не блестят — как будто солдата скрывала лёгкая дымка.

Солдат благодарно затянулся сигаретой, задержал ненадолго дым и выпустил его через нос

вялыми струйками.

— Храни вас Бог, сэр. Такое чувство, что тыщу лет не курил. Билл, товарищ мой, взял спички у

меня, да так и не вернул. Ох уж этот Билл. Я тут ждал, когда же буфет откроют, спичек купить, но они

что-то не собираются. Дефицит, что ль?

— Боюсь, что нет, — сказал Кабал, пробравшись к одному из столов и усевшись. — Буфет

закрыт навсегда. Присаживайся.

Он указал на стул напротив. Солдат радостно улыбнулся и присоединился к Кабалу. Улыбка

слегка дрогнула, когда он увидел, что стул, на который указал Кабал, был задвинут под стол. Стол

почти не загораживал другой стул, стоящий рядом, он сел на него.

— Навсегда? Но ведь сюда приходит много людей. За холмом ведутся работы.

— В самом деле? Должен признаться, это место не похоже на оживлённый центр торговли.

Когда ты в последний раз здесь кого-нибудь видел?

— Да недавно. Я где-то часа два назад с поезда сошёл. Хотя, странно. Здесь было пусто. Не

сомневаюсь, у станционного смотрителя будут проблемы.

— Два часа, — повторил Кабал без комментариев. — И чем ты всё это время занимался?

— Я... — солдат прикоснулся ко лбу, словно пытаясь вспомнить. — Я... заснул, наверно.

— И что тебе снилось?

Солдат недоумённо на него посмотрел.

— Да кому это интересно?

— Ты какой-то бледный, — ответил Кабал, явно преуменьшая. — Наверняка сны у тебя были

беспокойные. Иногда в снах есть смысл.

— Вы умеете толковать сны?

— Возможно. Но пока ты мне о них не расскажешь, ничем помочь не смогу.

Солдат снял фуражку и положил её на стол. Провёл пальцами по рыжеватым волосам, пытаясь

сосредоточиться.

— А если мне не интересно?

— Дело твоё. Но тебе не кажется, что ты слишком долго избегаешь правды?

Солдат ответил не сразу. Он холодно посмотрел на Кабала, затем сцепил руки и положил их на

край стола. Пристально смотрел на них почти минуту и тихим голосом заговорил.

— Мне снилось, что я в поезде. Сижу один в вагоне. Мне дали увольнение. Из армии. — Он

поднял голову и повторил избитую мантру. — Думаете, война закончится к Рождеству?

Кабал стряхнул пепел с сигары в пепельницу с изображением эмблемы железнодорожной

компании, которая обанкротилась ещё до его рождения.

— Не закончилась. Продолжай.

— Когда я сел в поезд, мне пришлось сказать проводнику, чтобы сделали здесь остановку. Вы

можете себе такое представить? На такой маленькой оживлённой станции. Пришлось сказать им,

чтобы остановились. — Он глубоко затянулся и погасил сигарету. — Я целую вечность ждал, когда

придут отец и сестрёнка. И Кэти. — Он горько улыбнулся воспоминанию. — Невеста моя. Мы со

школы вместе. Собирались пожениться на следующий год после того, как закончится война и меня

демобилизуют. Тогда-то я, наверно, и заснул.

Кабал наблюдал, как от сигары струится дым.

— Так что тебе снилось?

— Мне снился наш командир, капитан Тренчард. Он что-то мне твердит, а я всё никак понять

не могу. Это точно сон был, потому что капитан — мужик суровый, и два раза повторять не любит.

Без разговоров наказание влепит, если решит, что дразнить его вздумал. Ну и нагонял же он на меня

сраху, и не только на меня. Во всяком случае, он говорит одно и то же снова и снова, а я не понимаю,

но он не сердится, и я его не боюсь, я типа ржу и никак дыхание не переведу. Он говорит что-то, а я

не слышу, но он терпеливо повторяет. Вот откуда я знаю, что это было во сне. У капитана ни грамма

терпения нет. Это не могло быть взаправду.

— Есть идеи, что он пытался тебе сказать?

— Ясное дело, нет. Это ведь типа сон был. Не взаправду.

— Что случилось, когда проснулся, не помнишь?

