— Но мне-то можно было сказать! Хоть намекнуть! Ведь король стопроцентно знал! И, наверное, не только он! Одна я, как дура, в лапше ходила!

Кантор приблизился еще на шаг и остановился почти вплотную, не решаясь прикоснуться.

— Знали только те, кто догадался сам. Теперь и ты знаешь.

— Спасибо за доверие. — Ольга горько усмехнулась и расправила скомканный плащ. — Только теперь немножечко поздно. А отмазки насчет конспирации уже пару лун как не катят. Ты мог хотя бы неделю назад признаться и не морочить мне голову сказками о покойниках, приходящих в снах.

— После того как ты сказала, что мне нет места в твоей жизни?

— Можно подумать, если бы я встретила тебя с распростертыми объятиями, ты бы признался! Знаешь, как это все выглядит со стороны? Ты бросил меня, когда я тебе надоела, и вернулся, когда тебе что-то от меня понадобилось. Но даже тогда, вместо того чтобы во всем признаться и честно попросить о помощи, продолжал бессовестно лгать.

— Нет! — Кантор внезапно рванулся вперед, крепко схватил ее за плечи и приблизил к себе, так что их глаза оказались почти рядом. — Я прекрасно знаю, что ты не отказала бы мне в помощи, если бы я попросил. Но мне не нужно то, что ты предложила. Мне нужна ты. Не липовый брак, не избавление от проклятия, а ты и твоя любовь.

— Отпусти меня! — потребовала Ольга, из последних сил сопротивляясь желанию обнять этого обманщика, который сам не знает, чего хочет, но знает ее слабости и нагло этим пользуется.

— Прости… — Он разжал пальцы и немного отстранился. — Думай, что хочешь. Но я говорю правду.

— Ты тоже прости, — отозвалась она. — Но верить тебе после всего этого было бы верхом наивности. Если передумаешь насчет проклятия, можешь обращаться в любой момент. Как бы я ни обижалась, я не садистка какая, чтобы заставлять тебя мучиться. Но не смей больше лезть в мою жизнь! И оставь в покое Артуро!

Кантор повернул выключатель, и осветительный шар разогнал темноту, придавая жизни ясность и определенность.

— Я не передумаю. Головная боль — ерунда по сравнению с жизнью без тебя. Я не лез в твою жизнь и не буду впредь, я просто подожду. Теперь нас связывают сразу два проклятия, и рано или поздно все случится само собой. А что касается Артуро… Я обещал его не трогать и не отказываюсь от своего слова. Но причина моей ненависти не в тебе, и тут ты ничего изменить не можешь. Я не перестану считать его подлецом, не забуду и не прощу.

— Диего, — устало вздохнула Ольга, — что бы там у вас ни случилось, ведь сколько лет уже прошло! Люди меняются. Посмотри, каким стал ты сам. Почему он не мог измениться?

— Пока что он не сделал ничего, что изменило бы мое мнение о нем, — упрямо наклонил голову Кантор. — А если ты сама видишь, каким я стал, тебе должно быть понятно, почему я так не хотел раскрывать свою тайну. И также должна понимать, что, если ты кому-нибудь об этом скажешь, мне останется только застрелиться.

Ольга невольно вздрогнула, вспомнив давний разговор в первый вечер знакомства. Диего смотрел прямо в глаза, и в них она ясно видела смерть, и ничего более. Только не свою.

— Я не скажу, — понизив голос, чтобы не дрожал, пообещала она. — Ты сам скажешь. Поедешь к матери и скажешь, скотина бесчувственная, как можно так с матерью… И маэстро Карлосу скажешь. Сам. Я не смогу молча смотреть, как он мучается, а ты над ним издеваешься. А я никому не скажу.

Кантор опустил глаза и молча кивнул.

— Хорошо.

— Тогда до свидания. Провожать меня не надо.

— Напрасно ты так… Лучше бы я все-таки тебя проводил.

— Лучше посиди дома и подумай над своим поведением, — сердито отмахнулась Ольга и ушла, оставив морально уничтоженного мистралийца наедине с его невеселыми мыслями.

