Обмывшись в лохани, смыв с лица, шеи, рук пыль дорожную, принялась расплетать косу. Евгастья по привычке хотела было подсобить расчесать волосы, но её опередила старшая Белолюба. Та и не стала настаивать на своём против слова главной. Но даже это не отвлекло Мирину от мыслей о княжиче. Образ Арьяна так и стоял перед взором и не уходил. Глаза его, орехового цвета, обведённые, будто углём, чёрной каёмкой и такими же тёмными ресницами, имели взгляд хищный и вместе с тем сытый, окутывали теплом. Княжна вспомнила, как спокойно возле него делалось и неспокойно одновременно. Невеста у него ревнивицей оказалась. Оно и понятно, почему, завидного жениха себе подобрала княжна Орлецка, и всё же Мирина как-то не верила ни ей, ни в её чувства. Вздохнула тягостно, ощущая на голове гребень, мерно скользящий по волосам. Отбросила эти мысли, а вместо них пришла тревога более насущная. Что же говорить матушке? Ведь то, что была она в лагере валганов, вскоре откроется. И как бы ни думала, ни вертела в уме, а признаться в том придётся. Опасалась, как бы хуже от вранья не стало.

Управившись, Белолюба вплела в косу ленту — знак того, что девушка обещана уже жениху, и Мирина не стала противиться тому, понимая, что желание княгини таковым и осталось — выдать за Вортислава, будто невеста и не пропадала никуда. Значит, увидит его за столом общим. Что ж, тем лучше.

Чернавка под тихий напев привязала в завершение накосник тяжёлый, положила гребень в ларь и отступила.

— Спасибо, — очнувшись от раздумий, ответила Мирина. — Теперь ступайте. И Евгастью с собой возьми, устрой девочку, покажи место, где жить будет, да расскажи всё.

— Как велишь, княжна, — склонила девка голову и, поманив притихшую чернавку за собой, вскоре вышла за дверь, оставляя княжну в одиночестве.

Поднявшись, Мирина прошла к оконцу, выглянула наружу, да только ничего не увидела, кроме кровли терема да макушек березняка и дубрав, а за ними затуманенной сизой знойной мглой дали, в которой серебрилась жемчужная река. И всколыхнулось всё внутри. Она дома. Даже не верилось. Пройтись бы по двору к саду, босыми ногами на землю ступить, чтобы силой вновь напитаться от родных мест, соединиться с ней, сродниться вновь… Но лучше дождаться застолья и встречи с родичами сперва — это главнее, а прогулку оставить назавтра. Помалу полуденная жара всё же сморила в сон, отяжеляя веки и всё тело размягчая, делая неповоротливым, разнеженным, да после пути долгого не хватало сна крепкого. Мирина прилегла на постель да так и провалилась в небытие, и спалось ей так крепко, так сладко, безмятежно, как она и не надеялась давно, уж не верилось ей в отдых такой полный. Впервые не вскочив в испуге от того, что проспала, она проснулась сама, спокойно, потянувшись сладко, разминая тело, по которому волной пролилась приятная нега, а не ломило болью от неудобного положения. И удивилась, когда поняла, что уже и день пролетел, и вечерние лучи поползли на щёку, щекотали кожу, слепили ласково, не обжигая глаз. Такого бодрого духа давно не чувствовала.

И всё же, когда первая волна блаженства спала, а тело немного пробудилось, вернулось беспокойство внутреннее. Порой матушка Световида не скупилась на брань и крепкое слово, а тут даже недовольства не проявила, не укорила, не ругала. Княгиня встретила падчерицу сдержанно, а сама была сухая, беспокойная, будто так и ждала её возращения со дня на день. Может, всё-таки прошёлся слух, что объявилась пропажа? Ведь и Всеслава, невеста Арьяна, грозилась грязью облить. Неужели молва злая о пленении вперёд неё успела прийти? Мирина плечами передёрнула, дрожь меж лопаток прошлась от таких догадок, и ком тошноты подкатил к горлу.

Мирина откинула покрывало, опуская ноги на пол, просыпаясь окончательно.

