Он пришёл сюда за ней, за своей пленницей, пришёл просить у её родичей отдать её в жёны. Он и в самом деле свихнулся — какую досаду испытал, когда увидел в её глазах страх и омерзение, обращённое к нему. Оно ударило в грудь, как молотом, перебивая дыхание.
Вихсар знал, что сделает с ней, когда привезёт её в лагерь, он думал об этом всю долгую дорогу сюда. Знал, как. Днями и ночами, пока он был в пути, изъедала ревность и бешенство от того, что она в чужих руках, а он вынужден ждать её тут. Он вообще никогда ничего не ждал долго, а тут день за днём как одна вечность, сменяющаяся другой, и это выматывало, изнуряло ещё больше, выжимало все соки, оставляя сухое колючее раздражение, нетерпение и гнев, воспаляя сознание, обращая его в жар, и горел валгал, как костёр. И эти долгие разговоры с княгиней, этой высокомерной стервой, которая смотрела на него удивлённо и в то же время насмешливо, когда объявил он о своём намерении сделать княжну Мирину своей женой. И видит великий Бог Неба, если бы не сковывающее обещание поддерживать мирные отношения, он бы преподнёс урок этой чванливой потаскухе, после которого раз и навсегда исчезла бы эта едкая ухмылка с её бледного, как крылья моли, хоть и красивого, лица.
Проклятые условности делающие из людей тряпками!
Он лежал, раскинувшись на шкурах, неподвижно, устремив взор ввысь, раз за разом вспоминая её взгляд. Стоило ему приблизиться, как синева её глаз сгустилась в узоре теней, падающих от крон яблонь, и ему показалось, будто несётся он сломя голову к самой бездне, надеясь перемахнуть через неё, но замирает у самого края. Внутри всё взорвалось от слепой ярости — она, Сугар, стала непосильной пропастью для него, для Вихсара хана Бивсар! Это маленькая пташка сумела сбить его с ног, вынуждая делать то, что осудили бы его братья и праотцы. Впервые в жизни он испытывает внутри себя такое противоречие, такой накал и смятение, только она смогла так высоко поднять его над землёй и опрокинуть в самую сердцевину огненного жерла.
Рука Вихсара скользнула на грудь, привычно пальцы нащупали железный оберег, сжали холодный, но мгновенно согревшийся в ладони. Он выдохнул. Если она не выйдет, он сядет в седло и ворвётся в детинец, заберёт то, что принадлежит ему. Только ему! И увезёт далеко, в ту глушь, где не было ещё человека, стащит на землю и возьмёт. Вихсар надсадно вздохнул, ощущая всем естеством, как погружается в неё, в её тёплое лоно, принимающее его целиком, прорываясь и вздымаясь ввысь, к самой вершине. И явственно слышал за множеством звуков у самого уха голос Мирины, срывающийся в стон, проникающий вглубь, заполняющий собой всего его. Вихсар вздрогнул, ощущая, как невольно закипает кровь, ударяет в пах. Ей придётся остаться с ним, иначе… Другого исхода просто не может быть! Ему нет никого прока убивать её братьев. Подумав об отпрысках князя Родонега, хан вспомнил, с какой жадностью и ревностью он наблюдал, как она касается юнца, своего брата, как успокаивает. А его, Вихсара, косит ярость от того, что её прикосновения и ласковые взгляды обращены не к нему, едва он сдержал себя, чтобы не вырвать её у него. Только его, Вихсара, должна княжна касаться и никого больше! Сожжёт тут всё к сучьей матери, если она не поедет с ним, вытащит её из детинца, а потом сожжёт его. Если она попытается сбежать, здесь не останется ничего, только груда пепла.
Легко и одновременно непросто было заставить её делать то, что он хотел, легко и одновременно непросто подчинял себе и вынуждал исполнять его желания. Теперь ему придётся кое-что изменить, теперь гораздо сложнее будет сдерживать себя и поступать иначе, как никогда раньше не поступал, не так, как он привык. Он уже идёт на уступки, притащившись сюда! Думал ли когда-либо, что все его условия сгорят синим пламенем? Плевать! Он позволит ей почувствовать себя рядом с ним богиней, позволит расправить крылья, как говорил княжич Явлича, и она получит это всё при одном условии — что станет его женой. Вихсар сжал кулаки, едва ли не простонав в голос.
Проклятье!
Запустил пальцы в волосы. От одной мысли, что она будет сопротивляться, что ничего у него не выйдет, вскипала кровь, ведь она уже ненавидит его, и он явственно это ощутил на своей шкуре ещё совсем недавно, там, в стенах этой темницы, в которую она так упрямо стремилась попасть. Она вправе принимать его за дикаря, за зверя, да он и был именно таким, всегда! Его знали таким все люди племени, умные уважали, глупые боялись. Женщины ползали перед ним на коленях в страхе, хоть и льстиво улыбались, пряча свои жалкие алчные душонки, раздвигали ноги перед ним без всяких колебаний, чтобы получить от него подарки, блудливые суки.
