Я потянулась, чтобы схватить ее за платье, не дать уйти, но рука отказалась подчиниться, безвольно раскачиваясь. Во мне не осталось искры, позволившей сражаться.

— Ты хорошо постаралась, я тобой горжусь, — раздался в голове голос Лизель.

Иди к чёрту!

Но бабушка отпустила мое сознание, утопив его во тьме.

***

Резко сев, я в панике огляделась. Запоздало пришло осознание, что я в своей комнате на острове Мортем. Ночь, проведенная в Здание Правосудия, обрывками всплывала в голове, и меня пробрала дрожь. Я переполнилась желанием выброситься из окна многоэтажки при мысли о сарказме, что так не вовремя покинул закутки сознания и выбрался наружу. Я выступила против Сената, проявила неуважение к Суду и к его решениям. Нарушила первое правило Кодекса, что с самого детства внушался мне родителями.

Сорвавшись с кровати, я бросилась вниз. Только бы с родителями все было в порядке. Древние не слыли благосклонным народом, а бессмертная жизнь превратила их в жестоких чудовищ, без разбору уничтожающих тех, что допускали хотя бы мысль о неповиновении. Я же открыто дерзила, не имея веского оправдания собственным действиям.

Споткнувшись о ковер, я застыла на пороге кухни. Отец с матерью переглянулись и посмотрели на меня. На их лицах читалось недоумение и беспокойство.

— Тыковка, что случилось? — отец похлопал рукой по стулу около себя, призывая меня присесть.

Я с разбегу бросилась обнимать папу, не сдерживая эмоций. Слезы заструились по щекам, мешая видеть, и я прижималась к самому дорогому человеку в моей жизни, ища тепла и поддержки. Стоило его рукам сомкнуться кольцом вокруг моего тела, как меня снесло с ног переполняющим чувством тепла. Я дома.

— Я боялась, они убьют вас. Из-за меня, — сквозь слезы бормотала я. — Папа, я так плохо поступила. Я так тебя подвела…

Мужчина ободряюще погладил меня по спине.

— Ты ничего не сделала, дорогая. Я слышал, что произошло, но Сенат списал все на твою невменяемость. Все же, за свои семнадцать лет ты уже трижды представала перед Древними. И как только твои мозги остались на месте после этого?

У меня не было ответов. Лишь масса вопросов, разъедающих изнутри, словно крошечные черви, пробивающие путь в мир. Вся Айви Блумфилд была загадкой, бесконечной шарадой, что не имела решения.

— Как ты себя чувствуешь? — мама положила руку мне на плечо, как только я успокоилась и расположилась на стуле между родителями, обхватив ладонями дымящуюся чашку с горячим чаем.

Я лишь пожала плечами. В голове прояснилось, и не осталось ни намека на присутствие Тесефи внутри моего сознания. Вернулась чистота и порядок, выстроенные мною за годы, будто их никогда и не нарушали. Воспоминания померкли, спрятались за завесой, притупляя мою боль, и я не хотела бередить старые раны, заставляя их кровоточить и мучить меня.

— Думала, будет намного хуже. Но я чувствую себя отдохнувшей и свежей. Никаких сдвигов, если вдруг ты об этом, — я робко улыбнулась.

Мама выдохнула. Я буквально чувствовала, как с ее плеч упал груз и с оглушающим грохотом рухнул на пол. Женщина удовлетворенно кивнула и вернулась к остывающему кофе.

— Когда вы обратно? — спросила я, делая глоток любимого Ерл Грэя.

— Да мы бы давно уже вернулись, но ты никак не просыпалась. Не могли же мы оставить тебя одну на острове.

От удивления я подавилась чаем.

— Опережая твой вопрос, занятия начались вчера.

Неделя. Пролетели семь дней с ночи, проведенной в Здании Правосудия. Мне казалось, прошло всего несколько часов, прежде, чем я пришла в себя, но реальность оказалась жестокой.

— Мы предупредили в Академии, что тебя некоторое время не будет, — мама перевела взгляд с меня на столешницу. — Хотя это и не требовалось. На острове каждый ребенок знает, что Сенат вызывал тебя к себе.

