Я сдвинулся вправо, открыл шкафчик. Конечно, путь был там, внутри. Любопытно, давно ли его устроил Юрт. Еще я ощущал легкое веселье от подобного обшаривания его покоев. Что ж, я задолжал ему массу невзгод и беспокойств. Несколько общих секретов и небольшая совместная кампания вряд ли растопят такой айсберг недоверия. Возможно, он просто подставляет меня по какой-то своей причине... Пожалуй, осторожности ради стоит пожертвовать хорошими манерами.

Я стал отодвигать одежды, висевшие в шкафу. Ощущение пути усилилось. Последний костюм в сторону, быстро пробраться вглубь... Я в фокусе!

Так пусть же путь унесет меня.

Сразу последовал толчок вперед, сзади меня подпихнули одежды. Это, да еще тот факт, что кто-то (сам Юрт?) весьма неряшливо выполнил работу Мастера Теней, сместив уровни пола, заставило меня шмякнуться носом при достижении цели.

Но в конце концов я попал не в яму, полную заостренных кольев или кислоты, и не в берлогу какой-нибудь подыхающей с голоду бестии. Нет, то был зеленый кафельный пол. И по окружавшему меня мерцающему свету я догадался, что вокруг обилие горящих свечей. Наверняка все они зеленые...

Примерно так и оказалось. Обстановка была подобна той, что я видел в часовне, посвященной моему отцу. Те же крестообразные своды, источающие свет, которого не могут давать свечи. Только место иконы над алтарем занимал оконный витраж, где преобладали зеленые оттенки да немного красного.

Запрестольный образ представлял Бранда.

Я встал и подошел к алтарю, где лежал на несколько дюймов вытянутый из ножен Вервиндл. Я протянул руку и схватил его; моим первым порывом было забрать его с собой, дабы на полном основании вернуть Люку. Потом я заколебался. Едва ли стоит являться на погребение с мечом. Если я заберу меч, мне придется где-то спрятать его, а именно здесь он был сокрыт наилучшим образом.

Раздумывая, я держал руку на оружии, и ко мне пришло ощущение силы, подобное тому, что давал Грейсвандир, только светнее, менее трагичное, глубокое и задумчивое. Ирония судьбы. Идеальный клинок для героя.

Я кинул взгляд по сторонам. Слева от меня на пюпитре лежала книга, позади на полу сияла различными оттенками зеленого пентаграмма, воздух был наполнен ароматом недавно сгоревших дров. Меня охватили праздные мысли: что бы я обнаружил, пробив дыру в стене? Располагалась ли часовня на вершине горы? На дне озера? Под землей? Парила где-нибудь в небесах?..

Что она олицетворяет? Она казалась местом поклонения. Бенедикт, Корвин и теперь Бранд — те трое, о которых мне известно. Были ли они предметом благоговения, уважения, почитания неких моих родичей и земляков? Или эти сокрытые часовни являли собой нечто куда более зловещее?

Я убрал руку с Вервиндла и отступил к пентаграмме. Логрусское зрение не обнаружило ничего неблагоприятного, но интенсивное облучение спикартом показало остатки давно снятых магических заклятий. Впрочем, следы были слишком слабы, чтобы раскрыть мне свою природу.

Возможно, стоило бы попробовать глубже проникнуть в суть происходившего здесь, но я сообразил, что на подобную операцию просто нет времени.

И с сожалением отступил к пути. Можно ли использовать эти капища для попыток повлиять на оригиналы?

Я покачал головой. Нет, это придется отложить до следующего раза. Я шагнул на путь и отдался ему.

И опять споткнулся. Одной рукой держась за стену шкафа, я отодвинул другой наряды и вышел наружу. Затем водворил одежду на место и прикрыл дверцы. Быстро разделся, на ходу меняя внешность, и вновь натянул свой траурный наряд.

Вокруг спикарта я ощутил какую-то активность и впервые заметил, как он тянется к одному из многих источников силы, при этом приспосабливая свою форму к изменившемуся размеру моего пальца. Очевидно, спикарт проделывал такое неоднократно, просто я не обращал внимания. Интересно: он проявлял способность действовать вне зависимости от моей воли.

