Какой все-таки у меня халат! Ни у кого такого нет: нежно-оранжевый, атласный, с мохнатым шелковистым янтарным мехом по вырезу, точно по талии и — роскошные шуршащие фалды в пол! На самом деле это великолепие, только ярко-алого цвета, предназначалось для некой коронованной особы из одного костюмного фильма. Но, когда прошлой весной в папиной мастерской я увидела эту роб, как по-научному называет мой халат папа, я поняла, что дальше просто не смогу жить без нее, а папиным мастерам придется поспешно сработать для киностудии новую. Но красное катастрофически не шло к моей бледной физиономии, и папа придумал для меня эту медовую гамму…

Я спустилась на папин этаж и уже на лестнице услышала раскатистый смех моего удалого родителя. Я торопливо зашуршала атласом к неплотно прикрытым дверям.

— Ну и Дороти! Какой темперамент! Кто бы мог подумать! — между взрывами смеха восклицал папа. — Жаль, что крошке «Нинье» не нашлось места в его каюте!

— Я непременно помогла бы Дороти растопить камин, — весело подхватила Катрин. — Все, царь зверей, держите вашу длань повыше, и мы можем отправляться в постель…

На какое-то время разговор оборвался. Я замерла на одной ноге, а потом папа довольно тихо произнес:

— Королева, как ты думаешь: дети спят у него или у нее?

Я не поверила своим ушам! Но папина жена сказала:

— Леон, я тебя умоляю, пусть они решают сами! Не торопи события, не лезь!

— Это моя дочь! Я люблю ее!

— Вот именно, верь ей!

Я совершенно растерялась. То, что я услышала, вовсе не предназначалось для моих ушей. Хороша же я буду, если сейчас войду к ним! Они ведь наверняка догадаются, что я слышала их разговор, пусть не весь, но последние-то фразы! Они решат, что я слежу за ними. Ужасно неудобно…

И вообще, какая я дура! На что я рассчитывала, когда бежала сюда? Лечь вместе с папой и его женой? Катрин хорошая, но она же не моя мама… Нет, конечно, особенно после того, как она попросила папу не лезть и верить мне, я испытываю к ней еще большую симпатию…

На цыпочках я тихонько отодвигалась от двери. Но какие события торопит папа? Он сказал «дети» и был уверен, что мы с Полем спим вместе! А потом грозно: «Это моя дочь!» Но он же сам взял билет для Поля… Стоп, а куда это я иду? Лестница совсем с другой стороны, впереди — охотничьи апартаменты. Дедушкина территория. И Поль. Значит, я сама пришла, и «дети» будут «спать у него»? Назло папе? Нет-нет, никогда в жизни я не стану ничего делать назло папе! Я пойду к себе! Но там этот…

Я в нерешительности стояла перед входом в охотничьи апартаменты. Из-под дверей заманчиво выбивалась тонюсенькая полоска света. Поль не спит! Поль… Он ведь мне обещал, что ничего не будет, если я не захочу. А вдруг я захочу? Интересно, как это? Захотеть, хотеть… Например, что я хочу сейчас? Нет, легче, что я не хочу: я не хочу возвращаться в свои комнаты, потому что там… А вдруг там никого нет? А если есть?

Да не хочу я возвращаться туда! Не хочу! Я осторожно приоткрыла дверь, шепнула в щелочку:

— Поль! — и заглянула в комнату.

— Герцогиня! — Поль вскочил с кресла и уронил на пол блокнот. — Ой, Клео, я просто пишу про герцогиню, — он смутился, но почти не покраснел. — Я же обещал твоему отцу записать эту историю. — Он наклонился за блокнотом, но смотрел на меня блестящими глазами и выглядел очень решительным, прямо как мой папа!

— Можно, я почитаю?

— Да, конечно. Это же для тебя… Я так рад… — Он протянул мне блокнот.

— Поль, но ты пишешь рассказ, а нужен сценарий. И потом, зачем писать карандашом, да еще на коленях, когда в соседней комнате компьютер? Пойдем, — я потянула его за руку, — только он очень древний.

— Ерунда! У меня дома точно такой же! Знаешь, герцог пел своей маленькой дочери старинную колыбельную. Они ведь очень любили друг друга.

