— Вы слишком часто богохульствуете, ваше высочество, — а ведь уверенности в ее голосе заметно поубавилось.

— А еще я, если верить достопочтимому Олеарию, насильник и содомит, о, еще зоофил. Ты не боишься, что я сейчас тебя обесчещу? Прежде, чем займусь твоим мужем, конем и комнатной собачкой? — лично мне хватило всего перечисленного, чтобы бросить свой экземпляр этой книжонки в топку. А ведь я и половины тогда не осилил. Но книга была весьма популярна в Европе уже столько времени, и, что самое страшное, несмотря на то, что иностранцы постоянно тусовались в империи, а также ошивались при дворе, даже они продолжали считать Олеария экспертом и на вопросы в России советовали почитать этого… у меня слов нет, чтобы охарактеризовать его. Впрочем, для меня отношение европейцев к варварской России откровением не было, вот только… — Только вот сдается мне, что Олеарий слегка перепутал, называя Россией то, что обычно, еще с древних времен и очень часто совершают именно европейцы. Причем, совершают со всей страстью. Любовь по-итальянски, кажется, так это у вас называется, или я что-то путаю? Отсылка еще к древнему Риму, между прочем. Но, о чем это я, как можно так говорить о Филипе Орлеанском, брате короля Солнца, с детства обожающего в женские платья наряжаться, правда? — спасибо тебе Штелин, большое и человеческое, учитель ты великолепный. И такие вот пикантные подробности он рассказывал весьма сочно, смакуя грязные подробности. — Или… как там насчет твоего родного брата, короля Фридриха, и его любви к игре на барабане, или… к барабанщикам? — я перехватил ее руку, когда она вскочила, чтобы залепить мне пощечину. Завернув ее к спине, я прижал вскрикнувшую будущую королеву Швеции к себе. — Зачем ты ездила в Берлин? Какова роль Августа польского в том, что затевает твой брат? Отвечай!

— Август с Фридрихом заключили союз! Август пропустит войско Фридриха через Саксонию, чтобы тот смог беспрепятственно напасть на Богемию и Моравию, — выпалила Луиза, я же прижал ее еще крепче, сильнее выворачивая руку.

— Ты лжешь, — уж о том, что семилетняя война началась с захвата именно Саксонии знает любой школьник моего времени, так же, как и том, что начаться она должна гораздо позже. Что изменилось? Что, вашу мать изменилось?

— Нет, я не лгу, это правда! Фридрих заключил договор с англичанами и португальцами. Для англичан главным является сохранить Ганновер. Но для этого придется обезопаситься от Саксонии и ее союзников. Он попытался заключить союз с Августом, и тот, как ни странно, согласился.

— Почему Фридрих не пошел на союз с Австрией, Россией и Францией? — я уже говорил, касаясь губами ее уха.

— Потому что Фридрих никогда не будет союзничать с бабами! Он сказал, что ни за что не заключит договор ни с Марией Терезией, ни с императрицей Елизаветой, ни с мадам де Помпадур, которая сейчас правит Францией через своего любовника.

— И это возвращает нас к барабанщикам, — я прикрыл глаза. — Что здесь делает новоявленный баран, ой, простите, барон Бергхольц, и зачем было подобное публичное унижение Марии Саксонской?

— Россия не должна вмешаться. Барон и я в разное время должны сообщить ее величеству о предательстве Августа. Я клянусь, что не имела цели навредить России. Наоборот, я пыталась не дать ей вступить в войну!

— Которую она бы имела неплохие шансы выиграть и прирасти территориями. Отличный план, просто великолепный. И судьба колоний в Америке была бы решена гораздо раньше, а это в свою очередь могло бы задержать… — я прикусил язык. Это могло бы задержать или вообще отменить войну за независимость, ведь Канаду еще нужно было переварить, тут отцам-основателям, как пафосно они себя очень скоро назовут, будет не до войны с метрополией. Или все это ни на что не повлияет? Господи, дай мне памяти, ну что тебе стоит? Потому что я даже в армии не служил, был военно-отмазанным из-за плоскостопия. А теперь мне предстояло решить такую непосильную для моего разума задачу. Но решать надо было, иначе все это могло чрезвычайно плохо закончиться.