Ее голос сквозил плохо прикрытой горечью. Даже то, что я оказалась чиста, не утешило мою мать, что обременила себя позором. Рыжеволосое дитя бросало тень на ее преданность Сенату, и хоть все в округе знали, что мама невиновна, ей все равно чудилось, что морты презирают ее. Жаль, мне никак не удавалось объяснить, что их страх и нелюбовь направлены вовсе не на нее, а на чадо, что та породила.

— Лизель заходила несколько дней назад. Принесла подарок. Мы оставили его в твоей комнате.

Хорошая попытка, пап. Но подарки от бабули — последнее, что могло бы поднять мне настроение.

Не став озвучивать мысли вслух, я встала из-за стола и направилась в комнату. Ожидать чего-то хорошего было даже наивно, поэтому я с некой опаской покосилась на коробку, возвышающуюся на столе. Подавив недоверие, я сняла крышку и отложила в сторону.

В коробке лежала черная ткань. Не веря собственным глазам, я коснулась ее и вынула. Это был мягкий плащ. От него исходил приятный запах. Зарывшись в ткань носом, я вдохнула его. В голове всплыл образ золотящейся пшеницы и пришитых к рыхлой земле солнечных лучей.

Краем глаза я заметила письмо, лежащее на полу. Видимо, оно было завернуто в ткань, и я не заметила, как оно вылетело из коробки. Сжимая плащ в руках, я нагнулась и подняла конверт. Идеальным почерком с красивыми завитушками, которые у меня никогда не получались, на нем было выведено мое имя.

Распечатав конверт, я вынула лист верже [3], сложенный вдвое, и принялась читать.

«Детка,

ты меня просто поразила. Честно говоря, я и не думала, что ты будешь мне так интересна. Твоя голова полна запретных мыслей, но ты все еще подросток, поэтому я позволю тебе такую вольность. А твоя наглость! Она так вдохновила меня. Ты, как оказалось, отличаешься от того, что я слышала от твоих родителей.

Думаю, ты и так понимаешь, что я буду следить за тобой. Будь начеку, ведь мои маленькие Тени следуют за тобой по пятам. Одергивай себя на каждой мысли, которая могла бы мне не понравиться, ведь наш уговор все еще в силе. Я слишком сильно люблю твою маму и Хизер, чтобы позволить тебе своими гадкими ручонками отобрать их.

Мое восхищение твоей силой воли хочу выказать подарком. Это — последняя разработка техников. Они еще даже в продажу не поступили, и ты будешь первой, у кого есть такой плащ. Надеюсь увидеть тебя в нем.

Помни, что твоим врагом являются твои мысли, а не я. Они предают тебя, я же просто защищаю других от пагубного влияния свободолюбивых Эновисон.

С любовью,

Бабушка Лизель

P . S . Передай своей маленькой душонке, что французским Nutte [4] никогда не сравниться с элегантностью немецкой крови».

Я смяла лист и со злостью бросила его в стену. Лицо горело от стыда и ярости. Она вновь обыграла меня, воспользовалась беспомощностью. Показушная псевдо-любовь была просто спектаклем с отрепетированными, отштудированными до идеала ролями, где я, сама того не осознавая, прекрасно вписалась в сценарий.

Кое-как запихнув плащ в коробку, я схватила ее и потащила на улицу. Проходя мимо кухни, я наткнулась на недоуменные взгляды родителей, но не собиралась останавливаться. Хлопнув дверью, я бросила коробку на пожелтевшую траву и достала из кармана коробок спичек, что чудом оказался в моей комнате.

Чиркнула спичка и зажглась огнем. Я смотрела на нее и не решалась бросить. Рука застыла в воздухе, а пламя постепенно подбиралось к пальцам. Плащ не заслуживал быть сожженным из злости и нежелания подчиняться бабушке, хоть и был ее подарком. Да и акт неповиновения мог вызвать массу вопросов и повлечь за собой нежелательные события. С обреченным вздохом я бросила догорающую спичку в траву и подобрала коробку с земли.

«Вот чёрт!» — пронеслось в голове.

Прижав подарок к груди, я направилась в дом, позволив оставить победу в этой битве за бабушкой.

[2] Марка швейцарских часов

[3] Вид дорогой бумаги

[4] Немецкое ругательство, обозначающее девушку легкого поведения