– Поедете вы со мной на Крит или не поедете… Отложим это пока, Окада-сан. Я хочу побыть с вами проституткой. Всего один раз. Продаться вам. Здесь, сегодня ночью. И на этом все. Я брошу проституцию раз и навсегда – и во плоти, и в мыслях. Даже от имени этого – Крита – откажусь. Но нужно подвести четкую черту, чтобы стало ясно: с этим покончено.

– Насчет черты – понятно, но зачем тебе со мной спать?

– Поймите: соединившись наяву с вами, реальным человеком, я хочу пройти через вас, Окада-сан, и так очиститься от прилипшей ко мне грязи. Это и будет та самая черта.

– Извини, но покупать людей не в моих правилах.

Крита закусила губу.

– Тогда давайте сделаем вот что. Вместо денег вы дадите мне что-нибудь из одежды вашей жены, обувь какую-нибудь. Установим для проформы такую плату за мое тело. Хорошо? Тогда я буду спасена.

– Спасена? Хочешь сказать, что так ты избавишься от грязи, которую оставил в тебе Нобору Ватая?

– Вот именно.

Я внимательно посмотрел на нее. Без накладных ресниц лицо Криты выглядело совсем по-детски.

– Послушай, все-таки что за тип – этот Нобору Ватая? Он брат моей жены, но если подумать, я почти ничего о нем не знаю. О чем он вообще думает? Что ему надо? Понятия не имею. Знаю только одно: мы с ним друг друга терпеть не можем.

– Вы с ним принадлежите к совсем разным, противоположным мирам, – ответила Крита. Сделала паузу, подыскивая слова, и продолжила: – В мире, где у вас сплошные потери, он только приобретает. Вас этот мир отвергает, а его признает. И наоборот. Вот почему он так вас ненавидит.

– Что-то я не пойму. Я же для него ничтожество, все равно что пустое место. А он – личность известная, человек с влиянием. Я по сравнению с ним – полный нуль. Зачем ему меня ненавидеть? К чему время тратить?

Крита покачала головой.

– Ненависть – она как вытянутая темная тень, и даже тот, на кого она упала, обычно не знает, откуда эта тень наплыла. Это как обоюдоострый меч. Опускаешь его на противника – и себя рубишь. И чем сильнее достанется ему, тем сильнее – тебе самому. Даже смертельные случаи бывают. Избавиться от этого чувства очень нелегко. Вам надо быть очень осторожным, Окада-сан. Это в самом деле опасно. Стряхнуть с себя ненависть, если она уже пустила корни в вашем сердце, – нет ничего труднее.

– Ты ведь на себе это почувствовала? Ту самую ненависть, что была у Нобору Ватая?

– Да, – отозвалась Крита. – Эта ненависть разорвала надвое, осквернила меня. Потому я и не хочу, чтобы он оставался моим последним клиентом. Понимаете?

Ночью в постели наши тела соединились. Я раздел Криту, освободив ее от одежды Кумико, и вошел в нее. Медленно и осторожно. Это походило на продолжение сна, точно мы с Критой наяву повторяли то, что проделывали раньше во сне. Я обнимал ее настоящее тело, из плоти и крови. И все же чего-то не хватало: чувства реальности – того, что я действительно занимаюсь любовью с этой девушкой. Несколько раз мне даже почудилось, что рядом со мной Кумико, а не Крита Кано. Я был уверен, что тут же проснусь, как только все кончится, но извергся прямо в нее – и не проснулся. Все это – на самом деле… Однако чем больше я убеждался в реальности происходящего, тем меньше это напоминало реальность. Понемногу, шаг за шагом, реальность отодвигалась, отдалялась. И тем не менее по-прежнему оставалась реальностью.

– Окада-сан, – заговорила Крита, обнимая меня сзади. – Едемте со мной на Крит. Нам здесь больше делать нечего. Надо ехать на Крит. Останетесь – с вами обязательно случится что-нибудь нехорошее. Я точно знаю.

– Нехорошее?

– Очень нехорошее, – повторила Крита. Голос ее, как у лесной вещей птицы, звучал тихо, но проникал в самое сердце.

Пришло утро, и Крита Кано осталась без имени.

Как только рассвело, она потихоньку разбудила меня. Приоткрыв глаза, я увидел пробившийся сквозь занавески свет наступившего утра, потом Криту, которая стояла рядом с кроватью и смотрела на меня. Вместо ночной рубашки на ней была моя старая майка – и больше ничего. В лучах утреннего света я еле различал треугольник ее волос.

