— Плиз, перетуна самвер ай вонт лэйт райт экзекли дабл ю плиз… Официант, обращаясь ко мне:

— Что он теперь хочет? Я:

— Повторить.

Официант принёс счёт и дал его Гофману. Гофман:

— Пилеть охутя самвер ту мач башлян. Официант:

— Что он сказал? Я встал со стула и говорю на ухо официанту:

— Он сказал, что до хрена денег это стоит. Официант:

— А почему вы говорите на ухо? Я:

— Потому что он (показывая на Гофмана) в совершенстве знает русский язык.

Эдди Игнатович Рознер и Павел Гофман зашли в ресторан. Рознер делает заказ у официанта:

— Пожалуйста, дайте мне бифштекс, но с кровью, чтобы явно было с кровью, короче, скажите, чтобы было много крови.

Гофман вмешался в беседу:

— Товарищ официант, дайте ему бифштекс, а донора отдельно.

Как-то нашему ансамблю пришлось в каком-то дремучем лесу выступать перед артиллеристами. Я приехал на машине раньше всех и холодной водой кое-как побрился. Все артисты одолевали меня вопросами, где я умудрился побриться. Я, не задумываясь, отвечал:

— Пожалуйста. Пойдёте прямо по лесу пятьсот метров, потом повернёте налево и пройдёте ещё триста метров. Там увидите ряд землянок. Войдите в шестую землянку, там находится парикмахерская, а парикмахером работает еврей из Киева, которого зовут Фимой. Он меня с любовью принял, побрил, не взял ни копейки и просил всех к нему прийти.

Ребята побежали по указанному адресу, а я ждал их возвращения с очередным скандалом.

Прошло немало времени, прежде чем они появились. Каково было моё изумление, когда я увидел их выбритыми, постриженными и довольными.

Оказывается, всё, что я наплёл, сошлось до метра, включая Фиму. Я побежал по своему вымышленному маршруту и тоже постригся на шару у своего земляка парикмахера Фимы.

Наш Ансамбль народного танца Украины участвовал в правительственном концерте в Большом театре, исполняя грузинский танец. По ходу этого танца мы вытаскивали из ножен настоящие кинжалы, втыкали их в пол и вокруг них танцевали. Днём у нас в Большом театре была репетиция, костюмы оставались в артистических уборных. Вечером, танцуя на сцене, мы достали кинжалы из ножен и обомлели: клинки были отрезаны автогеном, остались обрубки, чтобы кинжалы держались в ножнах.

Вероятно, таким образом было предотвращено покушение на великого вождя Иосифа Сталина, присутствовавшего на концерте.

В своё время на эстраде работала сатирическая пара Громов и Милич. У последнего жена была сумасшедшая. По-моему, она помешалась на преданности коммунистической партии. Она всех подозревала в шпионаже и на всех писала доносы, включая своего мужа.

Милич всю жизнь, работая с утра до ночи, отказывал себе во всём, копил деньги на старость. У него были деньги, золото, бриллианты, антиквариат. Старость для него давно наступила, но он продолжал дорабатывать. Когда Милич уехал на гастроли, его сумасшедшая жена собрала все ценности в доме и отнесла в КГБ, выразив желание помочь.

Когда Милич вернулся и узнал о происшедшем, он потерял сознание. Потом отправился в КГБ.

— Товарищ полковник, — обратился он к тамошнему начальству, — я всю жизнь работал как вол, чтобы обеспечить свою старость. Моя жена-сумасшедшая, вот вам справка…

Полковник:

— Гражданин Милич, интересно получается. Ваша жена сумасшедшая и решила помочь Родине. А вы, нормальный, решили забрать все назад…

Милич прочёл в его глазах дальнюю дорогу и сказал:

— Я всё понял. Прощайте.

В Москве, чтобы получить комнату, нужно простоять в очереди пять-десять лет или всю жизнь. Член Москонцерта Никандр Николаев получил в Москве комнату за два с половиной обморока. Он записался на приём к председателю Моссовета Промыслову. Когда он открыл дверь в его кабинет, у Никандра Николаева подкосились ноги, и он упал в обморок. Перепуганный мэр города подбежал к бледному Николаеву, попытался найти у него пульс и спросил у секретарши, как фамилия и что просит посетитель. «Скорая помощь» привела Никандра Николаева в чувство.

