— Ясно, — нетерпеливо прервала мои воспоминания ведьма. — Так часто бывает. Даже самые невинные гадания не так уж невинны. Но, знаете вы суженого или нет, пожалуй, лучше довести ритуал до конца. Незавершенное сатанинское заклятие, когда механизм уже запущен, но не приведен в действие, может обернуться еще хуже. Оно способно довести человека до сумасшествия… Начнут появляться видения, пророчества, подсказчики, требующие, чтобы вы завершили начатое.

— Что значит не до конца? — удивилась я. — Я что-то забыла?

— Скорее, не знала, — поправила Карамазова. — Ваша школьная подруга была достойной дочерью своего отца. Она рассказала достаточно, чтобы покрасоваться, но все же не рискнула сказать главное. Услышав это, суженый уже не сможет не прийти — его приведут к вам даже против воли. Ничего хорошего тут нет. Но в данном случае приходится выбирать из двух зол…

— И вы, — спросила я прерывающимся от волнения голосом, — вы скажете мне это? То, что не сказала Лола?

— Не уверена, — нахмурилась Карамазова. — Вы пришли так некстати. Зелье «Qui vivra verra» не готово, Таро слабо, сигнализаторы молчат… Остается только одно — проверенное бабушкино средство.

Бормоча себе под нос странную невнятицу, ведьма залезла на свое кресло с ногами и достала с каминной полки большое белое блюдо.

— И яблоки опять забыла купить! — недовольно буркнула она. — Ладно, сойдет и клубок.

Вытащив из кармана халата растрепанный клубок красной шерсти, она поставила блюдо на стол, положила клубок в центр и, слегка придерживая его указательным пальцем, обратилась ко мне:

— Подойдите сюда. Вы должны увидеть это. Сейчас нам покажут финал вашей истории. Надеюсь, не слишком скорбный…

— А мне можно посмотреть? — подалась вперед Танька.

— Нет, — жестко пресекла ее порыв Карамазова. — Это только ее судьба.

Я мысленно сжалась, опасаясь, что сейчас Таня надменно выложит на стол свой главный козырь, заявив: «Я, между прочим, плачу за визит!» Но она почему-то смолчала. Не слишком понимая, что сейчас будет, я выбралась из своего угла и пристроилась на подлокотник кресла Карамазовой.

Ведьма отпустила клубок Он вздрогнул и закрутился вокруг своей оси. Затем начал описывать спиральные круги по тарелке. Пораженная, я следила за ним не отрывая глаз. Красный шерстяной моток достиг края блюда, и в кругу тарелки, словно на экране телевизора, проступила картинка. Я увидела кафе с зеркалом на всю стену, столик и сидящих за ним мужчину и женщину. Женщина была очень красивой, белокурой, в сногсшибательном красном платье. Мужчина глядел на нее глазами преданной собаки, боготворящей хозяина, но провинившейся перед своим божеством. «Так больше не будет… Прости меня… Я все понял… Мы будем жить по-другому…» — умолял он. Красавица слушала его отвернувшись, самодовольно глядя на себя в зеркало и неприкрыто наслаждаясь победой.

Эта сцена казалась столь восхитительной и оторванной от моей жизни, что я даже не сразу узнала их. И лишь приглядевшись, с изумлением поняла: эта женщина — я, а мужчина — Валерка.

— Насмотрелись? — Иванна подцепила клубок, и изображение исчезло.

— Неужели это будет? — возбужденно воскликнула я. — Неужели такое может быть со мной?

Карамазова скривилась и нехотя подтвердила:

— Если произнесете заклинание.

— Скажите мне его! За любые деньги!

Ради того, чтобы увиденная мною сцена стала явью, я была готова выплачивать Таньке долг хоть всю оставшуюся жизнь!

— Вам понравилось? Любите самоутверждаться за счет других? — неодобрительно резюмировала ведьма и вздохнула: — Ладно. Во всяком случае, ничего страшного вам вроде не угрожает.

В ее словах слышалось сомнение.

— Запомните, после того, как вы скажете известную вам часть заклятия, нужно повторить ее еще раз с точностью до наоборот.

— Я — это ты, ибо… — начала я.

— Нет. Навыворот. Я — отэ ыт, оби…

— Я поняла. Для этого, — я беспокойно поежилась, вспоминая болезненность ритуала, — придется повторить все сначала?

Впрочем, ради того, чтобы увиденная мною сцена стала явью, я была готова исполосовать себя ножом с головы до пят!

