Взяв флажки, Коля передал сигнал на «сороковой». Потом снова вскинул бинокль и убедился, что был прав. Облако дыма над морем росло на глазах.

Вскоре стал виден и корабль. Вернее, три корабля. Два, с низкими бортами, едва поднимались над водой. Третий, короткий и массивный, напоминал огромный утюг. Из его высокой трубы валил дым. На полном ходу они шли на запад.

Но расстояние до них быстро сокращалось.

— Сигнальщик, что наблюдаем? — В голосе командира почувствовалось беспокойство.

— Два десантных корабля и морской буксир.

— Верно, молодец! — подтвердил Васильев. — Передай на «сороковой»: «Заходить справа, перерезать курс противнику».

— Есть передать сигнал!

Снова — за флажки. Коля отмахал буквы семафорной азбуки.

— Теперь за пулемет! — скомандовал Васильев. — И глаз с них не спускать!.. Щербаков, дать предупредительный выстрел!

Все у него рассчитано и предусмотрено.

Командир носового орудия и на этот раз не заставил себя ждать.

— Огонь!

Прогремел выстрел, и перед носом у буксира — он шел в голове неприятельской колонны — поднялся султан воды.

На мачту буксира поползло белое полотнище.

— Давно бы так, — удовлетворенно вздохнул Васильев. — Демченко, курс на замыкающий корабль. Подходим к супостату справа.

Борис Демченко стоял на руле, внутри боевой рубки. Коля представил, как он поворачивает штурвальное колесо и по привычке косится на компас.

Приближались без особой опаски. Было видно: на борту корабля — регулярная воинская часть. Солдаты, офицеры стояли в полной форме, все были вооружены. У кормовой надстройки — орудие, несколько пулеметов, стволы развернуты в стороны катера.

Но магическое слово «капитуляция» будто висело в воздухе и заставляло надеяться на лучшее.

Тишина — как в подводном царстве.

— Да-а, компот, — не удержался Щербаков. Его орудие уже снова заряжено, рука командира расчета лежит на клеванте. — Как на передовой.

И на корме, у пушки, завязался тихий разговор.

— Белого флага не видать, — заметил заряжающий Сорокин.

— Не успели достать, — успокаивает его Ярковой. — Сейчас вывесят.

«И фашистский не спускают», — подумал Коля. Он тоже весь в напряжении: машинально опробовал поворотный механизм, на котором был закреплен пулемет, — не заклинило ли, поправил ленту и через прорезь пулеметного щитка уставился на толпу немецких солдат. Как они поведут себя? Сдадутся или не сдадутся?

— Не торопятся. — Это голос наводчика Чертищева, ему в прицел виднее. — Заваруха там какая-то… А вдруг влепят нам?

— Не влепят, — задорно ответил Женя Бурмистров. — Капитуляция ведь.

— Ладно, стоп травить, братва, — остановил их Ярковой. — Влепят не влепят — увидим. А пока уши не развешивать, быть наготове.

Медленно текли секунды неопределенности. И по мере того, как расстояние между кораблями сокращалось, напряженность усиливалась. Даже очень выдержанный обычно Васильев начал беспокоиться, — возможно, заметил что-то подозрительное.

— Щербаков, товсь! — распорядился негромко, но твердо. — В случае чего, по мостику…

Договорить он не успел. Немецкое орудие ухнуло, над морем прокатился гул. Оголтело забормотал крупнокалиберный пулемет, застрекотали солдатские автоматы.

Над охотником, чуть не задев мачту, шелестя, пролетел снаряд. По броне свинцовыми брызгами ударили пули.

«Огонь! — гаркнул Васильев и дернул ручки машинного телеграфа на «самый полный». — Право на борт!»

Катер испуганной птицей шарахнулся в сторону. И все на нем, кто мог, открыли ответный огонь по вероломному врагу.

Коля изо всех сил нажал на гашетку своего пулемета. Цепочка трассирующих пуль, выискивая цель, прочертила дорожку над морем.

— Колька, мажешь! Ниже бери! — раздался выкрик Рамзина.

Минер стоял позади него на сигнальной площадке и стрелял из карабина.