За дверью и с улицы шум поднялся вечерний, и тревога объяла вновь, и хотелось отделаться от неё, от всего отречься, а не выходило. Едва только княжна поднялась, как появилась в двери Белолюба, в руках её покоились наряды для вечернего празднества. Хоть в том Мирина не нуждалась, но раз так нужно, то лучше всё исполнить, ведь недаром старается княгиня, видимо, не терпится ей поскорее за Вортиласлава дочь отдать, пока ещё чего не натворила, пока покладистая. Платье княгиня велела достать самое нарядное, расшитое мелким бисером да узорами витиеватыми, с широкими рукавами, да настолько длинное, что по полу подол скользил. Волосы же чернавка туго в косу переплела, повязала таким же расшитым бисером венцом, ещё девичьим.

— Какая красота!

Мирина резко обернулась, дрогнули колечки на висках с висящим на них жемчугом. Годимира так и замерла в дверях, а у Мирины из груди сердце едва не выскочило от неожиданного выкрика, хотя должна была сразу догадаться, кто к ней может заглянуть без предупреждения да приглашения. Сестра младшая княгини-матушки совершенно не похожа была на Световиду. Тёмная коса через плечо, в ней лента красная — родичи той ещё осенью сговорились отдать княжну за Желибора, среднего сына князя Сбыслава Веромиловича из соседнего городища. Годимира росточка маленького, чуть пониже самой Мирины, на белом лице яркие губы, будто выкрашенные вишнёвым соком, маленькие, пухлые, вечно улыбающиеся, и глаза такие же, будто смеющиеся, лукавые, как у лисицы. Порой сомнение брало, что гордая величавая Световида и пылающая, как купальский костёр, Годимира родные меж собой, но родичи сестёр верные, честные люди, говорят, что Годимира в прабабку батюшки пошла, переняв все черты её, о том и матери их сон вещий был. Возраст младшей был такой же, как и у Мирины только вот сблизиться они настолько сильно, чтобы делиться душевными девичьими переживаниями, не могли, порой Мирина уставала от её плещущей через край силы да живости. Это изматывало, она любила больше покой и тишину, а Годимира, как бурлящий огонь неустанный, и такая же, наверное, непредсказуемая. Огонь-то ведь обжечь может, как и холод Световиды, и в этом и было, пожалуй, сходство их, общая черта.

— Здравствуй, Годимира, — поздоровалась Мирина, уж не зная, радоваться ли её появлению в покоях.

Та, не дожидаясь приглашения, прошла вглубь, спровадив чернавку небрежным взмахом руки, пристроилась рядышком на лавке.

— А я вот не стерпела, пришла с тобой повидаться, — широко улыбнулась она, и сузились карие глаза, заплясали в них отблески догорающего на окоёме заката, лучи которого прямиком ложились сквозь всю светёлку, освещая бурым светом стену, делая тени девиц почти чёрными, глубокими.

«Странно, а чего же сразу не спустилась встречать, ещё утром?» — мелькнула и пропала у княжны мысль.

Годимира за руки взяла Мирину. Пальцы у сестры Световиды были всегда тёплые, но сейчас отчего-то влажные — неужели переживала так из-за их встречи? На Годимиру и не похоже было, чтобы из-за такого пустяка, как дочь Родонега, переживать сильно да волноваться. Раньше Мирина не больше её внимание привлекала, чем сундук в углу. А тут сама явилась.

— Световида рассказала, как ты изменилась, а меня же любопытство разбирает. И в самом деле, тебя не узнать. Раньше как воробушек, и не поймать тебя, — защебетала.

— А что же теперь? — не сдержалась Мирина, раздражаясь. Сама того не ожидала от себя, но с какой-то обидой сорвался вопрос.

— А сейчас… — живые глаза Годимиры забегали по лицу Мирины, по стану её, нигде не задерживаясь, — не знаю. Смелая, спокойная, — пожала она плечами круглыми, — девичья угловатость пропала.

Мирина моргнула, отводя взор, а жар-таки прилил к щекам, будто Годимира в самую душу её заглянула, догадавшись о том, чего теперь и не вернуть, не изменить. Будто узрела, кто её девичью честь забрал. О чём и сама Мирина предпочла бы забыть накрепко и никогда не вспоминать.

— Где ты была, Мирина, и почему с тобой дружина князя Вяжеслава из городища Явлича прибыла?

Мирина вернула на неё взгляд, пронизав строгостью княжну насквозь. Уж перед ней отчёт не собиралась давать. Поднялась со скамьи, двигаясь чуть резче, чем хотелось бы, да только теперь не сдержаться. Не по нраву пришёлся вопрос свояченицы.