На родину Ёситака Ватая вернулся убежденным поклонником четкой логики и мировоззрения Исивары, его харизматической личности. Они продолжали дружить и после возвращения Ватая-старшего в Японию. Ватая даже не раз навещал Исивару в Майдзуру, куда того через несколько лет перевели из Маньчжурии командиром крепости. Приехав из Маньчжурии, Ватая тут же представил в штаб скрупулезный отчет о разведении овец в Маньчжоу-го и переработке шерсти, который получил высокую оценку. Однако 1939 год принес болезненное поражение у Номонхана, американцы и англичане ужесточили экономические санкции против Японии, и военное командование все чаще стало бросать взгляды на юг; группа, готовившая войну с СССР, сама собой распалась, но ее доклад и содержавшийся в нем вывод, что «при нынешнем уровне оснащенности войск воевать зимой с советской армией невозможно», сыграли свою роль в том, что военные действия у Номонхана быстро, уже в начале осени, закончились и не переросли в большую войну. Как только задули осенние ветры, «дайхон'эй» [59], всегда дороживший престижем армии, вдруг на удивление легко все бросил, и после дипломатических переговоров Япония уступила монгольским и советским войскам часть бесплодной степи Хулунбуир.

В своей статье Нобору Ватая сначала привел этот эпизод, услышанный от покойного дяди, а потом, вооружившись идеями о роли тыла, пустился в геополитические рассуждения о региональной экономике. Но меня куда больше заинтересовало то, что его дядюшка-технократ служил в Генштабе императорской армии и имел непосредственное отношение к Маньчжоу-го и конфликту у Номонхана. После войны он попал под чистку, организованную оккупационными властями во главе с Макартуром [60], лишился права занимать государственные должности и на какое-то время уединился у себя на родине, в Ниигате. Но когда указ о чистках был отменен, Ёситака Ватая уговорили заняться политикой. Он дважды избирался в парламент, в палату советников, а потом, сменив специализацию, стал депутатом в палате представителей. На стене в его офисе висел свиток с каллиграфическим экзерсисом Кандзи Исивары. Каким он был депутатом и чего добился в политике – сказать трудно. Занимал пост в правительстве, наверняка пользовался большим влиянием у себя на родине, но политическим лидером национального масштаба не стал. И вот теперь весь его политический капитал достался племяннику – Нобору Ватая.

Я закрыл папку с досье, убрал в ящик стола и, заложив руки за голову, рассеянно поглядел из окна на ворота. Скоро они отворятся, и появится «мерседес» Корицы с очередным «клиентом». Я был связан с этими людьми отметиной на щеке. Она же соединяла меня с дедом Корицы (отцом Мускатного Ореха). Деда Корицы с лейтенантом Мамия связывал Синьцзин, а Мамия с прорицателем Хондой – спецзадание на маньчжуро-монгольской границе. С Хондой мы с Кумико познакомились через семейство Нобору Ватая. С лейтенантом Мамия меня объединяли колодцы, его – в Монголии, мой – в саду «резиденции». Когда-то здесь жил офицер, командовавший японскими войсками в Китае. Получился какой-то замкнутый круг, в центре которого – довоенная Маньчжурия, Китай, война у Номонхана в 39-м. Как нас с Кумико угораздило оказаться в этой цепочке связанных между собой исторических событий? Непонятно. Ведь все они произошли задолго до нашего рождения.

Я сел за стол Корицы, положил руки на клавиатуру. Пальцы еще помнили разговор с Кумико. Наверняка Нобору Ватая известно, о чем мы говорили, и он пытался что-то узнать из наших слов. Не по доброте же душевной он организовал этот разговор. Очень может быть, что его люди, подключившись к компьютеру Корицы, хотели взломать его и выведать наши секреты. Но это меня мало беспокоило. Глубины, скрытые в этом компьютере, есть глубины души самого Корицы, а им не дано знать неизмеримость этих глубин.

Я позвонил в офис Усикавы. Он был на месте и сразу взял трубку.

