Одевшись и спрятав постель в кладовую, я вышел в прихожую и стал под отверстием в потолке. Оттуда лился дневной свет. Я и сейчас помнил слова Люка в день, когда он меня здесь заточил, и я узнал, что мы с ним в родстве.

Я вытащил из-под рубахи Камень Правосудия, поднял него, взглянул на просвет. Никаких картинок.

Ну и хорошо. Мне лишние помехи ни к чему.

Я сел по-турецки, продолжая смотреть на Камень. Самое время покончить с этим раз и навсегда, покуда я бодр и полон сил. Как и советовал Дворкин, я стал отыскивать в рубиновой глубине Образ.

Через какое-то время он начал проступать. Не так, как если бы я его вообразил, но то и не была тренировка воображения. Контуры обретали четкость. Казалось, они не возникают, а были там все время, а я только сейчас пригляделся. Вероятно, так оно и обстояло на самом деле.

Я набрал полную грудь воздуха, выдохнул, позволил изображению померкнуть, потом повторил все с самого начала. Теперь я внимательно изучал рисунок линий. Отец рассказывал, как настраиваются на Камень, но я многое позабыл. Когда я сказал об этом Дворкину, тот велел не беспокоиться — дескать, различишь в Камне трехмерное подобие Пути, отыщешь точку входа и пройдешь насквозь. На дальнейшие мои подробные расспросы он только хихикнул и еще раз велел не беспокоиться.

Ну и ладно.

Я медленно повернул Камень, приблизил его к глазам. Внезапно справа открылся небольшой разрыв. Я сфокусировался на нем, и отверстие как бы ринулось на меня.

Я вошел и оказался внутри самоцвета. Больше всего это походило на американские горки. Я то летел вдоль извилистых линий, чувствуя переходящее в тошноту головокружение, то усилием воли сокрушал рубиновые преграды, карабкался, падал, скользил или протискивался вперед. Я почти забыл про руку с цепью, про свое тело — о нем напоминал лишь заливающий глаза пот.

Не знаю, как долго я подстраивался в лад Камню Правосудия, высочайшей октаве Образа. По словам Дворкина, Образ хотел уничтожить меня сразу по завершении странного приключения. Он сказал, это не только и не столько из-за моей грубости, но в подробности входить отказался — это-де повлияет на мой возможный дальнейший выбор, который следует сделать свободно. Бред собачий, хотя в остальном Дворкин поражал своим здравомыслием, вопреки всему, что гласят о нем предание и молва.

Мой рассудок блуждал в багровом нутре Камня. Участки Образа, которые я прошел и которые мне предстояло пройти, змеились слепящими молниями. Я был уверен: сейчас мой рассудок врежется в невидимую Вуаль и разобьется вдребезги. Меня несло неостановимо, все быстрей и быстрей. Я знал: из Камня нет выхода, пока не пройдешь его до конца.

Дворкин считал, что от Образа, когда я вернулся проверить, кто там по нему идет, меня спас Камень. Однако оставить его при себе надолго — тоже гибельно. Дворкин посоветовал настроиться на Камень — как отец и Рэндом, — а потом вернуть его на место. Тогда во мне останется отпечаток более высокого порядка, который защитит от Образа не хуже самого Камня. Спорить с человеком, который предположительно создал Образ с помощью Камня, не приходилось. Я согласился. Только я слишком устал, чтобы сразу последовать совету. Вот почему я велел Призраку вернуть меня в хрустальное убежище, где можно хорошенько выспаться.

А теперь, теперь... я плыл. Я кружился. Иногда я застревал. Тело мое было снаружи, но Вуали не стали от этого более проницаемыми. После каждой я чувствовал себя выжатым, словно пробежал милю с олимпийским результатом. На одном уровне я сознавал, что держу в руке Камень, в котором прохожу посвящение, на другом — чувствовал, как колотится мое сердце, на третьем — припоминал отрывки из лекции по антропологии, читанной нам Джоан Галифакс многие годы назад. Пространство вращалось, как «Гейзер Пик» урожая 1985 года в бокале — а кто сидел тогда напротив меня? Неважно... Вверх, назад, вспять. Кроваво-алый прилив ослабевал.

