Впрочем, теперь это меня как-то не сильно пугало: после настоящего боя в общем строю со своими «макаками» и участия в судьбах Бонко на самом высшем уровне уверенности в себе у меня прибавилось. Головорезам Панхи я могу противопоставить своих собственных головорезов — причём лучше вооружённых и умеющих биться правильным строем. А против папуасской хитрожопости есть хитрость цивилизованного человека.

На пиру моё воинство вновь изображало общество трезвости. Впрочем, я разрешил «ипану макакам», кто пожелает, пить сколько душе угодно. Но большинство из бойцов этим разрешением не воспользовались. Так что нам опять пришлось заниматься поддержанием общественного порядка. Утомительное всё же занятие — сидеть на трезвую голову среди пьяных. Нет, положительно, надо внедрять среди туземцев алкоголь без этого папуасского изврата со слюной.

Наконец гости стали разбредаться по своим деревням. Я с «макаками» вышел вместе с Панхи и Ко. По хорошему стоило бы задержаться в Хау-По подольше, чтобы проконтролировать работы сунийцев на канале имени Тонкутаки (покойному Ратикуи уже без разницы, а новому Главному Боссу — приятно), решить с таки вопрос делёжки дополнительного прибавочного продукта, который должно обеспечить орошение (я твёрдо планировал обложение двух сунийских деревень, попавших под первую очередь ирригационной программы взять в свои руки, выделяя треть дани правителю области), обсудить работу медеплавильной мастерской (здесь я был также намерен всё перевести под свой контроль, отдавая Тонку часть продукции). Но в свете наметившихся разногласий с недавними союзниками, не следовало оставлять тэми со свитой и прочих штатских беззащитными перед хозяином Такаму.

Так что пришлось мне с основными нашими силами двигаться за компанию с Панхи. В столице же оставался Такумал, на котором висело всё: от приёмки у сунийцев построенного канала и изъятия обратно шанцевого инструмента (я не успокоился, пока мой помощник дважды не оттарабанил наизусть перечень лопат и мотыг, выданных каждому из семи рабочих отрядов) до переговоров с новым таки о судьбе медеплавильни и поступлений с ганеоев. Разумеется, я надиктовал ему подробные инструкции, как поступать, а в случае чего Такумал мог обратиться и ко мне — благо быстрым шагом дорога занимает два-три часа.

И конечно именно он должен был обеспечить пополнение «ипану макаки». Пятёрку регоев из остатков свиты покойного Ратикуи я уже кооптировал в наши ряды на правах «барану» с перспективой повышения до «тупису» по итогам тренировок в строю. Такумал же поищет ещё новобранцев для нашего воинского общества. Совсем оставлять Тонкутаки без людей мне было совестно, потому всем раненым регоям прежнего правителя я предложил служить новому правителю.

Распрощавшись с Такумалом, «ипану макаки» двинулись в путь, опередив на выходе из деревни отряд такамцев: дождей не было уже шесть дней, и пусть пыль глотают наши союзнички.

На марше я великодушно не стал утруждать своих бойцов строевой подготовкой, и шли мы нестройной толпой. Рядом со мной в голове колонны топали Вахаку, Длинный и Баклан. Тут же пристроился и один из новобранцев, пронырливый малый по имени Такутонку. Мои приближённые на появление новичка рядом с «ипану олени» прореагировали недовольно. Длинный вообще хотел шугануть наглеца. Но я остановил своего телохранителя и даже завёл разговор с Такутонку на предмет того, кто из регоев покойного Самого Главного Босса ещё уцелел, и где их искать. Потом поинтересовался насчёт семьи. Так что до самого Такаму он шёл в первых рядах, наслаждаясь чистым воздухом, а не пылью, как хвост нашего отряда, где шли четверо его товарищей.