— Да, и это надо показать! Это кино, а не книга, где можно написать два слова, и все понятно, а в кино надо показать, как герцог любит свою дочь, а она его! Понимаешь, показать!

— Прямо в первом кадре?

— Конечно! Вот, смотри, первый же кадр: совсем молодой герцог с немного длинными темными волнистыми волосами… Ну, там у них всех одежда, как в «Ромео и Джульетте»…

— Но вообще-то все происходит на пятьсот лет раньше.

— Неважно, папа знает, как их нарядить. Вот, слушай. Герцог качает на высоких-высоких качелях свою дочку. Она совсем маленькая, лет пять, не больше. Он с восторгом смотрит на нее, а она кричит: «Еще, папа, еще!»

— А камера показывает парк, замок, озеро как бы глазами девочки, то есть взлетает и опускается вместе с качелями. И зрители видят всю эту красоту именно такими наплывами…

— Да, а когда отец смотрит на девочку… Кстати, как ее зовут? Ведь Фанта-Гиро — это же прозвище, не имя.

— Лючия, маленькая — Лючетта.

— Когда отец смотрит на сияющую от счастья Лючетту, то камера показывает, как качели возносят до самых небес его маленького ангела.

— Точно, герцог и называл ее своим ангелом!

— На Лючии белое платье с развивающимся за спиной шарфом, чтобы было похоже на крылья. А потом она прямо с качелей прыгает своему папе на руки, он кружит, целует ее и уносит в дом.

— Да, и камера идет на уровне их глаз и показывает уже внутренний дворик с фонтаном и увитым зеленью балконом…

— С балкона навстречу им, как торжественная процессия, потому что на всех длинные платья, спускаются няньки и мамки, а по двору ходят какие-нибудь уютные куры, кошка или коза с козленком, мохнатые собаки, чтобы замок герцога выглядел очень по-домашнему… И обязательно яркий солнечный день!

— Конечно! Итальянское, блистающее аквамарином сияющее небо. А качели устроены в яблоневом саду. Надо обязательно показать цветущие деревья, ведь яблоневый сад герцога — это очень важный персонаж…

Катрин проснулась и, не открывая глаз, пошарила рукой по постели.

— Не ищи, королева, я уже встал, — сказал Леон. Катрин села на кровати. Странно было видеть, как Леон в поминутно распахивающемся шелковом халате возится с огромной охапкой цветов, очень серьезно расставляя их в вазе. Причем это занятие доставляет ему определенные неудобства, ведь не так-то просто обрезать ножницами стебель, если в вашем распоряжении всего одна, хотя и правая, рука.

— Что ты еще придумал? Или я рано проснулась?

— Красиво? — вместо ответа спросил Леон. Он отступил от букета на шаг и критически изучал свое творение.

— Не многовато ли? — осторожно предположила Катрин.

— Стиль барокко! — провозгласил Леон и кинул в жену толстую отломившуюся розу.

— Какая огромная! — Катрин поймала на лету душистый кочанчик, размерами скорее похожий на ярко-алую растрепанную капусту, чем на садовый цветок.

— Сорт «Клеопатра» — «Слава отца»! Вставай, королева, пора поздравлять молодых! Мы осыплем их ложе цветами!

— Ты в своем уме?! Какие молодые?! Что тебе неймется?! И потом, с чего ты взял, что они на одном «ложе»?

— Катрин, — Леон заговорщицки понизил голос, — свет в отцовской комнате, куда я поместил Поля, горит до сих пор. Я же спускался в сад за цветами… и один раз — ночью…

Катрин вздохнула и покачала головой.

— Маленькая Клео вышла замуж! Почему ты не радуешься вместе со мной? Мне кажется, я выбрал отличного парня!

Катрин даже фыркнула, но так и не удержалась от смеха.

— Ты только не обижайся, Леон, я не собираюсь уточнять, кто кого выбрал. Но, во-первых, молодых, как ты их назвал, поздравляют после первой брачной ночи, то есть после свадьбы…

— В старину, моя королева, свадьбу справляли после взаимной проверки, что, на мой взгляд, гораздо разумнее, чем сначала свадьба, а потом брачная ночь!