В моей душе запечатлелся образ. Вначале было слово — мне не произнесть... Ярче, ярче. Быстрее, быстрее. Меня несет к рубиновой стене, ударяет со всего размаху... Ну что же, Шопенгауэр, померяемся волей, чья возьмет. Прошли год или два, и вдруг преграда исчезла. Меня влекло, меня несло в сияние взорвавшейся звезды. Алое, алое, алое, и я в нем, как моя «Звездная вспышка», — лечу, расправив паруса, к цели...

Я рухнул на пол. Я находился в сознании, но при этом в очень странном состоянии души. То был гипноз, из которого я мог выйти когда и куда угодно. Но зачем? На мою долю редко перепадала такая порция эйфории. Я чувствовал, что заслужил ее. и потому парил прямо здесь долгое-долгое время.

Когда эйфория спала до того уровня, когда уже не жалко было с ней расстаться, я поднялся, пошатываясь, по стеночке дошел до кладовой и выпил еще воды. Есть хотелось зверски, но консервы и замороженные продукты меня не прельщали, тем более что так просто было добраться до чего-нибудь свеженького.

Итак, совет Дворкина исполнен. Жаль, что я отвернулся раньше, чем вспомнил длинный перечень вопросов, которые хотел задать. Когда я повернулся обратно, Дворкин уже исчез.

Я выбрался из пещеры и встал на голубом бугре, в котором помещался единственный известный мне вход. Стояло свежее, солнечное весеннее утро, на западе плыли редкие белые облачка. Я глубоко и с удовольствием вдохнул. Потом нагнулся и завалил вход синим валуном. Не хватало только в следующий раз обнаружить в своем убежище хищника.

Я снял Самоцвет, повесил на выступ валуна и отошел шагов на десять.

— Привет, папа.

Колесо-Призрак сияющим олимпийским диском летел с запада.

— Доброе утро, Призрак.

— Зачем ты его оставил? Это самое могучее волшебное орудие из всех, какие я видел.

— Я его не оставил, просто хочу призвать Знак Логруса и боюсь, они не поладят. Я сам немного беспокоюсь, как пойдет у меня с Логрусом теперь, когда я настроен на Образ более высокого порядка.

— Мне, наверное, стоит убраться подальше, а к тебе вернуться позднее.

— Нет, останься. Если что пойдет не так, попробуй меня выручить.

Я призвал знак Логруса. Он повис передо мной. Ничего дурного не произошло. Я частично переключил внимание на Камень и увидел сквозь него Логрус под несколько иным углом. Занятно. Однако вполне безболезненно.

Я мысленно вернулся в свои глазницы, просунул руки в отростки Логруса, пошарил.

Меньше чем через минуту предо мной стояли тарелка с оладьями, порция сосисок, чашка кофе и стакан апельсинового сока.

— Я бы все доставил куда быстрее, — заметил Призрак.

— Не сомневаюсь. Просто проверяю, работает ли.

Я жевал и думал, что в каком порядке делать. Доел, отправил тарелки обратно, снял с валуна Камень, повесил на шею и встал.

— Ладно, Призрак. Пора возвращаться в Амбер, — сказал я.

Он увеличился, открылся и снизился, чтобы я мог пройти в золотую арку. Я шагнул вперед...

...и в комнату.

— Спасибо.

— Не за что, папа. Слушай, у меня вопрос: когда ты потребовал завтрак, не заметил ли ты чего-нибудь странного в поведении Логруса?

— То есть? — спросил я, подходя к рукомойнику.

— Начнем с телесных ощущений. Как он, по-твоему... упирался?

— Я бы такого слова не употребил, — сказал я, — но вообще-то, когда я его отпустил, он исчез не сразу. А что?

— Так, возникли некоторые соображения. Ты ведь можешь колдовать и с помощью Образа?

— Да, но с Логрусом мне сподручнее.

— Попробуй при случае испытать обоих и сравнить.

— Зачем?

— У меня возникли кое-какие предчувствия. Расскажу, как только проверю.

Призрак исчез.

Я выругался и умылся.

Когда я выглянул в окно, там кружился снег. Я выдвинул ящик стола, нашел ключ. Кое-что надо было сделать незамедлительно.

Я вышел в коридор, но после первых же нескольких шагов меня остановил звук. Я постоял, потом двинулся мимо лестницы. Звук нарастал. К тому времени как я добрался до длинного коридора, идущего мимо библиотеки, стало ясно, что вернулся Рэндом. Никто другой не умеет так барабанить — да никто и не посмел бы коснуться королевских барабанов, даже если б умел.