Когда мы обедали и болтали, я так же продолжал посматривать за продвижением этого кажущегося непреклонным грозового фронта. Наконец, он пошел грудью на горный хребет и перевалил его. Он начал медленный спуск по горному склону.

Очищая скатерть, Дама увидела направление моего взгляда и кивнула.

— Да, она надвигается, — сказала она, укладывая в корзину последние столовые приборы и усаживаясь рядом со мной, припася бутылку и наши чашки.

— Выпьем за это?

— Я выпью с вами, но не за это.

Она налила.

— Это не имеет значения, — сказала она. — Не сейчас.

И положила ладонь на мою руку, когда резко передавала мне мою чашку.

Я взял чашку и посмотрел на нее. Она улыбнулась. Коснулась края моей чашки своей. Мы выпили.

— Пойдемте теперь в мой павильон, — предложила она, беря меня за руку, — где мы приятно проведем оставшиеся часы.

— Спасибо, — отказался я. — В другое время это прекрасное времяпровождение было бы прекрасным десертом к великолепному обеду. К несчастью, я должен продолжать свой путь. Долг не дает покоя. Время летит, а у меня задание.

— Ладно, — сказала она, — это не так уж и важно. И мне отлично все известно о вашем задании. Что теперь тоже не так уж и важно.

— О? Должен признаться, что я вполне ожидал, что вы пригласите меня на какую-нибудь вечеринку наедине, и если я приму приглашение, то буду потом какое-то время, бледный и одинокий, шататься по холодному склону какой-нибудь горы.

Она рассмеялась.

— А я должна признаться, именно так и собиралась использовать вас, Корвин. Больше, однако, не намерена.

— Почему это?

Она показала на наступающую линию искажения.

— Теперь нет нужды задерживать вас. По этому признаку я вижу, что Двор победил. Никто и ничто не сможет сделать, чтобы остановить наступление Хаоса.

Я коротко содрогнулся и она вновь наполнила чашки.

— Но я предпочла бы, чтобы вы не ждали меня в это время, — продолжала она. — Она доберется к нам сюда за какие-то часы. Какой лучший способ провести это последнее время в обществе друг друга? Нет никакой нужды ехать даже столь недалеко, как до моего павильона.

Я опустил голову и она придвинулась ко мне. Какого черта! Женщина и бутылка (вот как я по-моим словам хотел кончить свои дни). Я пригубил вино. Она, вероятно, была права. И все же я подумал о той женщине в маске, заманившей меня в западню на Черной Дороге по пути в Авалон.

Сперва я пришел ей на помощь, быстро поддался ее неестественным чарам

— а потом, когда маска ее была снята, увидел, что за ней вообще ничего не было. Чертовски напугался в то время. Но чтобы не становиться слишком философским, у каждого есть целый набор масок для различных случаев. Я слышал, как поп-психологи годами яростно нападали на них. И все-таки я встречал людей, которые сперва производили на меня благоприятное впечатление, людей, которых я впоследствии ненавидел, когда узнавал, какие они под маской. Иногда они были, как та женщина — без чего-либо приметного там. Я обнаружил, что маска иногда намного приемлемей, чем ее альтернатива. Та что… Эта девушка, которую я прижимал к себе, могла действительно быть внутри чудовищем. Вероятно и была. А разве большинство из нас нет? Я мог придумать худшие способы уйти из жизни, если б захотел сдаться на этом этапе. Она мне нравилась.

Я прикончил свое вино. Она двинулась налить мне еще, и я остановил ее руку. Она подняла на меня взгляд. Я улыбнулся, сказав:

— Вы почти убедили меня, — затем я закрыл ей глаза четырьмя поцелуями, чтобы не нарушить очарования, отошел и сел на Звезду.

Камыш не засох, но насчет отсутствия птиц он был прав. Дьявольский, однако, этот способ управлять железной дорогой.

— Прощайте, Дама.