И однако же всё прошло славно. Вихсар усмехнулся, отрывая взор от неба, поворачивая лицо к костру, закрыл глаза. Огненные пятна запрыгали перед глазами, и вскоре все мышцы расслабились, уснул быстро. На свежем воздухе, под открытым небом сон всегда приходит быстро. И видел он широкие степи, усыпанные алыми маками на изумрудной траве, над бескрайними, уходящими в туманное марево просторами нависало грозовое небо, готовое вот-вот исторгнуть ливень. Алые соцветия разливались по холмам, будто кровь, перетекали волнами, будоражили, притягивали взгляд. Он не сразу понял, что оказался на кургане среди каменных истуканов. Будто зубья в пасти огромного волка, они, оскалившись, торчали из земли, вырастая перед ханом грозными глыбами. Он почуял давящий на грудь запах дыма и чего-то палёного, и в животе завязался тошнотворный узел, когда учуял, что это гарь плоти. Оказалось, чуть дальше от него, в нескольких саженях, вздымаеся оранжевыми всполохами погребальный костёр, столб чёрного дыма уходит в расползшееся свиным брюхом небо. Охватило смятение. Вихсар врос в землю, ощущая, как ветерок холодит кожу, треплет пряди волос, которые щекочут за воротом шею. Ещё мгновение он колебался — походить или нет? Кого он там увидит? Но что-то с невообразимой силой тянуло его сделать шаг, и он сделал, приближаясь к кострищу. Опаляющий жар сухо пахнул в лицо, застревая в горле. На костре лежал он, в этом Вихсар уверился — узнал себя не по облику, который мутился в глазах от накатывающего дыма, а каким-то внутренним чутьём. Огонь голодно оглаживал кожу, которая уже расползалась ошмётками на руках, шее, лице.
— Хан, — выдернул чей-то голос из небытия. — Вихсар.
Он открыл глаза, намереваясь проучить того, кто посмел нарушить хоть и скверный, но всё же сон, из которого выходил он явно тяжело. Рядом сидел на корточках Угдэй, залитый предутренним светом. Батыр хмурил тёмные брови, с беспокойством смотрел на вождя.
— Солнце скоро взойдёт, — предупредил воин, поднимаясь во весь свой могучий рост.
Вихсар, проследив за ним сонным ещё взглядом, откинулся обратно на шкуру, дыша ровно и глубоко, вбирая свежий, пропитанный росой и травами воздух. Остатки сна сходили всё же медленно, липли, подкидывая хоть и растворяющиеся в утре, но ещё яркие обрывки видения. Скверный сон. Не радовал вовсе. Но стоило подумать о княжне, как кровь побежала по венам быстрее, поднимая дух и бодрость. Сегодня она окажется в его руках. И он уже представлял, что будет делать с ней. Нет, не сегодня. Понял вдруг, что не будет слишком изматывать княжну. Сегодня он позволит ей отдохнуть, возможно, и завтра, слишком много потрясений, как бы не сотворила чего лишнего. Но потом… Вихсар вспыхнул вот так легко, мгновенно, от одной мысли, что будет потом. Он исследует каждый уголок её стройного, сочного тела, побывает там, где ещё не был до сих пор, теперь он жаждет обладать ею всей, оставить свой след везде, удовлетвориться тем, что она вся его. Вихсар резко выдохнул, сел, протянув руку к углям, почувствовал на ладони ещё не ослабший жар — остатки сна окончательно догорели.
Угдэй уже собирал припасы в стороне, в последнее время он не совсем доволен был решениями вождя, но молчал, стиснув зубы, ждал, что из всего этого выйдет. И верно мало хорошего, но Вихсар никогда не заходил в будущее так далеко. Жизнь воина, а согбенно жизнь вождя, и не такая уж длинная, чтобы тратить время на размышления о будущем. Главное — исполнить долг перед родом, успеть сделать что-то полезное для семьи, чтобы передать свою власть, жить достойно в глазах родичей и в своих, умереть с четью. И родить потомство, чтобы передать своё наследство. Вихсара вдруг заняла эта мысль. Он бы хотел, чтобы Сугар родила ему детей. Это желание стрелой пронизало его. Вихсар подхватил плащ, накинул на плечи. Завязал ворот — утро сегодня холодное, до кости пробирало. А внутри желание новое воспламенило костром, дразня и притягивая ещё больше. Отец будет против такого, да не только он, а все: братья, деды. Вихсар пришёл в оцепенение — впервые осмелился идти против устоев рода. Он ещё мог поспорить с отцом и сделать всё по-своему, но идти против канонов племени не решился бы ни один вождь, брать на свою голову проклятия. Рано или поздно, а точнее уже скоро, отец озаботится тем. И Вихсару придётся взять ещё одну жену, уже из своего клана.
