Я чувствовал себя медленно оживающей статуей, тающим снеговиком, прогибающейся балкой… еще два шага… три… я двигался как обледенелый, но управлял своими движениями. Времени у меня была целая вечность, воля моя была несгибаемой. Она поможет… если что.

Вуаль осталась позади. За ней была короткая дуга. Три шага во тьму и спокойствие. Эти шаги оказались самыми трудными.

Когда я вышел из Лабиринта, первая мысль была: обеденный перерыв у Иосифа! Вторая: опять прошел! И третья: все, это в последний раз!

Я позволил себе несколько раз глубоко вздохнуть и немного встряхнуться. Затем я вытащил из кармана Самоцвет, поднял его за цепочку и поднес к глазам.

Конечно, внутри он красный с дымчатым отливом, сияющий. Казалось, что пока я находился в Лабиринте, Камень впитывал в себя свет и блеск. Я все еще смотрел на него, повторяя про себя команды, сравнивая их с теми, что я уже знал.

Человек, который прошел Лабиринт и добрался до этого места, может перенестись куда угодно. Нужно лишь мысленно представить себе это место. И еще нужно очень хорошо хотеть этого и иметь волю. Если все пройдет нормально… то я все же могу угодить в коварный капкан. На какой-то момент мне стало страшно. Но Эрику это удалось. Не оказался же он в середине Самоцвета где-то в тени. Дворкин, написавший эти заметки, был великим человеком, и я верил ему.

Собравшись с мыслями, я еще внимательнее всмотрелся вглубь Камня. Внутри него было искривленное отражение Лабиринта, окруженное огоньками — мигающими, крохотными язычками пламени, другими виражами и тропинками. Я решился и сосредоточил волю.

Краснота и замедленное движение. Словно я погружался в вязкий океан. Сначала очень медленно. Дрейф… во тьме, все красные огоньки так далеко впереди… скорость медленно нарастала. Далекие, прерывистые вспышки. Кажется, еще быстрее. Ориентироваться не по чему. Я был точкой сознания неизвестных размеров. Я чувствовал движение, видел фигуру, в которой двигался, теперь уже быстрее. Краснота почти исчезла, казалось, меня ничто не окружало. Сопротивление исчезло, я несся все быстрее и быстрее. Все это произошло в одно мгновение, и еще происходило в то же самое мгновение. Я несся к цели с огромной скоростью. Маленький, кривой Лабиринт рос, становился трехмерным отражением нашего Лабиринта. Он увеличивался у меня на глазах, освещенный языками разноцветного пламени, подобно странной галактике буйствующей в вечной ночи и в ореоле сияющей бледным огнем пыли, с протуберанцами из бесчисленных точек. Лабиринт рос или я уменьшался, он приближался ко мне или я к нему, мы были близко, совсем рядом, он заполнил собой все, сверху донизу, справа налево, и моя скорость все возрастала. Сияние захватило, ошеломило меня. Я увидел протуберанец и понял, что это вход. Я был слишком близко к Лабиринту, фактически заблудился в нем и уже не мог различить его общую форму. Но то, что я видел — изгибы, мерцания, переплетения — окружало меня со всех сторон. Мне показалось, что трех измерений не хватит, чтобы объяснить невероятную сложность простирающегося Лабиринта. Я отбросил сравнение с галактикой, мой мозг кинулся в другую крайность. Я думал об субатомном гильбертовском пространстве с бесконечным числом измерений. Но это была метафора, вызванная отчаянием. По правде говоря, я просто ничего не понимал. А кто мог понять? Во мне росло чувство, то ли инстинктивное, то ли возникшее под влиянием нашего Лабиринта, что я должен пройти и через это переплетение, и овладеть той новой властью, которую искал.

Я не ошибся. На той же огромной скорости я влетел в Лабиринт — меня вертело, несло по горящим проходам, я пролетел по нематериальным облакам блеска и света. Я не ощущал сопротивления, как в нашем Лабиринте. Казалось, что первоначального импульса хватит, чтобы пролететь насквозь. Вихревая прогулка по Млечному пути? Утопленник, которого несет по коралловым каньонам? Воробей, страдающий бессонницей, который вечером 4 июля пролетает над парком? Такие смутные мысли пролетают у меня в голове, когда я вспоминаю об этом.