Николаев, придя на следующий приём к Промыслову, так же открыл дверь, закатил глаза и плюхнулся на пол. Мэр города в панике опять подбежал к нему, узнал его, уточнил фамилию и что он просит, и опять «неотложка» привела Николаева в чувство.

В третий раз Никандр Николаев, открыв дверь к мэру Москвы, только закатил глаза, как Промыслов предотвратил обморок, проявив завидную прыть. Он успел крикнуть:

— Не надо, не падайте! Вот ордер на комнату. Никандр взял ордер и с улыбкой на лице вышел из кабинета в полуобморочном состоянии.

В своём большинстве советские люди в столовых и ресторанах пишут жалобы, но это ничего не даёт. Никто до сих пор не понял, что нужен иной подход. В этом я убедился на собственном опыте.

Однажды в Баку я вместе со своим соавтором Юрием Рихтером (мы ставили новую программу Государственному эстрадному оркестру) пошли в ресторан «Баку», в котором нам подали отвратительную пищу. Я взял жалобную книгу и написал: «Мы объездили весь мир, но нигде так вкусно не кушали, никто так культурно нас не обслуживал. Спасибо повару, директору ресторана. Ваши поклонники. Писатель Юрий Рихтер и артист Борис Сичкин».

Дальше появился огромный азербайджанец с огромными усами, который вызвал повара. Мы слышали, как он выяснял, чем нас кормили.

Повар пожимает плечами, недоуменно что-то бормочет. Мы догадались, что он рассказывает директору, что мы получили недоброкачественную пищу.

Мы позвали официантку и попросили счёт. Она сказала, что директор просит нас в свой кабинет. В кабинете был накрыт стол по-царски: всевозможные коньяки, чёрная икра, лососина и т.д.

Директор:

— Отныне, дорогие, вы наши самые любимые гости. Никаких денег платить не надо, один звонок — и стол будет накрыт.

Так надо жаловаться, я вас спрашиваю?

Писатель Аркадий Арканов, приехавший по делам в Ленинград, принимал женщину в гостиничном номере. Из Москвы позвонила его ревнивая жена Женя, трубку неожиданно подняла женщина. Услышав женский голос, Женя бросила трубку. Арканов срочно заказал Москву. Жена подошла к телефону. Арканов успел сказать слово «Женя», как жена начала поносить его последними словами.

После разговора позвонила телефонистка и сказала:

— Товарищ Арканов, вы говорили тринадцать минут.

— Я говорил тринадцать минут? Это она говорила!

Все немцы дисциплинированы до тошноты. Они могут выполнить любой приказ начальства. После войны в Потсдаме был чёрный рынок. На нём немцы меняли одежду на продукты и сигареты. У немцев были вещи, а у советских солдат и офицеров были продукты и сигареты. Обе стороны нуждались в товарообмене и, разумеется, никому не мешали. Но немецкая полиция делала на немцев облавы и арестовывала всех продающих.

Я часто ходил на этот рынок и помогал нашим воякам в общении с немцами. Всегда, когда подъезжали немцы-полицейские, все бросались в разные стороны.

Я, одетый в гражданский костюм, вырывался из кольца полицейских, обегал несколько раз вокруг них и убегал. Немцы, не сомневаясь, что я немец, бежали за мной.

Я был хорошо тренированный, выносливый, отлично бегал и увлекал их подальше от чёрного рынка. Потом я резко останавливался и, находясь в окружении немцев, вытаскивал удостоверение.

Запыхавшиеся немецкие полицейские недоумевали:

— Зачем вы убегали?

— Я фронтовик и думал, что меня немцы окружают, а когда бежал, то вспомнил, что война кончилась.

Так много раз я спасал гражданское немецкое население от тупых дисциплинированных немецких полицейских.

Я приехал на ответственный концерт в День Советской Армии в академию им. Жуковского. Концерт не состоялся, так как кроме меня никого больше не было.

Выяснилось, что администратор Москонцерта составила программу из одних покойников. Этот скандал разбирался у директора. Администраторша оправдывалась:

— Я плохой концерт составила? Посмотрите, какие силы! Номер в номер.

— Да, но их нет в живых, — возразил ей директор.