Но и Бахты-ходжа вдруг почувствовал, что где-то совершил промах. Не надо было, пожалуй, так прямо называть имя своего врага Акжол-бия. Тот, как и Рабиа-султан-бегим, отговаривал хана назначать его везиром. Хан может связать все это воедино и насторожиться. А ему сейчас необходимо полное доверие хана…
Хан Абулхаир действительно насторожился. «Может быть, зря я доверил решение судьбы Рабиа-султан-бегим этому сладкоголосому слуге? — подумал он. — Он ненавидит ее и Акжол-бия и может перегнуть в чем-либо. Между тем в таком важном деле нужны разум и хладнокровие…»
А сжатая в упругий комок змея в ханской груди так и не разжималась. И было это вовсе не потому, что лишнее сказал его верный везир. Просто слишком преданным показался он хану, а все, что делается сверх меры, обычно вызывает подозрение. Теперь эта змея изо дня в день будет напоминать о себе, пока не вопьется однажды в визира Бахты-ходжу. Виновен он или нет, не будет иметь значения. Такова судьба всех таких людей…
"В самом деле, как же решить судьбу Акжол-бия? — размышлял между тем хан. — Несомненно, что он содействовал бегству этого батыра. Верно и то, что в последнее время он приблизился к моей четвертой жене, и цель мне известна. Паутину ткут вокруг меня денно и нощно: одни знают, для чего, другие по глупости или из присущей людям подлости. Так или иначе, все они виновны, и пора уже рвать сотканные нити, пока не запутался в них!
Вот и решение судьбы Акжол-бия! Справиться с ним тем или иным способом, и сразу будут вырваны зубы у всех аргынских султанов. А потом уже нетрудно будет добраться и до их собственной шкуры!"
Опять на миг возник перед глазами злобный взгляд квадратного Бурундука, брошенный на его внука… «Мы — султаны и ханы рода Джучи — во всем похожи друг на друга, как овечьи косточки-асыки из детской игры. Разве сам я пощадил кого-нибудь из джучидов на пути к ханской белой кошме? И Бурундук когда-нибудь поступит так же. За ним стоят аргыны, которых хочу обезглавить… Трава, вырванная с корнем, не зазеленеет больше никогда. Стебельками тут не обойдешься. Если взяться корчевать, то нужно будет довести дело до конца. Раз не хочешь, чтобы распалась твоя Орда и возникла на развалинах ее новая — Белая Орда, то никого не придется жалеть. Акжол-бий готов выполнять приказы Джаныбека с Кереем, значит, смерть ему! Женщина чересчур благоволит к аргынским султанам, значит, смерть ей! А если тебя, мой везир, я подозреваю сейчас в чем-либо, то счастье твое, что не в тайной приверженности к аргынским заговорщикам. Пока что ты мой верный пес в охоте на них. С твоими делами мы еще разберемся!..»
Только в последний момент мелькнул в голове хана образ человека, наступившего спящей змее на хвост. В таком случае змея сразу просыпается, и укус ее смертелен, так как накопился в ней яд за время спячки. Кто знает, сколько яду накопилось в этом Акжол-бие и не выпустит ли он его сразу весь, попав зубами в незащищенное место… Все нужно делать по очереди…
— Раньше выполни все необходимое в отношении женщины! — холодно сказал он. — Судьбу Акжол-бия мы решим потом.
— Слушаюсь, мой повелитель-хан!..
Он вышел, пятясь назад и пригнувшись больше обычного. Хан Абулхаир проводил его задумчивым взглядом. То, что везир старается быть особенно раболепным, снова насторожило его.
Бахты-ходжа опять вдруг возник на пороге:
— О мой повелитель-хан, там вас желает видеть великий воин каракипчак Кобланды-батыр! Он хочет поклониться вам…
— Хорошо, пусть войдет!
Абулхаир взмахнул ладонью перед лицом, словно отгонял назойливые мысли, которые ползли со всех сторон и набрасывались на него, как собаки на случайно попавшего в ночной аул путника. Отогнал одних, тут же набегает новая свора — еще злее и свирепей…
Сейчас на смену заботам об аргынских султанах и неверной жене явились вдруг непрошеные мысли о правителе Самарканда — султане Абдусаиде, дальнем родственнике. Всем обязан ему султан Абдусаид, но только на днях, не спросив даже совета, выступил он в очередной поход, чтобы закончить завоевание Хорасана, Мазандерана и других областей Ирана. Если успешно завершит он этот поход, то усилится и первым делом постарается перерезать аркан, на котором хочет держать его хан Абулхаир.
