– Да, вроде, – отозвался я.

– И что вы думаете? О том, что я сказал?

Почесывая горлышко коту, я немного подумал и сказал:

– А почему интересно, Нобору Ватая думает, что я имею какое-то отношение к этому дому? Что это ему взбрело в голову?

Усикава снова рассмеялся, жутковато скривив лицо. Странный у него был смех. Смеется, а глаза, если присмотреться, холодные – прямо ледяные. Он вытянул из кармана смятую пачку «Пис», чиркнул спичкой.

– Окада-сан, ну и вопросики вы задаете! Не знаю, что и ответить. Повторяю: я же всего-навсего посыльный. Рассуждать – не по моей части. Глупый почтовый голубь: письмо доставил, ответ принес – и все. Понимаете? Но я вот что вам скажу: этот человек – не дурак, у него голова работает как надо. У него чутье есть, не как у обыкновенных людей. У него такая сила, Окада-сан! Куда больше, чем вы думаете. И с каждым днем она все прибывает и прибывает. Нельзя этого не видеть. Вы, похоже, его не любите. Наверное, есть причины, я не знаю, но это не страшно. Сейчас вопрос не в том, нравится или не нравится. Поймите!

– Если у Нобору Ватая такое влияние, почему он не надавит на этот журнал, чтобы там таких статей не печатали? Так проще будет.

Усикава хохотнул и опять глубоко затянулся сигаретой.

– Эх, Окада-сан, Окада-сан! Зачем вы противозаконные вещи говорите? Мы же с вами в Японии живем. Такая демократическая страна. Так? Это не какая-нибудь диктатура, где одни банановые плантации и футбольные поля. У нас зарубить статью в журнале не так просто, сколько бы влияния у политика ни было. Слишком опасно. Даже если удастся их как-нибудь обработать, все равно недовольные останутся. Может получиться наоборот – только лишнее внимание привлечешь. На рожон лезть не надо. В таких делах грубые методы не годятся. Честное слово!

И еще. Между нами говоря, Окада-сан, здесь могут быть замешаны такие крутые типы, что вы о них и знать не знаете. Тогда это будет касаться уже не только Ватая-сэнсэя. Это уже совсем другое дело будет. Ситуация прямо как с зубным врачом. Сейчас еще поможет, так сказать, местная анестезия. Поэтому никто особенно не жалуется. Но скоро бормашина дойдет до живого нерва, и тогда кое-кто в кресле подпрыгнет. А кое-кто может всерьез рассердиться. Понимаете, о чем я толкую? Я не угрожаю, Окада-сан, не подумайте, но послушайте Усикаву: вы, сами того не ведая, влезаете в серьезную заваруху.

Он, похоже, сказал все, что хотел.

– Вы намекаете, что мне лучше уступить, пока со мной ничего не случилось? – спросил я.

Усикава кивнул.

– Окада-сан, это все равно, что в мяч играть на скоростном шоссе. Весьма опасное занятие.

– Да и для Нобору Ватая беспокойство. Поэтому, если я выйду из игры, он свяжет меня с Кумико?

Последовал еще один кивок.

– Ну, в общем так.

Я хлебнул еще пива и сказал:

– Во-первых, я собираюсь вернуть Кумико сам, своими силами и в помощи Нобору Ватая не нуждаюсь. Мне от него ничего не нужно. Я и в самом деле не люблю его. Но вы правы: проблема не в том, кто кого любит, а кто кого – нет. Все началось раньше. Дело в том, что во мне все восстает против самого его существования. Сделки с ним не будет. Так и передайте. И еще одно. Прошу больше не появляться здесь без моего ведома. Это все-таки мой дом. Не холл гостиницы и не зал ожидания на вокзале.

Усикава прищурился и посмотрел на меня поверх очков. Глаза его смотрели в одну точку и по-прежнему не выражали никаких эмоций. Нет, какое-то выражение в них все-таки было, но его, казалось, слепили на время, специально к этому случаю. Усикава поднял кверху непропорционально большую ладонь правой руки, будто проверяя, нет ли дождя.

