— Вы не смеете так с ребенком обращаться, — высоко поднимает голову, давая понять, что ее ничем не запугать и не сломить. Амазонка. — Она не ваша собственность!

— Ты еще смеешь так со мной говорить, шлюха? — вот это становится последней каплей. Бабуля явно берега попутала. Совсем старческий маразм ей мозг выел. Подчистую, не оставив и капли здравого смысла. — Она моя! — повышает голос, отталкивая Видану прочь…как раз в мои объятья. — А ты еще кто такой? — ангелочку удается отбежать от старухи подальше, чтобы та до нее не дотянулась. — Арвен!

— Я ужас, летящий на крыльях ночи, — тяну слова под шокированный взгляд миссис Дойл. — Я Черный Плащ, — крепче Виду к себе прижимаю, а потом смотрю на миленькое личико девчушки. — Беги скорее к папе, пусть он придет сюда, — подмигиваю кивающей мне малышке.

— Арвен! — вновь орет старуха. Только теперь удаляющейся спине внучки. Потом поворачивается к нам и обдает ледяным взглядом адски черных глаза, которые могут в статую превратить за долю секунду. Только вот ни я, ни Видана ее не боимся. — Мерзавка совсем от рук отбилась, — всплескивает руками. Вот появись вместо них щупальца, я бы не удивился. Ни грамма. — Мой сын поощряет ее выходки, — похоже бабуля не довольна воспитанием ребенка. — А тут еще кто-то посторонний вздумал учить меня как обращаться с моей внучкой?

— Мама, — громогласно произносит Бран, оказавшись за ее спиной. Бабуля аж вся съеживается и замирает на месте. Натягивает на лицо премилую улыбку и пытается ею задобрить своего сына, только он непреклонен. Смотрит на нее как на опасное насекомое, которое нужно сейчас же уничтожить. — Прекрати трогать Арвен! Хватит! — такое чувство, что новоиспеченный муж может мамашку собственную за шкирку схватить и как нашкодившего котенка вышвырнуть с территории.

— Бран, ты не так все… — пытается оправдать себя, но мужчина и слушать ее не хочет. Перебивает взмахом руки, после чего виновато нам улыбается, мол, простите меня за такую мать. — Сынок, — срывается с места, когда высокий молодой человек скрывается за каким-то кустарником.

— Интересно, — Видана прикусывает нижнюю губу, — что она с мужем сделала? Убила? Или же бедняга попросту сбежал от нее, сверкая пятками? — поворачивается ко мне, как будто ответ тут же хочет услышать.

— Давай догоним ее и спросим об этом, — хватаю за руку и тяну в сторону ушедших ирландцев. — Она наверняка нам все расскажет, — еще раз тяну. — Ну, пойдем же!

— Артур, — вырывает конечность из моей хватки. — Ты такой дурак! — беззлобно смеется, качая головой. — Дурак, — позволяет себя обнять и прижать к груди как можно ближе.

— Ты выслушаешь меня? — вопрос застает меня врасплох. Удивленно смотрю в лицо Виданы, пытаясь найти там подвох, да только на нем отражается лишь твердая решимость рассказать мне то, что я уже долгое время так сильно хочу узнать от нее.

— Конечно, — одно слово, но оно придает ей сил, так как Видана, все еще находясь в плену моих рук, начинает свой рассказ, приводящий меня в разные степени чувств. Такого услышать я точно не ожидал.

Видана Зотова

Не знаю, что именно сподвигло меня на эти слова. Что дало толчок, чтобы я, даже особо не думая о последствиях, решила выложить Артуру все как на духу. Может эта атмосфера сказки на свадебном торжестве? Улыбки, радость, счастье на лицах молодожёнов? Или же общением с ангелом в образе ребёнка? А может и все сразу. Может, все эти события помогли мне наконец-то раскрыться перед бывшим парнем и выложить ему то, что я так долго ото всех скрывала. Ведь ни Рина, ни Джиневра, никто об этом не знает. Не хотелось бы, чтобы они ввязывались в неприятности, дабы мне помочь. Тот, кто это сделал, уже давно наказан, так что больше ничего такого не произойдет.

— Считаешь, что настал подходящий момент, да? — вижу, что ему очень интересно обо всем узнать, но Артур все-таки дает возможность сдать назад и ничего не говорить, только вот для меня это все камень, тянущий вниз. Избавиться от него можно лишь одним способом — поделиться с кем-то, поведать свою непростую историю.