— Отпустите, ваше высочество, вы делаете мне больно, — дыхание Луизы обожгло щеку. Черт подери, а ведь я совсем забыл о том, что стою, прижимая к себе очень даже соблазнительное тело.

— Но ведь это, если судить по вашей книге, самое меньшее, что я должен с тобой сделать, — я усмехнулся и отпустил ее руку, легко оттолкнув от себя. Луиза явно не ожидала такого, потому что подалась назад и упала на диван, откуда не так давно вскочила.

Я же пошел к двери, не оглядываясь. Она не лгала, в этом я был уверен, потому что проверить ее слова было легко, учитывая прибывшую польскую делегацию. Сейчас, когда я знаю, про что вообще идет речь, очень легко можно вызвать представителей этой самой делегации на откровенный разговор. Да, нужно сказать Ушакову, чтобы тот придумал, как барана, то есть барона изолировать от Марии. Нечего девчонке голову морочить. А то еще придумает книжонки разные подсовывать, чтобы смятение в голове вызвать.

— И все же вы варвар, способный поднять руку на женщину, — я уже стоял у двери, кода услышал этот выпад в свою сторону. Обернувшись, я увидел, как Луиза гладит пальцами наливающийся на запястье синяк.

— Я что-то не пойму, ты меня в чем-то обвиняешь, или ты недовольна, что я не довел дело до конца, и не поступил с тобой так, как предписывает Олеарий? — я усмехнулся, глядя, как сверкнули ее глаза. — Но, дорогая, тебе стоит только попросить. Я никогда не откажу такой очаровательной женщине в ее небольшом затруднение. Я же беспринципный, подлый, варвар, одним словом. Вот только, душа моя, ты, кидаясь обвинениями и пытаясь примерить ко мне эту отвратительную книжонку, забыла одну очень важную вещь, я не только Великий князь Петр Федорович Романов, я урожденный Карл Петр Ульрих герцог Гольштейн-Готторпский, и по рождению — немец. А русский я только год, и еще не успел проникнуться этими варварскими обычаями, — я указал на книгу. — А теперь живи с этим, — и с этими словами я вышел из будуара, провожаемый несколько недоуменными взглядами охраны, несущей свою вахту снаружи.

— Ваше высочество, добрый день, не знала, что смогу вас здесь встретить, — я резко развернулся, выныривая из своих мыслей. Вот же осел, даже не услышал, как она подошла ко мне. Она немного повзрослела с того раза, как я ее видел в первый и последний раз. Уже не тот непосредственный ребенок, а немного нескладный подросток, который, как и все девушки ее возраста очень переживает, что с ее внешностью что-то не так. И грудь слишком плоская, и ноги слишком голенастые, и прыщи, с которыми просто невозможно бороться. Это было заметно по тем, немного дерганным движениям, которыми она пыталась поплотнее закутаться в шаль, чтобы скрыть все недостатки своего юного тела. Говорила она, кстати, по-русски. Очень медленно, тщательно проговаривая каждое слово. Русский очень сложен для иностранцев, но она очень старалась, и это тоже было заметно невооруженным взглядом.

— Добрый день, София, — я улыбнулся, пристально разглядывая ту, которая вполне могла стать причиной моей преждевременной кончины. — Вы меня искали?

— Я не… — она запнулась, покраснела, затем вскинула голову. — Да, я вас искала, ваше высочество.

— И зачем же? — голова сама собой склонилась немного набок. Чертов рефлекс.

— Я хотела сказать, что вспомнила вас, ваше высочество. Вы тот самый господин, который позволил мне немного попрактиковать мой французский у постоялого двора в Берлине. А потом подарили солдатиков.

— Да, точно, я вас тоже практически сразу узнал. И какова же судьба солдатиков?

— О, я подарила их моему младшему брату на день рождения. У нас не было… Не важно, — она помотала головой. Да ладно, как будто кто-то не знает, что у вас не было денег иногда на жратву, не то что на подарок мальчишке.

— Ну что же, вполне достойное применение этих старых игрушек. София, я все хотел вас спросить, а почему вы остановились тогда в таверне, а не во дворце? Ведь ваш отец, насколько я знаю, занимает немалый пост при дворе его величества короля Фридриха?