Я влетаю, все, конец, вспышка ярко-красного цвета, и я смотрю на самого себя, стоящего у Лабиринта и держащего в руке кулон с Камнем. Я смотрю на подвеску, Лабиринт внутри нее, внутри меня, я внутри него, краснота отступает, гаснет, исчезает. Потом — только я, подвеска и Лабиринт — и больше ничего. Связи между объективным и субъективным восстановлены, только все на октаву выше, иначе я никак не могу это выразить. Потому что теперь я обладаю какой-то эмпатией! Я словно приобрел еще одно чувство, еще один способ выражения. Странное и приятное ощущение.

Горя желанием проверить себя, я снова собрался и приказал Лабиринту перенести меня в другое место.

Я стоял в круглой комнате на вершине самой высокой башни в Эмбере. Я пересек ее и вышел на крохотный балкончик. Контраст с только что закончившимся путешествием был разителен. Несколько долгих мгновений я стоял, не шевелясь, и смотрел.

Море переливалось разными оттенками, часть неба была затянута тучами. Приближался вечер. В тучах мягкие, яркие тона чередовались с резкими тенями. Ветер дул с берега в море, и я не чувствовал запаха соли. Высоко над водой черными точками парили птицы. Подо мной расстилались дворцовые постройки и террасы города, простирающиеся во всем своем вечном изяществе до подножия Колвира. Крошечные люди толпились на улицах. Их движения были неразличимы. Я почувствовал себя очень одиноким.

Я прикоснулся к Камню и приказал разразиться грозе.

Когда я вернулся к себе, Рэндом и Флора уже поджидали меня. Рэндом взглянул на камень, а потом на меня. Я кивнул.

Повернувшись к Флоре, я слегка поклонился:

— Сестренка, сколько лет, сколько зим!

Было похоже, что Флора слегка напугана. Неплохо, неплохо… Но она улыбнулась и взялась за мою руку.

— Братец, — промолвила она, — я вижу, ты сдержал свое слово.

Волосы ее были бледно-золотыми. Флора подрезала их, но оставила челку. Я никак не мог понять, нравится ли мне ее прическа или нет. Волосы у Флоры были просто чудесными. Голубые глаза и тонны тщеславия, благодаря чему она все видела так, как ей хотелось. Иногда казалось, что она непроходимо глупа, но иногда я не знал, что и думать.

— Извини, что я пялю на тебя глаза, но при наше последней встрече я не успел толком тебя рассмотреть.

— Я очень рада, что все уладилось. Все это было так… знаешь, я ничего не могла сделать.

— Знаю, — проронил я, вспоминая ее мелодичный смех, который раздавался из темноты в одну из годовщин события. — Знаю.

Я подошел к окну и распахнул его, понимая, что дождь в комнату не попадет. Обожаю запах грозы.

— Рэндом, ты ничего не узнал насчет почтальона? — спросил я.

— Ничего особенного, но порасспросил кое-кого. В нужное время в нужном месте никого не замечали.

— Ясно. Спасибо. Увидимся попозже.

— Ладно. Я весь вечер буду дома.

Я кивнул, повернулся спиной к окну и перся на подоконник, наблюдая за Флорой. Рэндом тихо притворил за собой дверь. С полминуты я слушал дождь.

— Что ты собираешься делать? — наконец, спросила она.

— С тобой? Делать?

— Теперь ты в состоянии расплатиться со старыми долгами. Видимо начнешь с меня?

— Возможно. Но тут все взаимосвязано. И твой должок тоже.

— Ты о чем?

— Расскажи мне то, что мне необходимо знать, а там посмотрим. Меня называли прекрасным человеком.

— Что же тебе надо?

— Все, Флора. Начиная с того, каким образом ты оказалась пастушкой в этой Тени, Земле. Все, что относится к делу. Что было оговорено, что подразумевалось. Все, без утайки.

Она вздохнула.

— С чего же начать… да… Дело было в Париже на празднике у некоего мсье Фуке, года за три до начала якобинского террора…

— Стоп! — прервал я. — Что ты там делала?

— Я прожила в этой зоне Тени примерно пять земных лет. Я странствовала в поисках чего-нибудь новенького по своему вкусу. В этом месте и в этом времени я оказалась также, как и любой из нас. Я делала, что хотела, по интуиции.