Кусочки сердца все еще болят, страстно желая вернуться к жизни под ночным летним небом, усеянным, как это ни печально, романтическими звездами. Прошло два года, а я все еще не полностью исцелилась с того момента, когда поняла, что все о Ксавьере Фоксе было иллюзией.

Я говорила себе простить его. Убеждала себя, что игнорировать его — это лучший способ, который у меня был, чтобы завершить эту главу навсегда.

Странно, что жизнь снова столкнула меня с ним, словно последние несколько лет попыток двигаться дальше были потрачены зря.

— Нам будет весело. — Ладони Ксавьера скользят вниз по моим рукам, пробегаясь по их длине, пока мой взгляд находит его. Его голубые глаза мерцают под вывеской над нами. Должно быть, другой клуб. — Если в какой-то момент тебе не будет весело, я отвезу тебя домой, соберу вещи и уйду прежде, чем ты проснешься утром.

— Это обещание? — Не то, чтобы его обещания много значат, но я не собираюсь прыгать над его предложением подобно какому-то легкомысленному щенку.

— Обещание.

Я издаю стон.

— Отлично. Пошли.

Мысль о том, что, возможно, смогу насладиться этой ночью с ним, такая же надуманная, как и остальные.

Ему повезло, что мне больше нечем заняться сегодня вечером.

— Потанцуй со мной!

Четыре часа. Три мартини. Две стопки текилы.

Старая Мэгс вернулась, улыбающаяся, смеющаяся, танцующая и кружащаяся.

Кому нужна крестная фея, когда алкоголь играет свою роль?

— Давай же! — Ее полные губы растягиваются в широкой улыбке, которая занимает большую часть красивого лица. Стеклянные глаза говорят мне, что Мэгс давно пьяна, но я уже знал это. Она была пьяна уже пару часов назад.

— Нам пора, — говорю, делая глоток воды. Я не пил ни капли крепкого всю ночь. Кто-то должен позаботиться о ней, и я не против, потому что очевидно, она нуждалась в этом больше меня. — Бары закрываются через час.

И она будет чувствовать себя дерьмово утром, если не притормозит.

Ее тело дрожит, и Мэгс лыбится на меня другой широкой улыбкой. Я люблю эту девушку. И не имею в виду так, как говорят люди, когда они обсуждают бейсбол или бутылку самодельного пива, или шафера на их свадьбе.

Я люблю Магнолию Грэнтэм.

Несколько лет назад мы готовы были захватить мир. Мэгс была моей лучшей подругой. Моим номером один. Она говорила в лицо обо всем моем дерьме, и я высказывал ей все прямо. Пятничный вечер был наш. Китайский ресторанчик еды навынос в ее районе знал нас по имени, а все, кто был с нами знаком, предполагали, что мы были какой-то женатой энергичной парочкой. Наша неразделимость увеличилась из ограниченного местечка, превращаясь в разгорающуюся зависимость друг к другу, которая никогда по-настоящему не исчезала.

Работать последние два года без Магнолии было эмоционально равноценно потери конечности.

Мэгс берет меня за руку и переплетает наши пальцы, выводя меня на переполненный центр танцпола, где какой-то псевдо-знаменитый ди-джей крутит вручную ремиксы самых популярных хитов. Она поднимает мою руку над собой, прокручивается, а затем берет вторую, укладывая на свои бедра, пока качает ими в такт.

Руки Магнолии подняты над головой, а ее лицо двигается из стороны в сторону, пока длинные темные волны падают на плечи. Она вспотевший, веселящийся сгусток энергии, который не показывает никаких признаков замедления.

Южная королева красоты танцует в такт, но это все, как замедленная съемка для меня. Я наслаждаюсь танцем, словно все исчезнет, как только проснусь завтра, потому что реальность нынче не так радостна. Двигаюсь под ритм, сжимая ее бедра, и притягиваю к себе дюйм за дюймом. Приятно, что она не ненавидит меня, даже если это лишь по пьяни.

Песня заканчивается, и Магнолия медленно убирает липкие пряди волос с лица. Она мне всегда нравилась с растрепанными волосами. Взъерошенная. Беззаботная. Но мне также нравился ее образ в конференц-зале. Она чертова акула, когда дело касается заключения сделок.

