Солнце медленно поднималось над океаном выползая на чистую, безоблачную синь. День начинался хорошо, если не считать досадных мелочей вроде внеочередного приступа и грустных воспоминаний.

Битва была короткой, да и вряд ли это скоростное истребление полусонных, похмельных и полуодетых людей заслуживало столь громкого названия. Разве что с атаманом пришлось повозиться чуть подольше, но это уж была личная прихоть товарища Эспады, которому отчего-то приспичило помахать мечами с относительно достойным противником. Словом, нельзя сказать, что Кантор так уж перетрудился, и отчего у него вдруг разболелась голова в четный день — одним богам, наверное, было ведомо.

Оставив товарищей объясняться с мирным населением, которое, осмелев, начало выползать из своих мазанок, Кантор тихонько, без объяснений, ушел подальше от шумной площади и присел под старой акацией, прислонившись к стволу. В нескольких локтях от этого места начинались ступеньки, ведущие вниз, к морю и рыбацкому поселку. Кантор до сих пор помнил, что этих ступенек восемьдесят шесть. А чуть дальше нежился в лучах восходящего солнца безбрежный, уходящий за горизонт океан. Пожалуй, только он один не изменился за двадцать лет. Он, да еще ступеньки, по которым юный наследник замка Муэрреске когда-то съехал на дырявой лодке (за неимением санок), обчитавшись поморских сказок. Как только шею не свернул?.. Зато все мальчишки, которые помогали ему тащить эту лодку наверх в надежде на бесплатное представление, остались в совершеннейшем восторге, несмотря на то, что от родителей попало всем — ему за идею, им за соучастие. И все мечтали повторить его подвиг, но историческая лодка развалилась где-то на предпоследней ступеньке, а еще одной такой же не нашлось.

За спиной послышались тяжелые, сотрясающие твердь шаги принца-бастарда Элмара.

— Что там? — не оборачиваясь, чтобы лишний раз не двигать головой, спросил Кантор.

— А, ничего… — Элмар легко приземлился рядом и принялся отстегивать нагрудник, восхищенно уставившись на море. — Боги, как здесь красиво! Сейчас меня опять одолеет тяга к стихотворчеству, которую до сих пор сдерживало созерцание мрачных сторон бытия…

— А что там за гвалт? — поинтересовался Кантор, прислушиваясь к невнятным воплям, проистекавшим, похоже, с первого этажа здания.

— Да ничего особенного, еще одного бандита нашли, пьяный спал в подвале. Видать, за бутылкой пошел, а назад выбраться не осилил. Теперь осмелевшие селяне его вешать собираются.

— Если поискать, то еще трое где-то должны найтись, — заметил Кантор.

— Да уже нашлись, что там искать… Эти трое местные были, как только началась стрельба, они оружие побросали и разбежались по домам. Сейчас их родители пытаются уговорить односельчан, чтобы придурков хотя бы не вешали без суда. Кстати, судить тебе придется.

Кантор коротко и безнадежно выругался.

— Да я понимаю, Шеллара просить неудобно, — вздохнул первый паладин. — Кроме того, тебе все равно придется тут как-то распорядиться… какие-то приказания раздать, что к чему объяснить, чтобы народ в чувство привести. Ты ведь им даже не представился. Чего ты сразу ушел?

— Хотел побыть один. Посмотреть на море.

— Так, может, я не буду тебе мешать?..

— Да не надо уходить, я уже посмотрел. Сейчас, немножко посижу и займусь.

Зелье уже действовало, боль постепенно начала утихать, и минут через двадцать можно будет действительно вернуться к людям и о чем-то разговаривать. Если последнего разбойника будут вешать обстоятельно и со вкусом, то, может быть, это займет достаточно времени…

Элмар аккуратно складывал детали своего бронекостюма в специальный мешок и гремел при этом так, что каждый «звяк» и «бряк» отдавался эхом глубоко в мозгах. Послать его складывать свои железяки в другое место у Кантора не поворачивался язык.

— Диего, — вдруг произнес принц-бастард после долгой паузы, — а что там все-таки с Ольгой?

— Не знаю, — честно отозвался мистралиец.

— То есть как — не знаешь? Ты с ней хоть поговорил?

— Нет.

— Почему?

