы как-то жадно, исступлённо. Опустился. Капли с его тела и волос мокрых окатили Мирину. Он обхватил её запястье, притянул ладонь к лицу, разжимая пальцы, собирая губами чуть помятые ягоды. Всё в Мирине сжалось, и волна горячая хлынула по телу, обдавая словно кипятком, вынуждая сердце в галоп пуститься, а когда губы холодные коснулись ладони, кольнув щетиной, поплыло всё перед глазами.

Он обрушился на неё, как ливень холодный и бурный. Мирина только охнуть успела, когда его губы припали к её губам. Не пытались ворваться, терзая её, сминали мягко, хоть и настойчиво, но не казалось, что грубо. Меж тем ощущала на бёдрах прижимающуюся отверделую плоть, вынуждающую кровь быстрее бежать по жилам. Мирина слышала его рваное дыхание, запах речной, чувствовала на языке сладость ягод, а под ладонями — сердце горячее, что билось мощными толчками. Вихсар углубил поцелуй, укладывая княжну на траву, рука проникла под мокрую ткань платья, погладила с напором бедро, скользнув меж ног, раздвигая их беспрепятственно. Мирина всхлипнула от неожиданности ощущения на своём лоне холодных пальцев, что поглаживали её твёрдо. Огненная волна омыла её всю. Вихсар отстранился немного, посмотрел на неё, дыша тяжело, о чём-то думая. В глазах у Мирины, потемнело, с новой силой плеснула с головы до ног горячая волна и обратно, когда пальцы проникли в неё. Сама не поняла, как бёдра подались навстречу, отстранились и вновь возвратились. Она, пленённая неведомо какой силой, принимала его ласки.

— Тише… тише… — прошептал донёсся откуда-то сверху голос Вихсара будто сквозь туман.

Всё перемешалось, слилось в одну сплошную нагретую солнцем реку, на волнах которой покачивалась. Охваченная волнением, переполненная чувствами разными, Мирина ощущала лишь движение его пальцев в себе, от которых тугими волнами разливалась истома, и не хотела она вовсе этого ощущать, но тело не слушалось, выдавая её всю, трепетало в его руках. Княжна не замечала, как и в самом деле потемнело вокруг, пока не хлынул холодный грозный ветер, и первые тяжёлые капли не упали на лицо. Следом раздался утробный раскатистый грохот, и земля вздрогнула, а Мирина вместе с ней. Вихсар закаменел, и в то же время дыхание его тяжёлое княжна испытывала на себе явственно. Он убрал руку, прижал княжну крепко в себе, так, что она ощутила вместе с дрожью его тела силу необузданную, едва сдерживаемую, готовую ворваться и снести всё, она била изнутри ключом. Вихсар, унявшись, отстранился. Мирина, смущённая и растерянная, совсем отвела взор.

Ветер поднялся с такой силой, что взметнул пыль и остервенело рвал траву, закручивая в воздухе. Хан выпрямился во весь рост и отступил, Мирина сощурилась от хлеставшего потока и сама вся содрогнулась внутри неведомо от чего — от холода или от того, что ощущала сейчас тяжесть внизу живота. На плечи её опустился рубаха. Вихсар поднял княжну с земли, словно куклу тряпичную, податливую, да она и впрямь потерялась, не могла сама что-либо сделать и сообразить.

— Пошли, — велел он, потянув за собой.

Обратная дорога была быстрой, Мирина только чувствовала, как клубы и массивные пласты туч ворочаются над ней, давя на макушку и плечи, вынуждая припасть к земле и не шевелиться.

— Не бойся, — сказал Вихсар, сжимая её за плечи, вынуждая идти так же быстро, как и на пути к реке, только теперь он был рядом, близко. И Мирину оглушал больше не гром над головой, что проникал в самое нутро, сотрясая всю, а близость валгана. Хоть и раньше он был близок к ней, но теперь будто сильнее, внутри оказался, шатая всю её стойкость. И это сбивало с толку.

Они вбежали под крыльцо, когда мощный порыв ветра хлопнул воротами и сорвал сена клок с ближайшей крыши. А следом хлынул стеной ливень. Грохот вынудил закаменеть на месте. Мирина вглядывалась в серую занавесь, что поглотила всё кругом, но не она её волновала, а близость Вихсара, жар его тела, волнами проникающий и окатывающий её.

— Заходи, переоденься, — вдруг вырвал из оцепенения его голос.

Мирина сжала плотнее ворот рубахи и, развернувшись, пошла в глубь избы.

Внутри уже горела лучина, приготовлены были и постели на лавках вдоль стен. Поняла, что кроме неё и Вихсара тут больше и не останется никто ночевать. Княжна прошла к своей лавке, где лежал её мешок с вещами, скинув одежду мокрую, отыскала сухую рубаху в узле, переоделась, расчесав влажные спутанные волосы, всё поглядывая на дверь, но в неё так никто и не вошёл. Высушив немного волосы, скользнула в холодные недра постели, сжалась, отворачиваясь к стене, только теперь почувствовала, как внутри всё дрожит неведомо от чего. Прислушивалась к звукам снаружи, но слышала только бесконечный грохот дождя о закрытые теперь кем-то ставни и кровлю. Всколыхнулась искрами злость в душе за то, что позволила ему так легко касаться себя, и тут же осыпалась золой, не находя больше никакой силы. Утомлённую и вымотанную вконец беспрерывной борьбой Мирину помалу да одолела сонливость, и веки начали безнадёжно смежаться. Она уснула, так и не дождавшись прихода Вихсара. Да ей и не нужен он был, хоть и непонятно какая сила обуяла её там, на берегу. Она не готова принять его. И никогда не будет готова. Он для неё враг, разрушавший её всю изнутри.

Дождь лил хлёстко, остервенело, буря поднимала потоки капель, размётывая их по опустевшему, погрузившемуся в туманный сумрак двору. Капли залетали на крыльцо, обрызгивая ноги Вихсара. Он стоял, прислонившись спиной к столбу широкому, скрестив на груди руки. Взгляд его скользил то по избам с высокими подклетями и погребами, с окнами, через ставни в которых просачивался свет горящих лучин, то по небу, цвет которого теперь был желтовато-серым. По нему, низко нависая над деревней, тяжело плыли тучи, и в их недрах сухо и бесшумно вспыхивали молнии уже где-то вдали. Завтра дороги будут непроходимые, идти придётся ещё медленнее. Внутри до сих пор ещё клокотало всё, и деваться от сжигаемого желания было некуда. Не охладили ни вода холодная, ни ненастье. Сейчас Мирина была так близко и вся его — мог прямо сейчас войти и взять её. Но княжна не была ещё готова к тому, хотя на берегу, когда сжимал её в руках, целуя сладкую и в то же время чуть солоноватую от пота нагретую солнцем кожу, тогда ему показалось на миг, что она тоже желает его, что ей приятны его ласки и мешает только мокрое платье, а следом и надвигающаяся гроза. И Вихсару было плевать, он не остановился бы, но помнил о своём обещании и не намерен был её пугать. Он даёт то, что она просит — свободу в своих чувствах и желаниях. И что-то в нём самом перевернулось, изменилось. Когда видел её полные гнева глаза, он переставал понимать себя. С одной стороны, ему до остроты ножа хотелось разбить весь этот лёд в ней, добраться до самого сердца, заставить биться его, поэтому и в воду потащил. Она испугалась, конечно, но остановить себя в тот миг он просто не смог никак. Её непроницаемость, неприступность, с которой она отвергала его, вызывала в нём ураган бешенства и вместе с тем делала бессильным. Это страшно злило, до дрожи, до скрежета зубов.