Именно поэтому мы были идеальной парой. Именно поэтому мы были так близки к завоеванию мировой недвижимости на Манхэттене, прежде чем распались по неизвестным причинам.

— Пошли. — Песня заканчивается, и я веду ее за руку в сторону от танцпола, когда начинается следующая.

Она надувает губы, а я не считаю нужным сообщать ей, что тоже не хочу, чтобы эта ночь заканчивалась, хотя уверен, что наши причины отличаются.

Я вывожу ее на улицу к блестящему красному «Шевроле Корвет» припаркованному недалеко, между платиновым «порше» и белоснежным «ауди» — оба с Нью-Йоркскими номерами. Мигающие знаки вывески и теплое свечение уличных фонарей окрашивают Мэгс в яркие оттенки золотого и янтарного.

Я бы поцеловал ее прямо сейчас — наказывающе — так, чтобы это передало годы всепоглощающего сожаления из моих уст в ее без слов. Мне нужно чувствовать ее великолепную улыбку на своих губах, прижимать к себе, ощущая, как тело наполняется частичками, которые изгибаются и сгибаются.

Мы подходим к пассажирской двери, и я наклоняюсь к ручке, не в силах отвести взгляд от Магнолии и от того, как она светится прямо сейчас, словно каждая ее часть полна жизни. Я словно смотрю в портал с прямой видимостью на прошлое.

Живая история.

Это та девушка, в которую я влюбился.

Девушка, с которой хочу быть.

Девушка, которая принадлежит мне.

— Что? — Улыбка исчезает. — Почему ты на меня так смотришь? — Я не отвечаю. — Ксавьер. — Ее брови хмурятся. — Что?

Мой ответ не приходит в форме слов. Это и не нужно.

Я впиваюсь в ее губы, руками обхватывая лицо и пальцами запутываясь в мягких волнах. Наши рты танцуют в тандеме, слегка касаясь, сталкиваясь и почти не задыхаясь. Мой язык проскальзывает мимо губ Магнолии, находя ее. Тело Мэгс напрягается, затем расслабляется. Она не сопротивляется поцелую, по крайней мере не физически. Я могу только представить разворачивающуюся войну ее головы и сердца прямо сейчас, но это волнует меня меньше всего.

Желал эти губы уже много лет. Скучал по этой улыбке каждый день. Эта девушка, единственная, которая заставляет все остальное уйти на задний план, моя.

Я нуждаюсь в ней.

И может не признавать этого, но она нуждается во мне.

Миллион женщин проживают в городе, но ни одна из них не знает меня так, как эта. Ни одна из них не подбадривала меня, когда скончался мой брат. Ни одна из них не ухаживала за мной до выздоровления после месяца в больнице с тяжелым случаем панкреатита. Ни одна из них не мирилась с моим дерьмом или знала, как поставить меня на место, как это делала Мэгс. Наша индустрия наполнена обществом карьеристов и треплом. Магнолия же настоящая.

Она приходит в себя. Я чувствую, как моя душа искрится, когда заявляю права на ее медовые губы.

— Блядь, — стону я ей в рот, пальцами впиваясь в кожу ее головы. — Где же ты была, Магнолия Грэнтэм? Почему так долго пропадала?

Ее рот застывает. Ладони упираются мне в грудь. Вот так просто я теряю ее снова и снова.

Мы не опускаемся обратно на землю в каком-то смутном, странном оцепенении. Мы были жестоко выброшены из горящей стратосферы, которая временно удерживала нас.

— Нам пора ехать. — Она забирается на пассажирское сидение «шевроле».

Что, черт побери, со мной не так?

Нажимаю на кнопку окна, когда Ксавьер везет нас обратно домой. Мне нужен свежий воздух и ясная голова, потому что сейчас я подшофе, и мои мысли говорят одно, пока тело делает другое.

Сейчас погружаюсь обратно в его ловушку, и это последнее место, где мне стоит быть. Я зашла слишком далеко, чтобы оказаться именно там, где начинала.