Смотреть на него сейчас — не менее больно. Все, чего я хочу — уйти и больше не видеть его. Все мои мысли о чувствах — полная чушь. Вот она — грязная и некрасивая правда. Вот, что будет со мной, если я останусь. Если позволю ему затянуть себя обратно в болото.

— Отпусти меня, Заур, — голос дрожит, по щекам слезы бегут. Я обнимаю себя за плечи, дрожа всем телом.

Подхожу к окну. Вижу, что Диму скрутили. Один из охранников ударяет его в лицо. Кровь брызжет из его рта прямо на грязный асфальт. Внутри все замирает от ужаса. Заур приближается. Я чувствую его присутствие за спиной, и в эту секунду я ненавижу его.

— Заур, отпусти его! — поднимаю на него глаза.

Он мечет в меня гневным взглядом. Я знаю, что мои слова не помогут. Как бы я ни молила его — если Заур решил, он вряд ли отступит. Но я не могу стоять и смотреть, как эти ублюдки уничтожают того, кто спас меня.

Прежде чем осознаю, падаю перед ним на колени. Боль от соприкосновения с твердым полом отдает в сердце.

— Пожалуйста, Заур. Не трогай его. Прошу тебя!

Он смеется. Смотрит на меня с брезгливостью. Моя мольба унижает его. Я знаю, что не должна преклоняться перед ним, но если это спасет Димку, я готова.

Заур мечет взгляд в сторону двора, а потом возвращает его ко мне.

— На меня так никогда не смотрела, не переживала.

Я вздрагиваю, потому что из приоткрытого окна снова слышны звуки драки и глухие стоны Шестакова.

— Ты смотри, какой упертый, — цедит сквозь зубы.

Я опускаю голову, закрывая лицо руками. Я плачу от бессилия, от усталости. Он вернулся и снова все сломал. Рушит то хорошее, что появилось в моей жизни. Этот человек никогда не исправиться. Он может только разрушать, только делать больно.

Его пальцы вдруг касаются моих волос. Я вздрагиваю. Руки Заура неожиданно нежные. Распахнув глаза, смахиваю с лица слезы.

— Хорошо, так и быть, — произносит тихо. На секунду меня озаряет надеждой. Но когда губы Заура кривит едкая улыбка, я понимаю, что это очередная западня. И в подтверждение моих слов, он произносит лениво.

— Отсоси мне, и я оставлю твоего *б*ря в покое…

Заур

Она на коленях стоит. Глаза огромные, испуганные. А меня изнутри ломает — словно все кости разом перебили. Унижаю ее, а сам понимаю, что это агония. Что сам себя закапываю все глубже. Будто себе доказать в очередной раз хочу, что не достоин ее. Что грязный, уродливый, что пятнаю ее своими грехами.

Эти восемь месяцев — не жизнь была. Так, постоянно измененное сознание — ничего не чувствовал, не воспринимал. Все безвкусным было, не нужным. Даже от секса ни кайфа, ни облегчения. А когда ее в ресторане услышал. За спиной ее дыхание прерывистое — будто под дых удар, аж в глазах потемнело. Сначала не поверил. Спросил у знакомого Агаты, как девушку зовут. Этот идиот так разулыбался — едва зубы ему не снес.

Прежде чем мог обдумать все — рванул за ней. Накрыло так, что казалось, разорву все, вставшее на пути. У нее просто не было шансов уйти. Все эти восемь месяцев я искал ее, но в итоге Самира сделала это за меня.

Я просто хотел поговорить. Я хотел узнать о ребенке… Я хотел… Бл*ть, да я и сам не знаю, чего хотел, но точно не того, чтобы она рвала жилы за какого-то м*дака. Смотрю на нее, и бл*ть, сдыхаю от боли. Впервые за эти восемь месяцев чувствую что-то. И это что-то не дает мне дышать.

— Хорошо, я сделаю это. Но сразу после ты отпустишь нас с Димой, и больше не станешь трогать, — ее голос дрожит от слез. Она же мне под ребра нож просовывает, и проворачивает его, с*ка, с ангельским лицом.

Ни пули, ни пропущенные удары на ринге не делали больно, а она одной фразой прикончила. Только Сами может так… Умеет так пахнуть, так говорить и смотреть, что мышцы сводит от желания дотронуться. Взять ее. Сделать своей, посылая все к чертям — это так просто. Сложней отказаться, потому что не нужен ей. Потому что выбрала м*дака какого-то, но не меня.

