Джейсон Лей, насвистывая навязчивую мелодию какой-то народной немецкой песенки, спускался к завтраку в доме своего дяди. Песенка была не сказать чтобы очень популярная, и впервые он услышал ее в одном весьма необычном месте, о котором лучше сейчас не вспоминать. В памяти всплыли слова:

На церковную службу иду в воскресенье,

Но и здесь от злословья нет мне спасенья.

Хулят мое имя, бранят и клянут,

И взгляды косые мелькают, как кнут.

И крапива, и колючки больно руки жалят,

Но ведь злые языки прямо в сердце ранят.

Нет огня на этом свете, чтобы жег больней,

Чем несчастная любовь — не сказать о ней.

«Да, — подумал он. — Вот уж сегодня кумушки почешут языки, шутка ли — свадьбу отменили! Жаль Гилберта, но надо быть полным дураком, чтобы жениться на девушке, которая тебя не любит. А если он настолько глуп, что даже не догадывается об этом, то так ему и надо».

Молодой человек открыл дверь и вошел в светлую просторную столовую, где витал приятный аромат кофе и жареного бекона. Но нетронутая еда остывала на тарелке преподобного Томаса, и о чашке кофе он тоже явно забыл.

Сам священник, машинально теребя волосы, стоял у камина в столь глубокой задумчивости, что вряд ли ответил бы на вопрос, есть ли там огонь или нет. Мистер Томас Мартин часто, погружаясь в свои мысли, так близко подходил к огню, что прожигал брюки.

Он обернулся на шаги племянника с выражением горького недоумения на круглом добродушном лице. В руках священник держал распечатанное письмо. Джейсон подошел к столу.

— Что случилось, Томми? Нечистого узрел? — шутливо спросил он.

Священнику было сейчас не до шуток, хотя последние полгода он многое бы отдал, чтобы увидеть столь дорогое ему лицо племянника. Ведь он любил его как сына, и когда Джейсон предстал пред ним вчера, был рад без памяти.

Дядя молча протянул ему чье-то послание. Оно было написано на дешевой бумаге крупным небрежным почерком, чернила местами расплылись, как на промокашке. Обращения не было, первое предложение начиналось с верхней строчки и изобиловало ошибками, впрочем как и все остальное письмо. Молодой человек прочел:

Надеюсь, вы понимаете, что творите, венчая мистера Гилберта Эрла с мисс Валентиной Грей, не обращая внимания даже на то, что его приставания к Дорис Пелл вынудили бедняжку совершить самоубийство и что он сбивает с пути истинного еще одну беднягу, не будем называть ее имени. Вы бы лучше узнали про несчастную Мари Дюбуа, на которой этот тип женился в Канаде, а не помогали ему жениться на мисс Грей, потому что двоеженство грех.

Джейсон внимательно прочитал письмо и положил его на каминную полку.

— Надеюсь, ты собираешься сжечь эту гадость?

— Дело не в том, собираюсь я жечь письмо или нет, — ответил тот.

Брезгливая гримаса исказила черты молодого человека.

— Ты считаешь, то, о чем в нем говорится, может оказаться правдой?

— Нет-нет, не может быть… Ты не знаешь, но весь Тиллинг-Грин сейчас просто наводнен анонимками. Эта несчастная девушка, Дорис, утопилась, Потому что тоже получила письмо со всякой дрянью. Это просто очередной ушат помоев, вылитый наугад, и верить этим дурацким обвинениям нельзя. Но предположение, что я могу венчать двоеженца… очень неприятное дело. Я не имею права его проигнорировать.

— Конечно не имеешь. — Джейсон явно веселился.

После его слов священник помрачнел еще больше.

— Джейсон, послушай, ты ведь давно знаешь Гилберта Эрла, не так ли? Не случалось ли тебе когда-нибудь слышать о чем-то таком подозрительном?.. Ну, ты понимаешь…

Джейсон расхохотался.

— Ты имеешь в виду его женитьбу на этой Мари Дюбуа?

Дорогой Томми, что ты!

— Понимаешь, мне противно тебя об этом выспрашивать, но я обязан узнать все, что только возможно.