«Росту бы добавить», — с досадой подумал Коля, понимая, что дело тут вовсе не в росте. Он чуть повернул пулемет в турели, прицелился и снова нажал на гашетку. «На этот раз точно», — отметил про себя и почувствовал, как нервное напряжение отпускает его, тело стало вроде легче, послушнее.

«Ярковой, ударь по пушке! — командовал Васильев. — Прямой наводкой! Разнеси ее к чертовой матери!»

Немецкое орудие действительно досаждало. Только виртуозная маневренность катера спасала его от прямого попадания.

И Ярковой ударил. Снаряд угодил в основание вражеской пушки. Расчет ее будто ветром сдуло, а ствол сник, опустился и больше не поднимался.

— Капут старушке, — с облегчением выдохнул Сорокин, досылая новый снаряд.

«Теперь по живой силе!» — продолжал Васильев подбадривать своих моряков.

Колин пулемет строчил не умолкая. И было видно, как падали на палубу сраженные фашисты и испуганно метались уцелевшие, стараясь укрыться за броней. А некоторые в панике бросались в воду.

— Вот вам, гады, за блокаду!.. За Ленинград!.. За моих братьев!.. — в злом неистовстве бормотал Коля, не замечая, что руки и лицо у него покрылись пороховой гарью, что стреляет он не короткими, как положено, по десять — пятнадцать патронов, очередями, а выпускает ленту в два-три приема. — Это за Сашу… — и давал длинную очередь. — А это за Васю…

Слез у него не было. Были ненависть и злость.

А Васильев уже добавлял: «Про обшивку не забывайте, дырявьте ее. Ниже ватерлинии лепите!»

Горячка боя целиком захватила командира. Он вылез из люка и, стоя на рубке в рост, не опуская мегафона, громко давал все новые команды.

На помощь «сорок первому» пришел «сороковой». Оба катера часто меняли курс и скорость, то приближались к противнику, то удалялись от него, держались в наиболее выгодной позиции. И ни на секунду не прекращали губительного огня.

Им потребовалось всего несколько минут. Вражеский корабль накренился, зачерпнул бортом и быстро ушел под воду, увлекая с собой всех, кто на нем находился.

Ко второму десантному кораблю, который успел отойти от места боя, приближались осторожнее. В любой момент охотники готовы были обрушить на противника всю свою огневую мощь.

Однако на этот раз огня не потребовалось.

При подходе катеров фашистский флаг на мачте супостата быстро был спущен, на смену ему взвился белый. Солдаты, находившиеся на палубе, стали поднимать руки, в которых белели носовые платочки: «Сдаемся!»

— Вот и договорились, — сказал Васильев, довольный таким поворотом событий. — Уланчик, семафор «сороковому»: «Держать корабль противника под прицелом, я буду принимать оружие и пленных».

Пока Коля передавал сигнал, катер подошел вплотную к борту немецкого корабля. Солдаты там все еще стояли с поднятыми руками. На бледных лицах — смятение и страх.

«Так вот какие они… — Коля впервые видел так близко ненавистных ему врагов. — Разрушали, грабили, убивали, а теперь боятся расплаты…» Как-то не верилось, что эти смирные и такие покорные сейчас люди могли причинить столько зла. Конечно, жалости к ним он не испытывал. Однако не было и чувства мести. Было удовлетворение: враг повержен, и ему, ленинградскому мальчишке, довелось участвовать в этом…

Сдавались гитлеровские вояки быстро и безропотно. На палубу советского охотника со звоном и стуком падали ручные пулеметы, автоматы, винтовки, парабеллумы и браунинги.

Комендоры во главе с Ярковым и Щербаковым едва успевали принимать трофеи.

«Кто на корабле старший?» — громко спросил Васильев.

После секундного замешательства из толпы немцев, почтительно расступившейся, выдвинулся вперед высокий, аскетически худой человек в легкой шинели с витыми генеральскими погонами, в фуражке со вздернутой тульей. Он нехотя, несколько небрежно бросил к козырьку ладонь и остановился в выжидательной позе. Тонкие посиневшие губы его были плотно сжаты.

— Ого, генерал! — не удержался от восклицания Рамзин. Он все еще стоял на сигнальной площадке с карабином на изготовку. — Всю войну мечтал взять в плен такую птицу.