— Поверь, — садимся на плетеную скамейку в глубине небольшого лабиринта, хотя он и кажется довольно большим. Артур держится чуть поодаль, так как мои объемные крылья не дают ему ко мне приблизиться, — другой такой возможности тебе все узнать не будет, — и это правда. Больше не стану исповедоваться, предпочтя все держать в себе. — Сегодня будет первый и последний раз, когда я говорю о том, что случилось практически год назад, во времена моего становления журналисткой.

— Видана, послушай… — пытается меня отговорить, но палец у рта не дает ему этого сделать. Артур лишь берет меня за руку, чтобы поддержать и ободрить, так как рассказ будет не из легких. По крайней мере для него, я то уже более-менее успокоилась.

— Только ты молчи, — чертовы крылья, даже сесть нормально не могу из-за них. С удовольствием бы сломала, но не хочется портить старания Полы и ее дизайнеров. Потерплю немного сие одеяние, в котором к Парфенову толком повернуться не могу.

Да только он вот находит способ быть лицом к лицу, так как приносит из другого угла точно же такую скамейку (надеюсь, они легкие, а-то надорвется еще) и оказывается передо мной, ободряюще улыбнувшись. Ну как тут не стать им восхищаться, когда он так старается быть ко мне поближе. Как в старые-добрые времена, еще два года назад.

— Чтобы ты не рассказала, я не убегу, сверкая пятками, — поверь, милый, ты можешь еще и заорать при побеге.

— Год назад, — тяжело вздыхаю, и правда ощущая себя на исповеди в церкви. Словно тут священник находится, а я готовлюсь во грехе признаться. Не упоминаю ту причину, по которой пришлось из России сбежать так как для этого вот точно не время и не место. — я начала свою карьеру в области журналистики. Делала первые шаги на этом поприще порой столь неумело, что многие из сотрудниц Нинет смеялись над моими неудачами, видели они во мне лишь дурочку, решившую приблизиться к солнцу. Они так и ждали, когда же я с позором, вся в слезах сбегу из редакции. Ведь там якобы мне было не место. Каждая из этих куриц считала себя особенной, достойной самой главной статьи в своей жизни, только вот… — сглатываю подступивший к горлу ком, так как скоро перейду к главному событию, перевернувшему всю мою жизнь, — никто так и не смог прославиться в качестве журналиста. Не гремело их имя на весь Париж.

— Да и Нинет не особо кого-то из них выделяла, полностью на мне сосредоточив свое внимание. Она хотела меня продвинуть повыше, чтобы у нее в журнале была достойная сотрудница, а не те, кто задницу лижет ей при удобном случае. Таких подхалимов Колдер терпеть не могла, порой ровняя их с землей и сбивая корону с головы. А вот во мне она видела себя в молодости. Не прогибающуюся под судьбой, движущуюся вперед, порой выказывающую дерзость и старающуюся изо всех сил, лишь бы никто ниже плинтуса не опускал. Именно поэтому мне в руки и попал один материал для громкой статьи, которая и сделала меня скандальной журналисткой.

Все-таки поднимаю голову и смотрю на Артура, застывшего в одной позе. Он внимательно меня слушает, не выпуская правой руки, ладошка которой уже давно вспотела, да и по позвоночнику пот течет. А это я еще не перешла к сути истории. Это еще даже не вершина айсберга, проломившего бок Титанику много лет назад. Лишь небольшое отступление перед настоящей бурей, где все не так гладко.

— Предстояло задать несколько вопросов одному известному бизнесмену, приехавшему на несколько месяцев в Париж. Не буду, — качаю отрицательно головой, — называть его имя, так как больше он не занимается предпринимательством, — он находится в другом месте, далеко отсюда. — Причем на эксклюзивное интервью, которое он согласился дать лишь нашей редакции. Ведь Нинет имеет очень огромные связи и может себе позволить даже звезду мирового уровня в кресло рядом с собой усадить, лишь бы получить желаемое, — эта леди, расставшаяся с двумя мужьями, может и до президента Франции добраться, нет у нее никаких ограничений. — И раз уж она заполучила такого успешного молодого, то идти к нему должна та, кого она видит в качестве главного журналиста в редакции. Я! Хотя лучше бы она кого-то другого отправила туда, — чувствую, как Парфенов напрягается от таких слов. Губы плотно сжаты, желваки на скулах ходуном ходят. Он точно сейчас думает о худшем. Да только услышит еще более шокирующие вещи.