Дрожащими руками тянется к молнии на моих брюках. Тянет за собачку, расстегивая их. По ее кукольно красивому лицу стекают слезы. На секунду она поднимает взгляд к моим глазам. Несчастная, униженная, сломленная. Меня разрывает от злости, от гнева — выбрала ЕГО. Бл*ть! Трахалась все это время с ним, смотрела на него такими же влюбленными глазами как на меня когда-то. А я, конченый м*дак, пытаюсь заставить ее посмотреть на меня также, хотя бы раз. Просто, пусть взглянет на меня как раньше, мне это нужно. Нужно настолько, что я готов волком выть. Это сильней моего разума, сильней моей воли. Я изголодавшийся по ее нежности, по ее близости ублюдок, который сейчас пытается взять ее насильно.

Твою мать!

Резко хватаю ее за волосы. Сжимаю их, наклоняясь к ее лицу. В ее глазах страх, а в моей душе такая горечь. Нет ребенка. И не было. Я как идиот все это время надеялся, что малыш соединит нас. Что рано или поздно я найду их… А ничего не было… Все это лишь ошибка. Все это полная чушь. Чудес не бывает, и такие как я не должны пачкать своей грязью таких как она.

— Уходи, — только и смог выдавить. Каждую мышцу сводило судорогой от потребности взять свое. Хотя бы губ ее коснуться. Чтобы вспомнить, чтобы почувствовать. Но я понимаю — если сделаю это, не остановлюсь. Сломаю ее. А она заслужила счастья.

— Ты отпускаешь меня? — ее радостный всхлип действует триггером. Бл*ть! Даже находится со мной не хочет! Будто я мразь конченная!. Хотя, так и есть. В последнее время я понимаю все больше, что хорошего во мне уже давно не осталось.

— Уходи, бл*ть, пока не передумал, Самира.

Она кивнула. Смахнув с лица слезы, рванула к выходу. Даже не посмотрела. Даже не взглянула, словно ничего общего иметь не хочет. Словно и не было у нас ничего. Рассмеялся горько. Размял шею. А я ведь надеялся. Я, бл*ть, до последнего надеялся, что она спросит. Обо мне, о матери… нет. Вычеркнула, выжгла, забыла. Оставила меня одного. Взвыл от злости. Как только дверь за ней захлопнулась, заорал во всю глотку. Схватил бутылку со стола и швырнул ее в стену. Разлетелась на сотник осколков, а я долбил и долбил в стену рукой, пока боль физическая не отрезвила немного. Пока в глазах не потемнело, пока не содралась глотка к х*ям. Только тогда, все еще воя как последняя с*ка, я понял, что соврал ей в очередной раз. Не отпущу. Не отдам. Не позволю. Она — моя. Потому что я так решил.

Его лицо разбито. Я вижу, как стекает кровь с его скулы, орошая белоснежную рубашку багровой россыпью. Мое сердце стучит так сильно, что, кажется, я могу в любой момент выплюнуть его.

Дима напряженно смотрит на дорогу, все это время крепко сжимая мою руку.

— Дима, давай в больницу, — слетает нервный шепот.

Мужчина мечет в меня напряженным взглядом.

— Это царапина.

Я не спорю с ним. Ничего не отвечаю. Я хочу, чтобы все поскорей закончилось и у меня нет сил на разговоры. Всю дорогу мы молчим. Я плачу потому что мне страшно. И я благодарна Шестакову за то, что он не терзает меня расспросами.

Спустя полчаса мы наконец-то дома. Я поднимаюсь на второй этаж, и залезаю на кровать, укутавшись в одеяла. Все мое тело бьет озноб. Я никак не могу успокоиться, согреться. Мне больно физически. Каждая клетка тела, каждый орган пульсирует. Я хочу исчезнуть. Не чувствовать этого, не чувствовать ничего, ведь то, что сейчас внутри меня — это слишком громко, слишком на разрыв.

Я ощущаю его за спиной. Димины руки обнимают меня, он прижимает меня к себе. Чувствовать его тепло, его поддержку — для меня это так важно сейчас. Нет, он не сможет заглушить мою боль — никто кроме Зу не сможет. Но рядом с Шестаковым мне не так страшно.

— Нужно переодеться, Сами. Давай, я помогу, — он стягивает с меня одеяло.

Озноб начинает бить сильней. Шестаков осторожно поднимает меня в сидячее положение.

— Давай, маленькая, помоги мне, — он поднимает мои руки вверх, стягивая вечернее платье, а потом быстро надевает свою футболку и укладывает меня на подушку, укрывая одеялом.