– Все понятно! – проговорил он. – Я с самого начала думал, что это будет нелегко, поэтому ваш ответ меня не особенно удивил. Меня вообще трудно удивить. Я вас понимаю, и хорошо, что разговор у нас вышел откровенный, без уверток, просто «да» или «нет». Чем проще, тем понятнее. А то, знаете, как бывает: так с ответом закрутят, что и не поймешь – то ли белое, то ли черное. А я кто? Голубь почтовый. Язык сломаешь, пока объяснишь, о чем разговор-то был. Сколько хочешь таких случаев! Я не жалуюсь, но разве можно человеку каждый день загадки загадывать? Такая работа во вред здоровью, скажу я вам. Не заметишь, как станешь занудой от такой жизни. Понимаете, Окада-сан? Подозрительным делаешься, во всем видишь подвох, перестаешь верить в простые и понятные вещи. Страшное дело! Уж поверьте.

Ладно, Окада-сан. Значит, я передам сэнсэю ваш четкий и ясный ответ. Но вы не думайте, что разговор на этом закончен. Если вы, например, пожелаете с этим делом покончить, все не так просто. Очень может быть, что я опять к вам наведаюсь. Извините, что вам приходится иметь дело с таким замызганным, несимпатичным типом, но я советую вам попытаться хоть немного привыкнуть к факту моего существования. Лично против вас я ничего не имею, Окада-сан. Право слово! Но так легко вы от меня не отделаетесь, нравится вам это или нет. Вам мой совет странным может показаться, но попытайтесь с этим смириться. Зато я не буду больше нахально залезать к вам в дом. Верно вы говорите: разве так можно? Ай-ай-ай! Я на коленях должен у вас прощения просить. Но в этот раз по-другому никак нельзя было, поймите. Не подумайте только, что я всегда по-хамски себя веду. Внешность обманчива – я самый обыкновенный человек. В следующий раз, как и все, буду сначала звонить. Договорились? Два звонка, кладу трубку, потом еще – дзинь! дзинь! Вы сразу поймете, что это я. Подумаете: «Опять этот глупый Усикава!» – и возьмете трубку. Только обязательно берите, а то мне опять придется явиться сюда без спроса. Мне лично этого делать не хочется, но я же на зарплате – хочешь не хочешь, а надо хвостом вилять. Скажут «давай!» – я из кожи должен вылезти, но сделать. Понимаете?

Я не ответил. Усикава раздавил окурок в банке от кошачьих консервов и, точно вдруг что-то вспомнив, посмотрел на часы.

– Бог ты мой, поздно-то как! Вы уж меня извините – залез в чужой дом без разрешения, заговорил вас совсем да еще пива напился. Прошу прощения. Я уже говорил: у меня-то дома никого, поэтому когда выпадет случай с кем-нибудь пообщаться, меня не остановишь. Печальный факт! Знаете что, Окада-сан? Одному жить слишком долго не годится. Как это говорят? «Человек – не остров в океане…» [56] Грех, в общем, от людей прятаться.

Стряхивая с колен несуществующие соринки, Усикава медленно поднялся.

– Не провожайте. Уж коли один сюда пришел, один и уйду. Дверь закрою. Может, я не вовремя со своими советами, но… Есть на свете вещи, о которых лучше не знать. А люди почему-то ими только и интересуются. Странно! Все это общие слова, конечно… Интересно, когда мы теперь с вами увидимся? Буду рад, если к тому времени все изменится к лучшему. Спокойной ночи!

Дождь тихо шел всю ночь и перестал только под утро, как стало светать. Но нелепый коротышка еще долго незримым липким призраком витал в доме вместе с запахом дешевых сигарет и повисшей в воздухе сыростью.

– Корица перестал разговаривать перед самым днем рождения, когда ему исполнилось шесть лет, – рассказывала Мускатный Орех. – В тот год он как раз должен был идти в школу. И тут вдруг в феврале мальчик онемел. Странно, но тогда мы только к вечеру заметили, что за целый день он не сказал ни слова. Правда, он вообще был не очень разговорчив, но ведь говорил все-таки! Сообразив, что Корица молчит с самого утра, я попробовала его разговорить. Говорила ему что-то, трясла – все напрасно. Он молчал – камень, а не человек. Случилось ли что, от чего он лишился языка, или он сам решил больше не говорить? Тогда я этого не знала. Да и сейчас не знаю. С тех пор Корица не только не произнес ни единого слова – даже звука не издал. Понимаешь? Больно ему – ни разу не пикнет и никогда не засмеется, хоть защекочи.