Потом и мои старые соратники (хотя «старость» их измерялась неполным месяцем) перестали коситься на новичка, а Длинный даже, в знак того, что принимает его за своего, начал подкалывать Такутонку в своей излюбленной манере — например, допытывался, где тот ухитрится так знатно опалить волосы и бороду — уж не на тушении ли того пожара, что случился в день избрания нового таки.

Новоиспечённый «барану» не стал ввязываться в перепалку с бывшим бонхийским гопником, а молчал, улыбаясь чему-то своему. В принципе, я даже догадывался, о чем мог думать Такутонку. Поскольку в отличие от моих подчинённых точно знал, как именно пострадала растительность на голове и лице новичка. Что он и не пытался тушить пожар в пустой хижине — это точно. Ибо только что потратил время и силы на организацию этого самого возгорания. Разумеется, не по своей собственной инициативе, а по просьбе некоего Сонаваралинги, который поставил перед Такутонку условием вступления в ряды «ипану макаки» небольшой пожар не очень далеко от центра Хау-По. А о том, что в корзину, куда кидали палочки за Тонку, под шумок попало на сотню деревяшек больше, чем желающих проголосовать, ему знать не обязательно.

— Пану олени! — прокричал на бегу подросток-посыльный — К тебе гости!

— Какие гости? — раздражённо спросил я.

Солнцеликая и Духами Хранимая тэми как раз закончила писать под мою диктовку очередное предложение, и мне теперь предстояло разбирать её каракули. Что не прибавляло дружелюбия к окружающим.

— Не знаю, незнакомые. Говорят, что твои соплеменники.

Если соплеменники, то сонаи. Интересно, интересно.

Несколько месяцев назад, когда я неожиданно для самого себя основал общество «ипану макаки», что можно примерно перевести как рыцарский орден Прекрасной Девы Раминаганивы, мои сородичи из Сонава оказались в довольно щекотливом положении: с одной стороны наши родственные отношения и совместное предприятие по добыче медной руды и выплавки из неё металла; с другой — верноподданнические чувства и обязательства перед типулу-таки Кивамуем. Так что им не оставалось ничего, кроме как делать вид, что они в упор не замечают моей роли в деятельности «ипану макаки».

Поэтому всё общение, связанное с поступлением сверху руды для медеплавильни и доставкой обратно на берега Со причитающейся моим соплеменникам доли готового продукта, протекало либо в Хау-По, либо в Сонаве. В общем, мои сонайские родственники старательно изображали, что ничего не знают о существовании Макаку-По (или скорее — «Мака-Купо»), как стали называть селение, в которое понемногу превращался наш лагерь на восточной границе Бонко.

За это время мы успели обзавестись на новом месте кучей имущества, а названии нашего славного общества и моей должности как-то незаметно исчез, подчиняясь туземным нормам произношения, звук «и», так что на русский слух мой титул теперь был ближе к польскому пану, нежели первоначальному смыслу, который я вкладывал в маты, коими пробовал привить папуасам навыки строевой подготовки. С титулом «пан» и «олень» звучит не так оскорбительно. Но как бы меня не величали теперь, не очень приятно отрываться от занятий с единственной и, главное, искренне интересующейся предметом, ученицей. И для чего: для общения с людьми, невесть, зачем явившимися сюда.

В свете игнорирования моими сонайскими сородичами нашего Мака-Купо появление их прямо в оплоте «пану макаки» наводило на всевозможные мысли, причём преобладали отнюдь не самые приятные: в основном, что явилась по велению типулу-таки спецкоманда для разгрома оплота претендующей на его место племянницы, либо, наоборот, сородичи спешат предупредить насчёт того, что следует сматываться подальше. Хотя куда ещё дальше.

Будучи по жизни оптимистом и надеясь на лучшее, я всё же вынужден был предполагать худшее. Поэтому приказал подростку: «Скажи гостям, что скоро буду. И по дороге передай Такумалу и Вахаку, чтобы собрали всех бойцов, которых могут найти. Гостей нужно встречать со всем уважением. Да, кстати, сколько там всего моих сородичей пришло?»