— Не знаю. Думаю, я ещё не до конца проснулся и увидел другой сон.

— Ты снова был здесь.

— Ага. Я вон там стоял.

Он указал в сторону окна.

— Вдруг вижу, мальчишки на путях. Не знаю, чем там их родители думают, детей отпускать по

железной дороге бегать. Хотел выйти, сказать, чтоб кончали дурака валять, сорванцы безмозглые. И

тут один из них сюда входит. На меня посмотрел, закричал, как девка малая, и бежать, остальные за

ним.

Солдат похлопал по шеврону.

— Авторитет, типа. Форму увидали и смылись.

Кабал посмотрел на сигару, решил, что продолжать не стоит, и затушил её.

— Я бы согласился, если бы не одна маленькая, но существенная деталь, с которой тебе не

удаётся смириться.

Он встал и направился к окну. Не доходя до него, остановился и, расчищая ногой пыль,

посмотрел на пол. Тут же присев, он поскрёб половицы ногтём и тщательно его осмотрел, повернув

голову так, чтобы лучше видеть. Закончив осмотр, он встал и подошёл к стене слева. Он рассматривал

стену, одновременно вычищая грязь из-под ногтя небольшой пилочкой, после чего начал ковырять ей

повреждённое место в панели.

Солдат непонимающе за ним наблюдал.

— Что это вы делаете?

— Читал рассказы о Шерлоке Холмсе?— вопросом на вопрос ответил Кабал.

— Не-а. Хотя, слыхал о нём. Кто ж не слыхал.

— Жаль. В молодости, когда я ещё читал беллетристику, прочёл весь цикл. Мне нравилось, что

он применял научный подход, чтобы разобраться в хаосе, который порождают преступления. Кабал

шагнул к окну, где он стоял, когда солдат впервые с ним заговорил, посмотрел через плечо,

повернулся и сделал длинный шаг.

— Здесь ты стоял, когда попросил прикурить?

— Думаю, да. Это что, важно?

— Тебе видней. Здесь же ты стоял, когда увидел детей на путях?

— Не знаю. Зачем вам это?

— Помимо рассказов о Холмсе, Артур Конан Дойль также писал о страшных и невероятных

вещах. — Кабал посмотрел на солдата. — И о призраках тоже. Хочешь, расскажу тебе историю о

призраках?

— Я в призраков не верю, — ответил солдат. Лжец из него никудышный.

— А следовало бы. Я вот верю. Но я-то их видел. Позволь рассказать о трёх видах, на которые я

натыкался.

Солдат ничего не говорил, но заметно нервничал. Кабал подошёл и сел за стол.

— Во-первых, — начал Кабал, — есть призраки, которые и не призраки вовсе. Просто

воспроизведение драматичных, ужасных событий. Убийство на лестничной клетке, самоубийство на

чердаке, жестокие сражения, которые разыгрываются снова и снова на унылых болотах и пугают

пастухов. В этом духе. Людям, как правило, не нравится умирать. Их страх и тревога, их ненависть и

страсть способны запечатлеть их последние действия в, — он замахал руками, будто пытаясь

охватить воздух вокруг, — в "эфире", за неимением слова получше. Но они являются призраками не

более, чем фотография мертвеца.

Второй вид, это тоже не настоящие призраки, хотя очень похожи. Я говорю о том, как очень

могущественная личность способна исказить всё вокруг места своей смерти, или даже, места, где

прожила большую часть жизни. Эта разновидность обеспечивает работой охотников за

привидениями, потому как, чаще всего, создаются они личностями непредсказуемыми. А значит, и

после их смерти творятся непредсказуемые вещи: кровь стекает со стен, черепа кричат, кто-то

услужливо выпихивает тебя из окна. Всё, чему так радуется жёлтая пресса. Но такой призрак

объективно не существует. Это как череда розыгрышей, подстроенных своенравной персоной,

мужчиной или женщиной. Они кажутся разумными, но с ними нельзя договориться. Разума у них нет.

Кабал задумчиво потёр лопатку и вспомнил один провинциальный театр, в котором по слухам

жили призраки. Ему повезло отделаться переломом лопаточной кости.

— Остаётся третий вид, единственный, кого я считаю настоящими призраками. Потерянная

душа человека, который ещё не знает, что умер. Встречаются такие не часто, весьма не часто. Я видел