Провожать! Вот еще! Не хватало, чтобы он увидел, как она плачет!

— Нет! Подождите! — спохватился король, всматриваясь в гаснущее зеркало. — Мэтр, почему вы…

— Имейте совесть, ваше величество, — строго отозвался придворный маг. — Как вы полагаете, объект вашего наблюдения желал быть увиденным в… гм… такой момент?

— А если он и в самом деле застрелится?

— Если узнает, что его видели в слезах, то несомненно. Оставьте его в покое.

— Кто сказал Ольге о проклятии? О том, кто такой Кантор, она догадалась сама — хвала богам, через полгода додумалась. Но кто ей сказал обо всем остальном? Неужели мэтр Максимильяно?

— Полагаю, именно так и есть, — неторопливо произнес старик.

— Но зачем? Он что, не понимал, к чему его откровенность приведет? До сих пор он казался мне умным человеком.

— Он не только умен, но еще и мудр.

— Мне кажется или вы действительно одобряете его поступок? Единственный результат, который я вижу, — Ольга с Кантором рассорились окончательно, она удалилась, подозрительно шмыгая носом, а отважный кабальеро всхлипывает, уткнувшись лбом в стену, и шепчет что-то нелестное о почтенном родителе.

— Вы поймете позже. И он тоже поймет. Все, что произошло, — только к лучшему. Постоянные тайны, окружавшие персону дона Диего, порождали недомолвки, вынуждали лгать и препятствовали взаимопониманию. Они с Ольгой оба страдали от недостатка откровенности, теперь же настало время, когда они могут сказать друг другу все, ничего не скрывая.

— Только теперь они этого не хотят, — проворчал король. — И я все равно опасаюсь за Кантора. Может, послать Жака к нему гости? Как бы ненамеренно…

— Оставьте вы в покое бедного мистралийца. Не нужно никого посылать. Только испортите все.

— Но вы точно уверены, что завтра утром мы не обнаружим в квартире труп с дыркой в голове?

— Я уверен, — хитро улыбнулся придворный маг, — что завтра утром вы обнаружите предмет вашего беспокойства сладко спящим за столом в обнимку с гитарой, среди исписанных нотных листов…

Что делать, когда в твоем маленьком личном мире наступает конец света?

Когда в одночасье ломается и рушится твоя жизнь, когда летят в мрачную ненасытную бездну обломки всех твоих надежд и радостей, а ты остаешься, раздавленный равнодушным каблуком судьбы, под грудой мусора и пыли, наедине со своей болью и мучительной пустотой внутри?

Когда каждая минута твоего существования кажется бессмысленной и бесконечной и нет впереди ничего, ради чего стоило бы жить?

Когда начинает казаться, что даже «никак» будет лучше, чем «так», когда покой небытия видится соблазнительным, и рука сама невольно тянется за спину, и твердая, холодная, хорошо смазанная смерть ложится в ладонь привычной тяжестью…

Наверное, стоит оглянуться. Вспомнить, что все это не ново и так уже бывало, и даже хуже. Что есть люди, которым пришлось куда тяжелее, чем тебе, и они все же с этим живут. Вспомнить, наконец, что кроме утраченной любви у тебя есть хорошие друзья, один из которых, может быть, и заплачет, а вот другой преисполнится презрения и перестанет уважать. А главное — у тебя есть замечательные, несравненные, отличные враги, которым ты конечно же не собираешься оказывать ценных услуг.

А все то, что болит, и жжет, и рвет на части, и обдирает сердце на лохмотья, — все это надо поймать и перелить в звук, вот в такой, например… Нет, на пару тонов выше… и медленнее… Проклятье, только что здесь лежала бумага!.. Ни хрена не найдешь в этой комнате, словно здешний домовой никак не может забыть прежнюю хозяйку! Впрочем, его можно понять. Разве такую забудешь…

Каково это — вот так разочароваться в человеке? Если подумать, так даже в двух.

Каково сознавать, что мужчина, которого ты любила, которому верила без малейших сомнений, которого считала образцом мужества, честности и самоотверженности, на самом деле — обычный обманщик, легко принесший любовь в жертву собственной выгоде?