– Это вы, Окада-сан? Как хорошо, что застали меня. Я только-только из командировки. Десять минут как вошел. Ехал из Ханэды [61] на такси, в такую здоровенную пробку попал, времени совсем нету, я забежал только бумаги забрать и сразу дальше. Такси даже не отпускал. Удачно позвонили. Как знали. Как зазвонил телефон, я подумал: «Кто это такой везучий?» Так зачем вам понадобился мелкий, ничтожный Усикава?

– Нельзя ли сегодня вечером переговорить по компьютеру с Нобору Ватая? – спросил я.

– С сэнсэем? – понизив голос, осторожно уточнил Усикава.

– Да.

– Не по телефону, а через компьютер? Как с Кумико-сан?

– Именно, – сказал я. – Так будет проще обоим. Думаю, он не откажется.

– Вы уверены?

– Не уверен. Просто мне так кажется.

– Так кажется, – тихо повторил за мной Усикава. – Извините за нескромный вопрос, Окада-сан. Вам часто так «кажется»?

– Что-что? – проговорил я каким-то чужим голосом.

Усикава не отвечал, думал, будто что-то быстро высчитывая в уме. Хороший признак. Заставить Землю вращаться в другую сторону – задачка, конечно, посложнее, но и этого типа заткнуть хоть на минуту тоже не просто.

– Ау-у? Усикава-сан? Вы здесь? – позвал я.

– Здесь. Конечно, здесь, а где же, – тут же отозвался Усикава. – Как солдат на часах. С поста ни на шаг. Дождь, снег… все равно. Стою, казну охраняю. – Он опять заговорил в своей обычной манере. – Я все понял. Будь по-вашему. Попробую как-нибудь надавить на сэнсэя. Но сегодня вечером точно не получится. Как насчет завтра? Завтра все организуем, лысиной клянусь. В десять вечера положу перед компьютером дзабутон [62], усажу сэнсэя. Подходит?

– Завтра так завтра, – сказал я, немного помолчав.

– Доверьте это дело хитрецу Усикаве. Я – мастер на все руки, сделаю все как надо. Хотя попробовали бы вы сами убедить сэнсэя что-нибудь сделать, когда он не хочет! Не подумайте только, что жалуюсь, Окада-сан. Но это так же трудно, как остановить поезд «синкансэн» на станции, где остановки нет. Что ни говори, а он ужас какой занятой. На телевидении записывается, все время что-то сочиняет, интервью дает, материалы разные собирает, с избирателями встречается, на заседаниях в парламенте заседает, все время с кем-нибудь обедает или ужинает. Работает так, что вздохнуть некогда. Каждый день переезды, переодевания. Столько шума! Дел больше, чем у какого-нибудь министра. Вы что же думаете? Я скажу: «Сэнсэй! Завтра в десять вечера телефон зазвонит. Посидите у компьютера, подождите». А он мне в ответ: «Неужели, Усикава-кун? Вот здорово! Хорошо. Попью чайку, подожду». Нет, так не получится.

– Он не откажется, – повторил я.

– Вам просто так кажется?

– Да.

– Отлично! Замечательно! Спасибо за моральную поддержку, – судя по голосу, Усикава был в прекрасном расположении духа. – Значит, решено. До завтра, до двадцати двух ноль-ноль. Пароль не забудьте. Извините, мне надо бежать. Такси ждет. Прошу прощенья. Времени правда ни минутки нет.

Телефон умолк. Я положил трубку и снова коснулся пальцами клавиатуры. Попробовал представить, что там – за темным экраном монитора, у того компьютера. Хотелось еще раз поговорить с Кумико, но перед этим во что бы то ни стало надо пообщаться с глазу на глаз с Нобору Ватая. Прорицательница Мальта Кано, пропавшая неизвестно куда, напророчила, что нам с ним не жить друг без друга. Вообще-то до сих пор ничего плохого она мне не предсказывала. Хотя многое из того, что говорила Мальта, уже было не вспомнить. Почему-то мне казалось, что она осталась в далеком прошлом.

На следующее утро, в девять, Корица приехал в «резиденцию» не один. Рядом в машине сидела мать. Последний раз Мускатный Орех показывалась здесь больше месяца назад – тоже явилась с сыном без предупреждения. Мы позавтракали, поговорили с час о каких-то пустяках, и она уехала.