Питер Хауэлл положил в рот последний кусок seppoline и откинулся на спинку кресла. Престарелый слуга убрал его тарелку.

– Передай мою благодарность Марии. Каракатица, как всегда, удалась на славу.

– Обязательно передам, – отозвался Дионетти. На столе появился поднос bussolai, он взял посыпанный корицей бисквит и принялся задумчиво жевать. – Пьетро, я понимаю, что ты должен хранить свои секреты. Но у меня тоже есть начальство, перед которым я отчитываюсь. Не можешь ли ты сообщить мне что-нибудь об этом украинце?

– Моей задачей было всего лишь прикрывать связника, – ответил Хауэлл. – У нас не было ни малейших оснований ждать кровопролития.

Дионетти сцепил пальцы.

– Пожалуй, я мог бы представить дело таким образом, что братья Рокко выполняли контракт, но ошиблись в выборе жертвы, а настоящей их целью был человек, которого видели убегающим с площади.

– Но это не объясняет, почему гондола братьев взорвалась, – возразил Питер.

Дионетти пренебрежительно отмахнулся.

– У Рокко много врагов. Кому-то из них наконец удалось свести счеты.

Хауэлл допил кофе.

– Если ты настаиваешь на этой версии, я тоже буду ее придерживаться. Извини, Марко, я не хотел бы показаться неблагодарным гостем, но мне нужно лететь в Палермо.

– Мой катер к твоим услугам, – сказал Дионетти, провожая Питера в вестибюль. – Если будут новости, я с тобой свяжусь. Пообещай, что, как только закончишь свои дела, по пути домой остановишься в моем палаццо. Мы отправимся в «Ла Фенис».

Хауэлл улыбнулся.

– С огромным удовольствием. Спасибо за помощь, Марко.

Дионетти смотрел вслед англичанину, который перешагнул через борт, и, как только катер скользнул в Гранд-канал, приветственно поднял руку. Только когда Дионетти убедился в том, что Хауэлл его не видит, дружеское выражение на его лице исчезло.

– Тебе следовало быть более откровенным со мной, старый друг, – негромко произнес Дионетти. – Может быть, мне удалось бы сохранить тебе жизнь.

В четырнадцати тысячах километров к западу на побережье гавайского острова Оаху под жарким тропическим солнцем раскинулся Пирл-Харбор. Над территорией порта возвышались административные и штабные строения. Нынешним утром вход в здание Нимитц-Билдинг был закрыт для всех, кроме персонала, имевшего специальный допуск. Внутри и снаружи здание патрулировали вооруженные подразделения береговой охраны; солдаты шагали по длинным прохладным коридорам, стояли у дверей, ведущих в конференц-зал.

Конференц-зал, размером с баскетбольное поле, без труда вмещал триста посетителей, но сегодня здесь собрались лишь тридцать человек, занявших первые ряды напротив трибуны. Для того чтобы уяснить необходимость в столь жестких мерах безопасности, достаточно было взглянуть на медали и ленты, украшавшие мундиры присутствующих. Это были высокопоставленные офицеры Тихоокеанского региона. Они представляли всевозможные рода войск, и их обязанностью было распознавать угрозу и давать отпор от берегов Сан-Диего до Тайваня в Юго-Восточной Азии. Это были закаленные в боях ветераны, каждый из которых повидал на своем веку более чем достаточно военных конфликтов. Эти люди не ставили ни в грош политиков и теоретиков; они полагались только на свой опыт и уважали только тех, кто показал себя в бою. Именно поэтому их глаза были прикованы к человеку на трибуне, генералу Фрэнку Ричардсону, ветерану войн во Вьетнаме и Персидском заливе, а также десятков иных столкновений, о которых американский народ уже почти забыл. Но только не эти люди. Для них Ричардсон, армейский представитель командования Объединенных штабов, был истинным воином. Когда он хотел что-нибудь сказать, остальные ловили каждое его слово.

Ричардсон стоял, опираясь о трибуну обеими ладонями. Высокий, мускулистый, он сохранил отменную физическую форму, которой отличался еще в бытность свою безвестным курсантом Вест-Пойнта. Его серо-стальные волосы, холодные зеленые глаза и массивная челюсть были бы настоящей находкой для специалистов по общественным связям. Однако Ричардсон презирал всякого, кому не довелось проливать кровь за свою страну.