Я направился на юг, когда гроза, бушуя, сползла в долину. Передо мной были новые горы и тропа вела к ним. Небо все еще было в полоску — черную и белую — и эти линии, казалось, немного двигались. Общим эффектом был по-прежнему эффект сумерек, хотя в темных участках не светило никаких звезд. По-прежнему ветерок, по-прежнему ароматы вокруг меня и безмолвие, и искривленные монолиты, и серебристая листва, по-прежнему влажная от росы и блестящая. Передо мной выплывали рваные клочья тумана. Я попытался работать с сутью Отражения, но это было трудно и я подустал. Ничего не произошло. Я зачерпнул силы у Камня, пытаясь передать также какую-то часть его силы Звезде. Мы двигались ровным шагом, пока, наконец, земля перед нами не пошла на подъем, и мы двигались к еще одному перевалу, более ровному чем тот, на который мы вступили ранее. Я остановился, оглянулся назад и, наверное, треть долины находилась под мерцающей завесой этой псевдогрозы. Я подумал о Даме, о ее озере и ее павильоне. Покачал головой и продолжил путь.

Дорога становилась все круче, когда мы приближались к перевалу, и мы замедлили ход. Над головой белые реки в небе приняли красноватый оттенок, ставший, пока мы ехали, еще темнее.

К тому времени, когда я добрался до самого перевала, весь мир казался окрашенным кровью. Когда я проезжал по этому широкому каменистому пути, меня ударил сильный ветер. Когда мы пробивались против него, почва под ногами стала более ровной, хотя мы все еще продолжали подыматься и я все еще не видел, что за перевалом.

Когда я скакал, что-то загремело по скалам, слева от меня. Я быстро поглядел в ту сторону, но ничего не увидел. Я сбросил это со счетов, сочтя за упавший камень. Звезда вдруг резко дернулась подо мной, испустила страшное ржание, резко повернула вправо, а затем начала валиться с ног влево.

Я спрыгнул, очистив седло, и когда мы оба упали, я увидел в правом плече Звезды стрелу. Я покатился, ударившись о землю, и когда я остановился, то посмотрел в направлении, откуда она должна была прилететь.

На вершине гребня, в десяти метрах справа от меня стояла фигура с арбалетом. Он снова взводил оружие, готовясь к следующему выстрелу.

Я знал, что не смогу вовремя добраться до него. Так что я принялся искать камень, размером с кулак, нашел такой у подножья откоса, и постарался не дать своей ярости помешать точности броска. Она не помешала, но даже придала броску некоторую добавочную силу.

Камень попал ему в левую руку, и он, издав крик, выронил арбалет. Оружие лязгнуло по камням и приземлилось на другой стороне тропы, почти напротив меня.

— Сукин ты сын! — заорал я. — Ты убил моего коня! Я тебе голову за это оторву!

Пересекая тропу, я искал самый быстрый путь к нему и увидел его слева от себя. Я поспешил к нему и начал подыматься. Миг спустя освещение и угол зрения стали что надо, и я разглядел человека, согнувшегося чуть ли не пополам, массировавшего себе руку. Это был Бранд. Волосы его казались более рыжими в этом румяном свете.

— Ну, все, Бранд, — сказал я. — Я только желал бы, чтобы кто-нибудь сделал это давным давно.

Он выпрямился и миг смотрел, как я поднимаюсь. Он не потянулся за мечом. Как раз, когда я оказался наверху, примерно в метрах семи от него, он скрестил руки на груди и опустил голову.

Я вытащил Грейсвандир и двинулся на него. Признаться, я был готов убить его в этой или любой другой позе. Красный свет потемнел, пока мы, казалось, не купались в крови. Ветер выл вокруг нас, а из долины донесся раскат грома. Он просто растаял передо мной, как раз тогда, когда я добрался до него.

С миг я постоял, ругаясь, вспоминая рассказы о том, что он как-то раз превратился в живую Карту, способную куда угодно переправляться в самое короткое время.

Я услышал внизу шум.

Я бросился к краю и посмотрел вниз. Звезда все еще брыкалась и истекала кровью, и при виде этого у меня сердце разрывалось. Но это было не единственное огорчительное зрелище.

Внизу был Бранд. Он поднял арбалет и снова начал готовить его. Я огляделся вокруг в поисках другого камня, но под рукой ничего не было, а потом я заметил один, подальше сзади, в направлении, с которого я прибыл. Я поспешил к нему, снова бросив меч в ножны, и поднял его. Он был размером с арбуз. Я вернулся с ним к краю и поискал глазами Бранда. Его нигде не было видно.