Нет, нельзя допустить этого. Султан Абдусаид сам поторопил события. Придется уже сейчас вмешиваться, чтобы передать власть над Самаркандом одному из отпрысков Тимура. Так будет спокойнее. А голова султана Абдусаида как раз созрела для топора…
Вслед за этим мысли хана Абулхаира перебросились на Моголистан. Иса Буга-хан, правящий там, не очень обрадуется предстоящей расправе с аргынскими султанами и Акжол-бием. Он давно уже заодно с Джаныбеком и Кереем. Ох как нужен тут хороший курук с крепкой петлей на конце, чтобы отвести этого моголистанского владыку на положенное ему место в конюшне…
Рано или поздно, но столкновение с ним неизбежно. Может быть, уже пора начинать поход против него? Там горы и снег, в Моголистане. Выдержит ли здоровье?.. Знаменитый лекарь-дервиш Абдразак Нахчивани, предки которого были вывезены с Кавказа в качестве рабов Хромым Тимуром и приняли мусульманство, только вчера осматривал его. «О великий хан, соль оседает в ваших костях, — сказал он. — Поменьше надо ездить вам и побольше сидеть в горячих ключах, которые есть в Мавераннахре».
Можно ли пренебрегать своим здоровьем? Недостаточно опытны еще его наследники. К тому же когда умрешь, то три шага в длину будет твоя могила. Стоит ли беспокоиться при жизни, воевать, строить государство, казнить?
Ему вспомнилась притча Чингисхана. «Потрясателю вселенной» перевалило уже за сорок лет, и он к тому времени начал оправдывать свое громкое прозвище. Однажды на охоте молодой нойон Субудай-багатур вскрикнул и указал на подножие высокой скалы:
— Поглядите, мой повелитель-хан!
Звонкий ручей вытекал из-под скалы, и стадо оленей пило из него воду. Поскольку ветер дул от них, красивые животные не заметили, как подъехали к ним люди. Нойон Субудай-багатур вскинул лук и прицелился в вожака, но Чингисхан повелительно поднял руку, запрещая стрелять.
Дело в том, что хан в этот миг увидел не менее удивительную картину. Он даже подался вперед всем туловищем, чтобы лучше разглядеть происходящее. Тут и сопровождающие его люди увидели огромного пестрого удава пятисаженной длины, который подбирался к оленям с противоположной стороны.
Нетерпеливый Субудай-багатур быстро прицелился в удава, но хан снова отвел его руку. Видимо, почуяв опасность, олени в этот момент тревожно вскинулись и бросились в разные стороны. Но было уже поздно: словно брошенная с размаха пружина, раскрутилось громадное тело удава, молнией сверкнуло в воздухе, и олененок жалобно закричал, забился в смертельных объятиях. Второй раз он уже не успел крикнуть: хрустнули его кости, и весь он превратился в мешок с теплым мясом. А удав растянулся во всю длину, широко раскрыл свою страшную пасть и приготовился к завтраку.
В третий раз натянул тетиву Субудай-багатур, но и на этот раз запретил ему стрелять Чингисхан. Едва успел коснуться удав оленьей головы, как громадная тень закрыла его. Откуда ни возьмись, камнем свалился на удава горный орел. Началось единоборство великанов, ибо орел был под стать удаву.
В сцепившемся клубке невозможно было разглядеть, где змея, а где орел. Это поистине была царская битва: владыка змей вступил в борьбу с поднебесным владыкой. Они душили, терзали друг друга, и клочья мяса летели в разные стороны. Орел, видимо, так глубоко вонзил свои острые когти в тело змеи, что она ничего не могла сделать при всей своей могучей силе. Когда удав наконец вытянул в смертельной агонии тело, люди увидели, что орел всадил когти ему в шею и позвоночник, переломив его пополам. С орлом, по существу, сражалась лишь извивающаяся часть хвоста.
Острыми и длинными когтями разорвал орел тело змеи и принялся жадно терзать кровавое мясо. Насытившись, поднял он лежавшего в стороне олененка и, распластав мощные крылья, с победным клекотом понес его ввысь, туда, где на скале ждали его птенцы. Люди провожали его глазами.
