Вместо ответа Катрин осторожно, стараясь не поддаваться волнам и радугам, поцеловала его.

— Все должны жить в замках! — продекларировал Леон. — Недостойно человеку ютиться в такой кладовке, как у тебя, с унитазом посередине и тазиком вместо ванной!

— Между прочим, чтобы ты не зазнавался, царь зверей, на «Тоскане» ванна в три раза больше, чем у тебя! Настоящий плавательный бассейн!

— С дорожками и вышкой для прыжков? — развеселился Леон. — Кстати, ты ведь так ничего и не рассказала, что произошло на «Тоскане».

— По-моему, ты не заметил бы, даже если бы я осталась на «Тоскане» навсегда. Ты так увлечен романом дочери… Леон, стесняться этого тоже не стоит, я ведь понимаю, что вы очень нужны друг другу. — Катрин хотела сказать, что даже немного завидует Клео, ведь у нее самой уже нет папы, но решила, что излишне снова пускаться в сантименты. — А на «Тоскане» было достаточно забавно.

— Забавно? В логове врага? Я восхищен отвагой моей королевы! — Леон поцеловал руку жены.

— Я ведь не знаю английского, а Гарри, охранник Вонахью, говорил только по-английски и дал мне понять, что везет меня сдавать в полицию. Он позвонил кому-то и называл собеседника господином комиссаром. Это-то я поняла. А на самом деле он привез меня на «Тоскану».

Яхта, к которой Гарри пришвартовал катер, стояла в открытом море. Гарри развязал руки Катрин и вернул ей очки. Далекий берег тоже вернул себе четкие очертания. Нет, подумала Катрин, нечего надеяться доплыть до него, спрыгнув с катера в море.

На палубе появился смуглый стюард в белом кителе. Он откинул на борт трапик с перилами и помог Катрин подняться на яхту, вежливо поприветствовал «мэм» по-английски, а затем быстро заговорил на какой-то тарабарщине и жестом руки предложил «мэм» пройти в салон.

— Мсье, это недоразумение! — воскликнула Катрин. — Мне нужен телефон, я хочу позвонить в полицию! — Он должен понять эти слова, они ведь одинаковы на всех языках, надеялась она. — Мсье, телефон, полиция!

— Йес, оф кос, мэм! Телефон, йес! Белком, мэм![6].

Они оказались в каком-то коридорчике, отделанном деревянными панелями, и стюард гостеприимным жестом распахнул одну из дверей, входивших в этот коридорчик. Катрин шагнула в огромные, причудливо обставленные апартаменты.

Здесь были и кожаные диваны, и камин, и чучело жирафа, и ковры, и тигровые шкуры на полу, и отливающие никелем торшеры, индейские покрывала, глиняные фигурки индейских же божеств с устрашающими гримасами, инкрустированные перламутром блюда на стенах, бар с обилием разноцветных бутылок, вертящиеся люстры на потолке, трубки и томагавки в стеклянных витринах, неожиданные толстухи-купальщицы Сезанна в колоссальной золотой раме… На жертвенном камне из индейского храма — целое созвездие семейных фотографий в пластиковых, деревянных, металлических, плетеных и красиво обшитых рогожкой рамочках, воспроизводивших тетушек, дядюшек, родителей, сестер, бабушек, кузенов и кузин мистера Вонахью, а также его самого в нежном возрасте на руках у тетушки Клары, специально приехавшей из Швейцарии, за гражданина которой предпринимателя Карла Прибабахера вышла замуж в 1938 году, единственно для того, чтобы подержать на коленях крошку Риччи, о чем свидетельствовала выгравированная на трех европейских и одном восточном языках надпись на самой большой и толстой рамке из латуни, гипнотически приковавшей внимание Катрин.

— Мэм, плиз.

Катрин заглянула за огромную литую из металла ширму, затянутую тканью явно азиатского происхождения, с нарисованными лупоглазыми рыбищами, которая отгораживала территорию спальни: исполинскую кровать с балдахином в стиле Людовика какого-то, резьбой и конными фигурами на фоне готического замка наверху, покрытую ярко-алым кружевным изобилием. Рядом висел гобелен, изображавший тот исторический момент, когда во время египетского похода Наполеон, оберегая обоз от нападения мамлюков, приказал: «Ослов и ученых — в середину». Из резной курильницы метрового диаметра вились ароматические дымки.