По сути, я и не знал, что представляет из себя эта штука и каково ее происхождение. Я носил ее потому, что она была источником энергии, удобной альтернативой Логрусу, которого я теперь побаивался. Но обнаружив, как кольцо меняет форму, дабы устроиться на моем изменившемся пальце, я задумался. Что, если это какая-то ловушка, которая захлопнется в самый неподходящий момент?

Пару раз я прокрутил кольцо на пальце. Разумом пытаясь проникнуть в его сущность, я сознавал всю тщетность подобных занятий. Потребовались бы века, чтобы, по пути сжигая запретные заклинания, исследовать каждую силовую линию до ее источника. Словно внутри швейцарских часов, изготовленных на заказ. И то и другое впечатляло красотой исполнения и гигантской работой, вложенной в их создание. Спикарт мог обладать скрытыми императивами, обнаруживающимися только при определенном стечении обстоятельств. Хотя до сих пор... До сих пор он не совершил ничего неуместного. Альтернативой же был Логрус. Да уж, похоже, передо мной идеальный пример выбора из двух зол.

С недовольным ворчанием я привел в порядок свою одежду, сосредоточил внимание на Храме Змея и велел спикарту доставить меня поближе ко входу. Он все исполнил с такой покорностью и мягкостью, как будто я никогда не сомневался в нем, будто не обнаружил еще одной причины для паранойи.

Какое-то время я просто стоял на Плаце-на-Краю Света, у дверей застывшего пламени, у великого Собора Змея, что высится на Краю над самой Бездной — там, где в ясный день можно увидеть сотворение вселенной или ее конец, — и глядел на звезды, кишащие в пространстве. А поскольку моя жизнь была близка к перелому, мыслями я возвращался в Калифорнию и в колледж, к плаванию на «Солнечной вспышке» с Люком, Гейл и Джулией, к тому, как сидел с отцом на привале перед окончанием войны, к поездке верхом с Вингой Бейли через виноградники на восток от Амбера, а еще к долгому свежему дню, когда я показывал город Корал, и к странным встречам того дня.

И я повернулся и поднял чешуйчатую руку, посмотрел из-под нее на шпиль Тэльбедды. «И непрестанно запад с востоком сходятся в сердце моем»note 72, — подумал я. Сколько же, сколько еще?.. А насмешка, как всегда, останется фаворитом — три к одному, если ставку пожелает сделать сентиментальность.

Вновь повернувшись, я шагнул внутрь, дабы узреть последнего короля Хаоса.

Вниз, вниз, в погребальный костер, в необъятную груду лавы, к окну, в котором открываются пределы времени и пространства, и в котором ничего не увидеть, — туда я шел между стенами, что вечно в огне и никогда не сгорают, следовал в одном из моих тел на голос, читающий из «Книги Змея, Висящего на Древе Сути», и наконец вошел в грот, что зиял в черноте. Полукольца плакальщиков в алых одеяниях окружали чтеца и величественный катафалк, у которого он стоял; внутри гроба явственно был виден Свайвилл, полускрытый красными цветами, что бросали плакальщики, и тонкие красные свечи светились на фоне Преисподней. Потом я шел задами этого зала, внимая Бансесу, верховному жрецу Змея; его слова раздавались будто совсем рядом, ибо акустика Хаоса хороша. Я искал себе место в более или менее пустой арке, где любой, оглянувшись, обязательно бы заметил меня, и вдруг увидел Дару, Таббла и Мандора. Те сидели на передних местах, из чего выходило, что, когда придет время, они будут помогать Бансесу сталкивать гроб через край в вечность.

Внезапно расстроенный, я вспомнил другое погребение, на котором мне довелось присутствовать: похороны Каина, там, в Амбере, у моря...

Я покрутил головой. Юрта нигде видно не было; Гилва из Драседок сидела двумя рядами ниже меня. Я перевел взгляд к непроницаемой черноте по ту сторону Края... Все равно что смотреть вниз, а не в сторону — если эти понятия имеют здесь какое-нибудь значение. Временами различались мелькающие вспышки или перекатывающиеся массы — словно тесты Роршаха, — и я впал в полудрему, наблюдая калейдоскоп темных бабочек, облаков, сдвоенных лиц...