— Не было возможности.

— По-моему, ты ее и не искал. Ты даже со дня рождения Шеллара удрал, как только Ольгу увидел.

— Мне надо было забрать винтовку.

Элмар никак не прокомментировал эту явную глупость, но в том и не было необходимости — все мысли его высочества обычно читались на лице огромными рунами.

— Ну а дальше?

— Что — дальше?

— Не ломайся и не валяй дурака! Что ты собираешься делать дальше?

— Для начала я тебе скажу, чего я НЕ собираюсь делать. Публично отчитываться перед всеми друзьями, товарищами и просто знакомыми о своих личных делах, которые касаются только меня и Ольги. Успокойся на том, что никуда мы друг от друга не денемся, работая в одном театре, и поговорить у нас еще будет и время, и возможность.

— Ты бываешь противным до такой степени, что тебя хочется еще раз стукнуть.

— Элмар, объясни, чего ты добиваешься? Чтобы мы с Ольгой разобрались в своих отношениях? Так это ни на столечко не зависит от твоих усилий. Мы все равно встретимся и поговорим, после чего либо сойдемся, либо разбежимся. И ты здесь ничего не изменишь и не поправишь.

— Тханкварра! — рассердился первый паладин. — Что я, слепой, не вижу, как вы с Ольгой друг от друга прячетесь? Небось каждый думает, что другой не хочет с ним общаться, и в свою очередь не хочет навязываться. Меня эта ваша взаимная ненавязчивость еще прошлой зимой достала! Ты помнишь, сколько вы тогда выкобенивались, прежде чем встретиться и поговорить как люди? Если бы вас с двух сторон не пинали, вы бы до сих пор ходили все из себя гордые и тактичные!

— Послушай, тебя что, куда-нибудь послать, чтобы не лез не в свое дело?

— Ну ладно. Не хочешь об этом говорить — как хочешь. Чего я надрываюсь, проще на тебя Шеллара натравить. Уж ему ты все скажешь, никуда не денешься.

Кантор хотел ответить что-нибудь ехидное, но его перебил дружный радостный рев, донесшийся на этот раз откуда-то с верхних этажей.

— О, уже повесили, — отметил Элмар, обернувшись в направлении замка. — Пойдем?

— Пойдем… — вздохнул Кантор. — И зачем я согласился?.. Пусть бы этот замок папе вернули, что ли…

На сельской площади их ожидало еще одно занимательное действо: Гиппократ и Джеффри пытались объясниться с неким пожилым господином, который, судя по всему, точно так же не дружил с иностранными языками, как и сами герои с мистралийским. Господин явно не относился к числу жителей деревни: одет был как кабальеро скромного достатка, а также имел при себе лошадь, меч и некоторое подобие свиты, среди которой Кантор тут же узнал вчерашнего гонца. Вокруг жертв лингвистического недоразумения трусил кругами Савелий, с любопытством прислушиваясь к разговору и пугая лошадей.

— В чем дело, ребята? — поинтересовался Кантор, приближаясь. — А где все остальные?

— Жюстин пошла какого-то больного посмотреть, — охотно пояснил кентавр, — и мальчишка за ней увязался. Пьер тоже где-то по селу шляется, комаров истребляет, гы-гы… Льямас и Торни стерегут пленных. А мы тут ни хрена не понимаем, чего этот мужик от нас хочет.

Кантор уже примерно понял, в чем дело, но все же вежливо приподнял шляпу, приветствуя соседа.

— Дон Херинельдо, если я не ошибаюсь?

Обрадованный кабальеро приосанился, подкрутил усы, изложил свой полный титул (состоящий, судя по всему, из названий трех таких же убогих деревень) и объяснил, что он от господ героев хочет. Всего лишь пригласить в свой замок и отблагодарить подобающим образом за избавление от разбойников, потому как господа герои совершили выдающийся подвиг, заслуживающий столь же выдающейся награды, а в этих краях нет никого, кроме него, дона Херинельдо, кто мог бы достойно…

— Как нет? — мрачно перебил его Кантор. — А ваш сосед дон Диего дель Кастельмарра, кабальеро Муэрреске, он что — не в этих краях, или не способен достойно отблагодарить господ героев, или это не его замок и ему их некуда пригласить?