Гэйнор не двигалась, парализованная благоговением, вызванным видом этого создания, которое явилось не во сне, не в кошмаре, а наяву и так близко. Это благоговение было смешано с некоторым страхом.

Гоблин одним глотком выпил виски и вытер губы.

Славный гл'точек, — сказал он грубоватым голосом, с акцентом, пронесенным сквозь столетия. — Выпил, чтобы встретиться с дьяволом.

Что–то такое есть у Бернса, — заметил Уилл.

Эх, Берне, — продолжал Брэйдачин. — Он однажды жил в Глен Кракене, не так уж и д'вно. Он был наилучшим из поетов. Он так харашо знал миррр, как не знали мн'гие старые клдуны, хоть с Даром, хоть без оного. А вы–то, вы–то с'бираетесь повидаться утречком со диаволом?

Надеюсь, не с дьяволом, — сказал Уилл. Он быстро объяснил, что они едут в музей, чтобы посмотреть древние манускрипты и познакомиться с доктором Лэем. — Если Рэггинбоун вернется раньше нас, скажешь ему, куда мы поехали?

Я думаю, вам бы лучше с'мим его д'ждаться. Он не так уж любит нашу братию. Он не верит, что г'блинам можна д'верять, — ох, мож быть, он и прав — по большей части. Мине каится, вы несетеся прям в Большую Беду, ну точно как бешеная к'рова — в трясину. Вам на этой д'рожке никто ни появится.

Мы не можем ждать, — сказал Уилл. — Кто знает, когда вернется Рэггинбоун.

Тогда, могит быть, я должон пойтить с вами.

Я думаю, мы возьмем с собой Лутэрри. Кто–то должен остаться, чтобы доложить обо всем Рэггинбоуну — когда бы он ни появился.

Он бы так не сделал, — возразил Брэйдачин.

Во время этой необычной беседы Гэйнор не проронила ни слова, отчасти из–за шока, вызванного появлением гоблина, отчасти оттого, что Брэйдачин говорил так разумно. Гоблин ни разу не посмотрел на нее, обращаясь исключительно к Уиллу, поэтому она удивилась и испугалась, когда его странные коричнево–ореховые глаза глянули прямо ей в лицо.

Ты не с'бираешься вз'ть эту душеньку с собой?

Все наоборот, — ответил Уилл. — К сожалению, это она решила туда ехать. Я тут ничего не могу поделать.

Глупости, — насмешливо сказал гоблин. — Я думал, у тебя хватит ума не вмешивать в т'кое д'ло эту барышню. У ней нету Дара, как у твоей с'стры. Тебе, душечка, не надобно встревать в энти дела.

Наконец, сообразив, что именно ее касается совет Брэйдачина, Гэйнор проговорила:

Я должна поехать. Древние манускрипты — моя специальность. Уиллу нужны, просто необходимы мои познания в этой области. В любом случае я не собираюсь прятаться за его спину только потому, что я — женщина. Больше невозможно терпеть то, что происходит.

Я о ней позабочусь, — сказал Уилл. — Пойми: не имеет значения, что нам предстоит пережить, какие ужасы нас ожидают, ведь настоящая опасность грозит Ферн. — В глубине души Гэйнор ощутила, что Уилл пытается убедить прежде всего самого себя.

Эх, ладно, — сказал Брэйдачин. — — Не должон я думать о пл'хом, буду надеяться, что ты прав.

Гэйнор очень устала и спала плохо, с какими–то неприятными снами. По длинным коридорам разрушающегося музея за ней гнались летучие мыши, там же был и мужчина с серыми руками, он манил ее и говорил: «Я жду, когда смогу съесть тебя», и она видела его острые, как у дракона, зубы и его рот, который открывался все шире и шире, а затем коридор исчез, превратившись в красный туннель его глотки. И вот вдруг обрывки сна разлетелись в разные стороны, и она подумала, что просыпается.

Гэйнор была одна в большой комнате с деревянными панелями стен. Вокруг нее громоздились горы мебели: уродливые кресла и диваны с твердыми спинками, с потускневшей старой обивкой. Панели в некоторых местах странно изгибались. Она предположила, что это дубовые панели, они выглядели очень древними и крепкими, до черноты темными в тенях. Все было темным. В высоком окне в дальнем конце комнаты, сквозь узенькую щелочку в плотно задернутых занавесках был виден сад при дневном освещении, и Гэйнор отчаянно захотелось оказаться там. Она была очень напугана, но это не была та паника, которую она испытала во сне, когда за ней гнались летучие мыши, это был реальный страх, сильный, как страсть. Она знала, что одна, но не чувствовала этого. Она чувствовала… что за ней наблюдают. И затем она увидела глаза.

