Моисей улыбнулся притихшему ученику:

— Что, не ясно? Ничего, сейчас на примере объясню. Вот скажи, помнишь историю из восьмой заповеди?

— Той, что «Решай проблемы сразу»? Конечно, помню.

— Так вот, в заповеди этой еще по крайней мере три смысла спрятано. Сам суди. Тогда пришлось мне против своей воли казнить достойного резчика Шаллума, чтобы авторитет Аарона не подрывать. Знание, которое отсюда следует — «Уважай, что дал». Потому что нет ничего хуже, чем обида людей, когда отбираешь то, к чему привыкли и за свое почитают. Отсюда же — «Семь раз подумай, один — дай». А третье знание — «Хочешь что-то поменять — устрой людям представление». Кстати, такое же знание и из следующей — девятой заповеди вытекает. Помнишь, как я тогда идею о едином Господе, за одну ночь всем израильтянам внушил.

На лице Осии застыла та же маска, что и все последние дни. Взгляд потух, по челу заблуждала далекая улыбка. Но на этот раз не пришлось окликать ученика, он сам поднял голову и спросил:

— Так что в любой-любой заповеди намного больше скрыто, чем мы разбирали?

— Именно так, Осия. А теперь подумай и расскажи, что сам в лидерских заповедях видишь.

Молодой израильтянин задумался лишь на миг:

— В третьей заповеди очень много говорится о важности учителя, который для становления лидера необходим. Наверняка там смысл сокрыт «Ищи учителя». В той же истории рассказывается, как заставить, тех, кто себя потерял, опять радости жизни ощутить. Я бы назвал это знание — «Верни вкус к жизни». Мы это, правда, потом это еще раз проходили в девятой заповеди «Используй Высшую Силу».

— Замечательно! — просиял лицом израильский вождь. — Отлично у тебя выходит. Попомни мои слова: придет время и быть тебе, Осия, вождем всему народу израильскому.

Моисей не подозревал, что и дня не пройдет, как его пророчество сбудется.

Осия разрумянился, мысли его летели вперед, и он вовсю несся за ними:

— А еще эти две заповеди на примерах объясняют, как точку опоры в человеке искать. Зато пятая заповедь «Используй Силу Людей» показывает, что к точке опоры неплохо еще и рычаг иметь. Самым лучшим рычагом твои помощники служат…

— Постой, постой, Осия. Не беги так быстро. Похоже, мне, старику, за тобой уже не поспеть.

Молодой вождь благодарно взглянул на Моисея, и у того отлегло от сердца. Но червь сомнения, что грыз изнутри, так и не успокоился. Чтобы окончательно развеять сомнения, следовало получить информацию от верного помощника:

— Ладно, пока хватит. Сейчас, сбегай в лагерь к Аарону, может у него уже ответ на вчерашнее послание готов. Потом дальше скрытые смыслы разбирать будем.

Минутное расслабление исчезло без следа, тревога опять сжала сердце учителя медным обручем: ответный взгляд Осии грозил прожечь ненавистью насквозь…

Рыжая пыль на вершине привыкла, что бродяга-ветер не оставлял ее в покое ни на миг. Любимым занятием вихря было подкинуть горсть песка повыше, развесить в воздухе, наподобие утреннего тумана. Оседать потом приходилось часа по два, теплые потоки, что струились вверх от земли, подолгу не давали опуститься. Или еще нравилось ветру притащить сухих листьев из далекой долины и катать их в порохе, пока не превратятся в бурые комочки. Но больше всего пыль любила, когда ветер начинал рисовать ею затейливые узоры на камнях. Бывало, что приходящие на вершину люди находили голыши с каким-то чудными иероглифами и потом долго цокали языками, дивясь близости мудрых богов. Может потому с давних времен почитали местные племена гору Хорив за священную.

Но сегодня солнце катилось к закату, а ветер развлекался лишь тем, что крутил два вихря из песка. Один, побольше, у ног сидящего на земле Моисея, второй, поменьше, перед стоящим Осией.

— Учитель, можно я вместо того, чтобы вниз бегать, расскажу, что знаю о смысле сокрытом?

Брови взметнулись изумленными дугами, но лишь на миг. Лицо Моисея опять ничего не выражало:

— Ладно, Осия, давай послушаем твою историю.