– Давайте подведем итоги, джентльмены, – сказал Ричардсон, обводя взглядом аудиторию. – Меня беспокоят отнюдь не русские. Хотя чаще всего бывает трудно понять, кто управляет этой проклятой страной – политики или мафия.

Он выдержал паузу, с удовольствием прислушиваясь к смешкам, вызванным его незамысловатой шуткой.

– Но покуда матушка Россия сидит в глубоком дерьме, – продолжал Ричардсон, – о Китае этого не скажешь. Администрация бывшего президента столь старательно пыталась задобрить китайцев, что не сумела распознать истинных устремлений Пекина. Мы продавали им самые современные компьютеры и космические технологии, даже не догадываясь, что они уже внедрили своих людей в наши главные научные и производственные ядерные центры. Лос-аламосский скандал – лишь первое происшествие такого рода. Я продолжаю попытки убедить нынешнюю администрацию – как и прошлую – в том, что Китай невозможно сдержать только ядерным оружием.

Ричардсон обратил взор к дальнему углу помещения. Там, прислонившись спиной к стене и скрестив руки на груди, стоял человек лет сорока пяти, с волосами песочного цвета, одетый в гражданский костюм. Уловив его почти незаметный кивок, генерал поспешно сменил тему:

– Однако и китайцам не удастся оказать на нас давление, разыгрывая атомную карту. Главное в том, что у них есть другая сила – биохимическое вооружение. Достаточно подбросить заразу в один из крупных населенных пунктов и наши командные центры, и – бац! – тут же воцарится хаос. При этом истинные виновники могут не опасаться разоблачения.

Отсюда вывод, джентльмены: наши патрули, спецслужбы и разведка должны тщательно собирать данные о китайских программах создания биологического оружия. Сражения грядущей войны будут выиграны либо проиграны не в поле и не на морях – по крайней мере, на первом этапе. Основная их тяжесть будет перенесена в лаборатории, туда, где неприятель собирает под свои знамена миллиардные армии, которые могут уместиться на острие иглы. И только когда мы выясним, где создаются и взращиваются эти крохотные солдаты, мы сможем бросить свои силы на их уничтожение.

Ричардсон помолчал.

– Благодарю за внимание, джентльмены, – сказал он напоследок.

Мужчина у дальней стены не принял участия в бурных аплодисментах. Он даже не шевельнулся, когда собравшиеся обступили генерала, поздравляя его, засыпая вопросами. Энтони Прайс, директор Агентства национальной безопасности, всегда оставлял свои замечания и комментарии до встречи с глазу на глаз.

Как только офицеры разошлись, Ричардсон направился к Прайсу, который в эту самую секунду думал, до какой степени генерал напоминает ему хорохорящегося петуха.

– Обожаю этих парней! Находясь рядом с ними, буквально ощущаешь запах сражения!

– А мой нюх подсказывает, что ты едва не проболтался, Фрэнк, – сухо произнес Прайс. – Если бы мне не удалось привлечь твое внимание, ты бы выложил им всю подноготную.

Ричардсон бросил на него испепеляющий взгляд.

– Уж позволь мне самому решать, о чем говорить. – Он распахнул дверь. – Идем. Мы опаздываем.

Они вышли на улицу и, оказавшись под синим безоблачным небом, торопливо зашагали по гаревой дорожке, огибавшей здание.

– Рано или поздно политики осознают, что руководить этой страной через опросы общественного мнения – самоубийство, – хмуро произнес Ричардсон. – Стоит признаться в том, что вы собираетесь хранить «Эмболу» или культуру чумы, и ваш рейтинг круто пойдет вниз. Это безумие!

– Твои аргументы стары как мир, – отозвался Прайс. – Позволь напомнить, что наша главная трудность – контроль за биологическим оружием. Мы и русские договорились открыть свои хранилища для инспекций международных наблюдателей. Наши лаборатории, научные и производственные центры, системы доставки – все должно быть рассекречено. Поэтому политикам ничего не надо «осознавать». Для них биологическое оружие – пройденный и забытый этап.