Первая пара глаз уставилась на нее из–за диванной подушки, вторая —- выдвигалась из–под куска парчи, заставляя ее думать, что они повсюду. Их стало больше, еще больше, они выглядывали из каждого уголочка, из тени камина, из горевших в нем углей. Некоторые были почти человеческими, некоторые — глазами животных, еще какие–то казались глазами насекомых, у некоторых не было век. Там были и бледные диски глаз совы, и мерцающие глаза гоблина. Гэйнор знала, что надо уследить за всеми их передвижениями, что это почему–то важно, но они исчезали и появлялись повсюду, перемещаясь с места на место. И их было так много!

Постепенно ее охватило ощущение того, что где–то прячется пара глаз, которых она не видит. Эти глаза следили за ней, как кот следит за мышью, это был холодный, равнодушный, лишь слегка заинтересованный взгляд. Она внимательно осмотрелась, чтобы найти эти глаза, но напрасно, как–то они избегали ее. Гэйнор уже было сдалась, когда наконец увидела… Они были огромны — так велики, что вся комната, казалось, тонула в них, вместе с ней, стоящей будто внутри этих глаз. То, что ее окружало, стало прозрачным, она видела огромную радужную оболочку и зрачок в виде щели, как у кошек, черную радужку, как Преисподня, слегка дымящуюся от мыслей, которые свивались и развивались, как разлитое по воде масло. Она смотрела и смотрела уже без страха, загипнотизированная этими заманивающими глазами.

— Не смотри, — раздался откуда–то голос. — Никогда не смотри в глаза дракона. — И при слове дракон она вышла из транса. Теперь она знала, что все, что она видела, было лишь отражением и существо было позади нее, позади нее — ее ужас вернулся с удвоенной силой, и у нее ослабели коленки. Она пыталась бежать, но бежать было некуда… Затем появился огонь, сожрал деревянные панели стен, окружил и уничтожил ее…

Она проснулась, за окном стало чуть светлее, где–то рядом витал запах виски.

— Тибе пр'виделся гадкий сон, душечка, — сказал голос Брэйдачина, и, хотя она не видела его, ей показалось, что кто–то нежно коснулся ее лба, погладил по волосам. Гэйнор закрыла глаза, успокоенная, но снова заснуть ей не удалось.

Рэггинбоун пришел к дому среди дня, когда Уилл с Гэйнор уже давно уехали.

— Уилл сказал, будто они отправились к какому–то специалисту, чтобы он посмотрел Ферн, — покрайней мере, я так его поняла, хотя мистер Робин говорит, что он и так ждет кокой–то из Эдинбурга, — сказала миссис Уиклоу. Робин, как хозяин дома, удостаивался почетного «мистер». — Вот что странно–то, они взяли с собой собаку.

— Лугэрри? — удивился Рэггинбоун. Миссис Уиклоу кивнула.

— Обычно когда едут к доктору, собак с собой не прихватывают, — категорически заявила она. — Похоже, они думают, что она чегой–то унюхает.

Рэггинбоун выждал, пока миссис Уиклоу отправится наверх, и пошел в комнату Уилла, где начал было произносить заклинания на языке Атлантиды, но Брэйдачин был уже тут как тут.

Да не надобно всего этого, — небрежно бросил он. — П'нятно, ты хочешь прознать об Уилле и девчушке. Они х'тели, чтоб я тебе все поведал.

Где они?

Уехали. Девчушка припомнила что–то про старые книги, что п'казывали в ящике с к'ртинками, и они поехали, чтоб все там разузнать. Говорил я им, дождались бы тебя, да они не п'желали слушаться. Они двинулися в Йорк поутру, да и волка с собой забрали.

В Йорк? — Рэггинбоун нахмурился, и между бровями появилась глубокая морщина. — Почему в Йорк?

Книги–то там, в м'зее, вот как она поведала.

Конечно. Это Музей древних рукописей, которым заведует доктор Лэй. Как удобно… для кого–то.

Молодому Уиллу от всего этого было не по себе, да он сказал, что нечего и спраш'вать, ехать им иль нет. Ему самое важное, что сестрица — в беде. Да он славный п'рнишка. Я лет сто не видывал таких, как он. — Последовало молчание. Солнце перед заходом выглянуло из–за облаков, послав в окно последние лучи. В этом ярком свете гоблин будто выцвел и выглядел как карандашный рисунок на стенах комнаты. — Ты небось последуешь за ими, — пробормотал он.