— Нет, — печально возразила колдунья, — достаточно подойти к зеркалу в двенадцать, положить ладони на стекло и произнести заклинание целиком.

Она насупилась и замолчала, явно недовольная собой и своими советами.

— Сколько мы вам должны? — подвела итог встречи Таня, с деловым видом доставая из сумки кошелек.

Но даже тут ей не удалось покрасоваться всласть.

— Нисколько, — неприязненно отмахнулась ведьма. — Я не смогла вам помочь. Вы пришли слишком поздно. А тот, кто придумал завязку этой истории, редко завершает свои труды хеппи-эндами.

Белое потное тело билось на горячих скомканных простынях. Темнота сжирала реальность, обгладывала все наносное — позы, привычки, индивидуальность. Яростно освобождая нутро — похоть — вечный инстинкт совокупления. Пошлое, презрительное слово было сейчас огромным и великим, как храм. Не было «Я» — существовало лишь «Мы» — цельное, сильное, единое. У него не могло быть конфликтов, раздоров, ссор. Одно желание и одна плоть, змеящаяся, многорукая, неделимая. Его руки, расплющивающие мою грудь, были моими руками, мои ноги, обвивающие петлей его спину, — частью его плоти, губы перемешались во рту. Близость — безвкусное, официальное слово! — стала пронзительной, пронзающей, когда двое влипают, врастают друг в друга, и нерушимая твердь кожи, очерчивающая границы «Я», вдруг разрывается, как вода, с плеском заглатывающая тебя в свои глубины. И ты захлебываешься ею, вбираешь ее податливое естество огромными пульсирующими глотками. И вода становится тобой, а ты — водой.

Тело закричало, выгнулось и обмякло, медленно распавшись на две половинки — меня и Валерия. Они лежали на кровати, чувствуя, что безвременье тает, обретая день, час, место. Зная: сейчас великое «Мы» рухнет, как карточный домик, расчленившись на два противоборствующих «Я» и предчувствуя болезненность этого разрыва.

Его рука потянулась к бра — зажегся свет. Мир снова стал реальным и ограниченным. Я выпрямилась на подушке, пошарила в поисках сигарет, нашла пачку.

— Не кури, — приказал Валера.

— Но ты же знаешь, я люблю курить после этого… — просительно начала я.

— А ты знаешь, что я не люблю, когда ты куришь, — отрезал он. — Лучше принеси мне выпить.

Я обиделась.

— Встань и принеси, я тебе не прислуга.

— Ладно, уже поздно, мне пора домой.

— Ты не останешься?

— Не могу.

— Не могу или не хочу?

— Не могу.

— Тот, кто хочет, всегда найдет возможность, кто не хочет — отмазку! — Я демонстративно закурила.

— Хорошо: я не хочу. Ты уже испортила мне настроение.

Валера встал с кровати, брезгливо, по-кошачьи отряхнулся и полез в штаны.

— Останься, пожалуйста… — Я растерянно вертела в руках пачку синей «Примы». — Ты же знаешь, я не люблю, когда ты уходишь сразу после этого…

— А я считаю, самое разумное, что я могу сделать, — сбегать сразу после секса. Мы никогда не сможем жить вместе, — добавил он убежденно.

— Почему?

— Мы слишком похожи, оба властные и упрямые. Каждый хочет, чтобы все было только так, как он хочет. А единственное желание, в котором мы сходимся, мы уже удовлетворили. Можешь меня не провожать. Пока.

Он вышел из комнаты. Я не остановила его. Просто не нашлась, что сказать, ошеломленная его первым за историю наших отношений косвенным признанием своей вины — его и моей.

Каждый хочет, чтобы все было только так, как он хочет… Мы — властные и упрямые. Мы — значит он и я.

Но я не могла нащупать в себе причин для подобного упрека. Я не понимала его, как не поняла вчера и Таньку, заявившую мне практически то же самое. Оба они говорили о каком-то другом человеке: цельном, сильном, уверенном в себе. В то время как я была лишь несформулированным нечто, неспособным четко определить ни одного своего качества, ни одного принципа. Когда я пыталась вспомнить свое лицо, перед глазами возникала безликая, унылая масса — светлый овал без единой характерной черты и особой приметы. И моя дурная привычка напряженно глядеться в зеркала объяснялась чем угодно, кроме самолюбования. Скорее всего, я надеялась, что в конце концов все-таки разгляжу там себя, пойму, какая я, уверюсь, что я существую!