– Окада-сан, у меня больше нет имени, – сказала она. Больше не проститутка, не медиум и не Крита Кано – просто она.

– О'кей. Ты больше не Крита, – проговорил я, протирая пальцами глаза. – Поздравляю. Теперь перед нами новый человек. Но как же без имени? Надо же как-то к тебе обращаться. Вот ты стоишь спиной, например. Как тебя окликнуть?

Девушка, которая до вчерашнего вечера оставалась Критой Кано, пожала плечами.

– Не знаю. Наверное, надо подыскать какое-то новое имя. Когда-то давно у меня настоящее имя было. А когда стала проституткой, мне дали рабочее прозвище – произносить его больше не хочу! Потом я бросила это занятие, и Мальта для моих спиритических упражнений придумала «Криту Кано». Но теперь со всем этим покончено, я – другой человек, и имя мне нужно абсолютно новое. Вам ничего в голову не приходит, Окада-сан? Какое-нибудь имя? И чтобы мне подходило?

Я немного подумал, но так и не придумал ничего толкового.

– Мне кажется, ты сама должна выбирать. Ты же теперь человек новый, самостоятельный. Так лучше, наверное. А долго будешь думать – ничего страшного.

– Но как я выберу подходящее имя? Это же трудно.

– Конечно, нелегко, понятное дело. Ведь имя иногда все выражает, – сказал я. – А может, и мне вместе с тобой взять и отказаться от своего имени? Ничего идея, а?

Поднявшись с постели, сестра Мальты Кано протянула руку и кончиками пальцев дотронулась до моей правой щеки, где по-прежнему красовалось родимое пятно с ладошку младенца.

– Погодите, Окада-сан! Если вы останетесь без имени, как же я буду вас называть?

– Заводной Птицей, – ответил я. Что ж, по крайней мере у меня хоть новое имя есть.

– Заводная Птица, – повторила девушка. Она словно повесила это имя в воздухе и какое-то время рассматривала его. – Замечательное имя. А что это за птица?

– Такая птица на самом деле есть. Правда, я ее ни разу не видел и не знаю, как она выглядит. Только слышал, как кричит. Она садилась на ветку какого-нибудь дерева возле нашего дома и… кр-р-р-ри-и-и… начинала заводить пружину нашего мира. Не будь ее – в мире прекратилось бы всякое движение. Но про это никто не знает. Все люди думают, что мир приводит в движение какое-то более достойное и сложное устройство, огромный механизм. Однако они ошибаются. На самом деле это все Заводная Птица. Летает туда-сюда и подкручивает то тут, то там маленькие пружинки. Вот от них-то мир и движется. Пружинки – самые простые, вроде тех, что вставляют в заводные игрушки. Но их вполне достаточно. И видит их только одна Заводная Птица.

– Заводная Птица, – еще раз повторила девушка. – Заводная Птица, которая заводит мир.

Я поднял голову и огляделся. Привычная, давно знакомая комната, где я спал уже года четыре или пять. Но сейчас она казалась мне какой-то пустой и очень просторной.

– К сожалению, я не знаю, где найти эти пружины. На что они похожи – тоже не знаю.

Она коснулась моего плеча и стала рисовать на нем маленькие кружки.

Лежа на спине, я долго разглядывал небольшое пятно на потолке, по форме напоминавшее желудок. Как раз над моей подушкой. Раньше я его не замечал. С каких это пор оно здесь? Скорее всего, пятно уже было до того, как мы въехали в этот дом. Мы с Кумико спали, а оно, затаившись над кроватью, прямо над головой, таращилось на нас. И вот в одно прекрасное утро я вдруг это пятно обнаруживаю.

Девушка, которая прежде звалась Критой, была совсем рядом. Я чувствовал тепло ее дыхания, едва уловимый аромат ее тела. Она все еще чертила кружочки на моем плече. Мне захотелось протянуть руки и снова обнять ее, но я никак не мог понять, к месту это сейчас будет или нет. Верх и низ, право и лево – все так перепуталось. Я бросил ломать голову и стал дальше молча разглядывать потолок. Тогда сестра Мальты Кано наклонилась ко мне и тихонько поцеловала в правую щеку. Когда ее мягкие губы коснулись родимого пятна, это место будто онемело.