— Могу тебя заверить, на свадьбе меня не было.

— Так она была, эта свадьба?

— Если и была, то мне о ней не сообщили.

— Мой дорогой мальчик, не шути, это очень серьезное дело, и оно касается непосредственно меня.

— Ну ладно, расскажу все, что знаю. Мы с Гилбертом знакомы года два или около того. Обычное знакомство: бываем иногда у одних и тех же людей, круг наших занятий кое в чем пересекается. О таких знакомых знаешь, как правило, не много, а вот о том, чего не знаешь, наверное, можно написать книги, но лично мне не было бы охоты их читать.

Если человек тебя не интересует, зачем знать детали его биографии? А что до дела, которое касается непосредственно тебя, то, заметь, бекон почти остыл. — И Джейсон, подойдя к столу, поднял крышку сотейника и положил себе несколько аппетитных кусков.

Томми неодобрительно покачал головой:

— Бекон может и подождать.

Джейсон взглянул на него как на малое дитя:

— Ни в коем случае! Мой еще ничего себе, а твой уже почти несъедобен.

Преподобный Томас Мартин недовольно отмахнулся.

Попытку племянника легкомысленно перевести беседу в Другое русло он не одобрил:

— Мой мальчик, ты не понимаешь, какую ответственность я несу в данном случае. Теперь я просто обязан переговорить с Гилбертом… А еще Роджер, Валентина… Венчание назначено на половину третьего.

Джейсон неторопливо положил горчицу на край тарелки.

— Никакого венчания не будет, — уверенно заявил он.

Томми опешил.

— Ты о чем?

— О свадьбе. Говорю, ее не будет. Вопрос о двоеженстве Гилберта можно пустить на самотек, потому что он не женится, а Валентина не собирается выходить за него замуж. Таким образом, тебе не надо ни с кем встречаться и разговаривать, ты лучше успокойся и не спеша позавтракай.

Священник подошел к столу и сел. Он поднял на племянника тяжелый взгляд и спросил:

— Что ты натворил?

— О чем ты? — тот невинно поднял брови.

— Ты виделся с Валентиной?

— Вряд ли справедливо называть это «виделся». Там было абсолютно темно.

— Джейсон!

— Ну ладно, успокойся, сейчас все объясню. Когда я вчера приехал, тебя не было, ты был у Рептонов, так что мы с миссис Нидхем мило поболтали, и она, как ты понимаешь, выложила мне все новости. Первым моим порывом было отправиться в поместье и присоединиться к гостям, но дорожный костюм не подходил для столь торжественного случая. Я подумал и решил написать Валентине записочку, что жду ее в полночь в бельведере, а если не придет, то заявлюсь прямо к ней домой рано утром. Потом отправился в усадьбу, спокойно вошел в парадную дверь, поднялся по лестнице в ее комнату и приколол там записку к подушечке для булавок. Ни я никого не встретил, ни меня никто не видел. Вэл пришла на встречу, мы объяснились, и она решила не выходить замуж за Гилберта. Вот и вся история, Томми. Встреча происходила необычайно благопристойно, мы даже ни разу не поцеловались.

Лицо священника на протяжении всего рассказа оставалось непроницаемым и суровым.

— Она решила не выходить замуж? — переспросил он.

— Да.

— Как же тебе удалось переубедить ее?

— Переубеждать почти не пришлось. Ты, кстати, мог бы и притвориться, когда она засобиралась замуж за Гилберта, что думаешь, будто со мной ей было бы лучше, чем с ним. Ты совершенно не защищал мои интересы, пока я отсутствовал, да и о девушке нисколько не пекся.

Джейсон тут же пожалел о своем ироничном высказывании, потому что дядя разволновался не на шутку:

— Нет, не думай так, мне было очень жаль ее. Но Валентина чувствует себя несчастной дома, ей надо было уехать из поместья. У них со Сциллой… — Он помолчал, подыскивая слова. — ..Они не очень ладят.

— Ты выбрал слабое выражение.

Священник продолжал:

— О тебе мы, конечно, не заговаривали. Как я мог?

Я же не знаю, как далеко вы зашли… в своем взаимопонимании. Вы помолвились до твоего ухода или нет?