— Мсье, мне нужен телефон. Это недоразумение, я хочу позвонить в полицию. Телефон, вы понимаете, те-ле-фон! — для убедительности Катрин покрутила воображаемый диск и поднесла условную трубку к уху. — Телефон!

— О'кей, мэм! Белком! — Стюард подошел к бару и что-то произнес на своей тарабарщине.

— Я не хочу пить! Ноу, ноу! Я хочу телефон!

— Ноу телефон, мэм. — В апартаменты вошел Гарри и отрицательно покачал головой. — Мэм из киллер![7].

— О! Бьютифул леди из киллер![8]

— Стюард с восхищением посмотрел на Катрин.

Она попыталась возражать и требовала принести ей телефон, но Гарри о чем-то толковал со стюардом на совершенно невообразимом наречии, и оба не обращали на Катрин никакого внимания. Наконец стюард с поклоном удалился, повторив свое «велком».

— Телефон! — крикнула ему вслед Катрин и гневно взглянула на своего похитителя. — Что вы сделали с Клео?

— Гуд найт, мэм, [9] — с ухмылкой изрек тот и тоже скрылся за дверью.

Катрин услышала, как замок щелкнул два раза. Идиотизм, полный идиотизм. Катрин прошлась по тигровым шкурам. Я в ловушке. Но что с Клео? Я ведь не видела ее на катере. Хотя, этот гигант вполне мог связать и спрятать ее там, а сейчас преспокойно запереть в любой другой каюте или даже в трюме. Катрин представила связанную девушку с кляпом во рту на грязном полу трюма. У нее даже похолодела спина. Надо любым способом выбраться отсюда и сообщить в полицию! Но как выбраться?

Для решения сложных проблем Катрин обычно ложилась на спину и рассматривала люстру. Она уже села на кровать, как вдруг поняла, что на ней мокрая одежда. Надо же, она совсем забыла, что от лодки до камней добиралась вплавь! Так, в шкафах полно мужских костюмов и рубашек. Катрин взяла одну, решив, что сейчас примет душ и как-нибудь приведет в порядок свой сарафан. Ерунда, он скоро высохнет, а если аккуратно разложить на полу, то, пожалуй, получится и немятым.

Катрин открыла дверь в ванную и остолбенела. Во-первых, размеры ванны поражали сами по себе, а во вторых, в уголке этого белоснежного бассейна сжалась комочком какая-то особа в одном белье.

— Извините меня, — сказала женщина на довольно сносном французском языке, — я сейчас уйду, я нe могла выйти в таком виде при мужчинах.

— Кто вы? Что вы здесь делаете?

— Я невеста мистера Вонахью.

— Какая щепетильная невеста у нашего Риччи! — усмехнулся Леон. — Можно подумать, что ни стюард, ни охранник никогда не видели ее в купальном костюме.

— Купальный костюм разительно отличается от, скажем так, эротического. Вам ли не знать, мсье кутюрье!

— Так в чем же она была? — Леон выказал неподдельный интерес, чем рассмешил Катрин.

— Ярко-красное белье и красные чулки с черными подвязками.

— В тон к покрывалу? Всего-то…

— На интимных местах вырезы с черной отделкой.

— Занятно. Кружево?

— Нет, шелковые оборочки. А тебе разве не любопытно, на ком все это было надето?

— Ну, на какой-нибудь нимфе типа Жаннет. Только бы уж Жаннет не стала бы стесняться!

— Вот именно. На Дороти Шмерлотт.

— Что?! — Леон рассмеялся в голос. — Ты не шутишь? Профессорская тощая унылая дочка? Доктор философии?

— Может, мне и не стоило говорить тебе об этом. — Катрин действительно сожалела, что выболтала такие интимные подробности. — И она вовсе не унылая. Она просто без памяти влюбилась в этого прохвоста.