Молодой человек впился взглядом в учителя, кулаки сжались так, что костяшки выступили белыми бурунами на загоревших кистях, но голос прозвучал твердо:

— «Готовь место новому вождю. Имя ему — Иисус», — Моисей резко поднял голову, глаза странно блеснули, но лишь на миг. Осия был готов поклясться, что на дне темных очей патриарха мелькнул страх. Вот как? Далее молодой вождь продолжал намного решительнее. — И еще: «Остановись. Разузнай о родителях».

Моисей медленно заговорил. Он аккуратно выбирал каждую фразу, словно на суде Богов, чтобы лишним словом невзначай не прогневить грозных судей:

— Это тебе, Аарон, рассказал, да?

Осия только усмехнулся, да шрам старый потер.

— Намедни просил ты, Моисей, о родителях поведать. Но тогда не был я еще готов просьбу твою исполнить. Зато сейчас, когда даже к Аарону с вопросом обращаешься, почему не уважить старика?

Насмешка сквозила и в загнутых уголках губ, и в мелких морщинках, что лучиками вспыхнули вокруг глаз Иисуса. Под ледяным пронизывающим ветром Моисею вдруг стало жарко, капельки пота, не смотря на мороз, блеснули самоцветами на лбу:

— Во что ты играешь, Осия?

Ты гляди, даже непочтительное обращение старый вождь воспринял, как само собой разумеющееся!

— Играю? Что ты, учитель. Какие игры. В девятой заповеди ты хорошо показал, чем игры с вождем могут закончиться, шестерых верных помощников Аарона обезглавив. А в десятой заповеди поведал об искусных мастерах, что колонну с Нехуштаном в бронзе вылили. А также о преданных слугах, что гонгами медными на склонах горы Хорив гремели да разлитое масло на вершине поджигали. Правда, забыл добавить, что с ними потом сталось. Только, что в лагере израильском их больше никто не видел. Они, само собой, перед работой обет молчания давали, но разве тебе этого достаточно? А ну как кому из них пиво хмельное или вино забористое на склоне лет язык бы развязало? Ты же все наверняка делаешь, Моисей, все ходы наперед просчитываешь.

Лоб вождя рассекли три глубокие морщины:

— А ты, я гляжу, поумнел, Осия. Только к чему этот тон насмешливый…

— Нет, Моисей. Я уже не Осия, — еще вчера перебить учителя показалось бы верхом неуважения. Но сегодня был особый день. — Ты сам нарек меня Иисусом. Теперь я куда больше, чем просто Спаситель. От Аарона всем мужам израильским ведомо, что с горы должен спуститься Господь — Спаситель. Иисус сын Навина! Ты ведь так в первом послании передал?

Моисей пытался выглядеть спокойным:

— Но ты же знаешь, что вторым письмом велел я Аарону остановить приготовления.

Осия-Иисус громко засмеялся:

— Удивляешь, Моисей, меня. Со своей легендарной проницательностью, ты до сих пор ничего не понял? Ладно, недолго осталось, сейчас доберемся и до приказов твоих. Только вначале хочу разузнать, в каком ущелье покоится мастер, что на скрижалях каменных десять заповедей вытесал?

Старый вождь напрягся: глаза сузились, рот упрямо сжался, на шее задергалась жилка. А Иисус ничего не замечал, взгляд подернула туманная пелена, плечи опустились к земле, голос зазвучал глухо:

— Скажи, Моисей, что тебе об отце моем ведомо?

Моисей не ответил, только молчал насуплено, да дышал часто.

— Неужто никогда не слыхивал, что Навин самым искусным резчиком при дворе Рамсеса был? Что только ему молодой фараон доверял имя свое в картуше изображать? — казалось, Иисус не видит ничего вокруг.

В глазах Моисея зажегся недобрый огонь.

— А что отец с детства раннего обучал меня камень точить, породу мягкую распознавать, чтобы резец без помех скользил? Только руки мои тогда совсем неловкими были. Даже резец удержать ровно не могли. Вот он и сорвался, левую кисть от ладони до самого локтя распоров, — пальцы привычно прошлись по рубцу, как и все вечера до этого. — Мать тогда сильно ругалась. А отец все отшучивался, что лучше быть со шрамом и рукой, чем без того и другого.