— Ева всегда очень щепетильна в вопросах выбора туалета, и нам частенько приходится ее ожидать.

Похоже, леди Элизабет ничего не заподозрила. И, по-видимому, несмотря на свой возраст, а может быть, именно благодаря ему, тоже была щепетильна в вопросах туалета. Почтенная дама надела платье из шуршащего темного шелка, застегнутого на необъятной груди на два ряда гранатовых пуговиц. Тюлевые оборки чепца окружали ее обрюзгшее лицо с двойным подбородком. Если она когда-то и была хорошенькой, то теперь ничто не напоминало об этом. Карл подавил улыбку, вспомнив ее прозвище — «невеста стариков», оно удивительно ей подходило. Оставшись старой девой, она, видимо, находила отраду в чревоугодии, была очень полной, передвигалась тяжело, опираясь о палку черного дерева, и все время близоруко щурилась. А голос был негромким, душевным, что несколько не вязалось с тем, как чопорно, почти брезгливо, она поджимала тонкие губы.

Приложившись еще раз к ее руке и представив лорда Грэнтэма — старая леди приветливо заулыбалась, взглянув на красавца Джулиана, — Карл повернулся к преподобному Энтони Робсарту. Это был важный господин с большим носом, нависающим над окладистой белой бородой, и полным нетерпимости взглядом. Его маленькие темные глазки так и сверлили гостей из-под выпуклых надбровных дуг. Одет он был во все темное, даже чулки надел черного цвета, а на тупоносых башмаках красовались банты черного бархата. Седеющие волосы преподобного сэра Энтони были коротко острижены, их покрывала черная шелковая шапочка — она так плотно сидела на голове, что уши неестественно топорщились — примета, по которой роялисты дали пресвитерианцам прозвище «ушастые».

Как и тетушка Элизабет, Энтони Робсарт выразил гостям свою признательность за спасение племянниц, правда, отметил, что те сами повинны в том, что случилось. Затем он сразу перешел к другому, более занимавшему его вопросу.

— Мне сообщили, что у вас дело к моему досточтимому брату, не соблаговолите ли пояснить, какое именно?

Карл опустил глаза, пряча усмешку, ибо понял, что этот Робсарт явно желает, в отсутствие в замке настоящего хозяина, чувствовать себя таковым. Поэтому пока Джулиан окидывал любопытного пресвитера холодным взглядом, Карл принял самый благочестивый вид:

— Боюсь, мы не уполномочены делиться данным поручением с кем-либо, кроме его светлости. Но пусть этот ответ не покажется вам дерзким. Ибо мы всего лишь поборники правого дела, которые, смею думать, следуют по узкому тернистому пути, где человек — ничто, а Бог — все.

Эта маловразумительная, но исполненная пуританского благочестия фраза умерила любопытство пресвитерианина, хоть он и не получил желанного ответа. Энтони Робсарт тут же ответствовал словами Писания:

— Воистину «тяжкое бремя возложено на сынов Адамовых с того дня, когда они вышли из чрева матери, и до того, как возвратятся в лоно матери сущего». Времена сейчас неспокойные, и старая Англия поделена меж теми, кто стоит за Бога, и теми, кто продолжает держать руку Антихриста.

Карл ответил что-то в этом же духе и постарался отвлечь слишком пристальное внимание сэра Энтони от Джулиана, который своим роялистским видом явно не вызывал у того Доверия.

Наконец благочестивый дядюшка Энтони заговорил о чем-то более существенном, то есть об ужине, заявив, что не стоит дожидаться племянницу до того, как все блюда остынут. Однако он тут же впал в противоречие, ибо, едва все заняли места за столом, и Карл уже почти с благоговением вдыхал запахи изысканных кушаний, как Энтони Робсарт с очень важным лицом стал читать бесконечную молитву, сочиненную им самим. Она начиналась с благодарения за ниспослание пищи, продолжалась рассуждениями о церкви и государстве и переходила в моление о ниспослании помощи «детям израилевым»…

Громко распахнулась дверь, и как ослепительное видение возникла Ева. Она мило извинилась за опоздание, хотя сам ее вид служил достаточным извинением. На леди Еве было надето прелестное платье светло-голубого шелка, его юбка заканчивалась сзади небольшим шлейфом, а по бокам была высоко подобрана и спадала спереди округлыми складками, позволяя видеть нижнюю юбку из серебристой парчи. У платья был квадратный, очень низкий вырез, открывающий восхитительные полушария ее груди, меж которыми сверкающей каплей покоился бриллиантовый кулон на золотой цепочке. Воротник из тонких кружев лежал на ее покатых плечах, корсаж украшали голубые бантики. Такими же бантиками были перехвачены пышные буфы рукавов. Аккуратно уложенные волосы тугими локонами спускались вдоль щек до ключиц и сверкали, как живое золото. На затылке волосы были свиты в высокий узел, сколотый невидимыми булавками. Выглядела она просто великолепно: в таком виде не стыдно было появиться и при дворе, однако ничего в нем не было чрезмерным, чтобы казаться вызывающим. И все же Ева сознательно принарядилась так, чтобы пленять. Она приличия ради обменялась улыбкой со Стивеном, и тут же поспешила взглянуть на Карла. Увидев, как он жадно сглатывает слюну, она еле сдержала торжествующий вздох. Быстро заняв свое место за столом, Ева молитвенно сложила руки, но, вскоре поняв, что речь дяди, перешедшая на обличение суетности всяких мирских устремлений, будет бесконечной, решила взять дело в свои руки. Глубоко вздохнув, она твердо изрекла, перебив дядю:

— О, Господи наш всемилостивейший, благодарим тебя за эту обильную трапезу и за радость принять наших гостей, которые могут разделить ее с нами. — Расправив юбку, она опустилась в торце стола, делая знак двоим прислужникам, чтобы начинали подавать кушанья.

Все тут же начали рассаживаться, лишь преподобный Энтони стоял какое-то время, испепеляя племянницу гневным взглядом, но, поняв, что его никто не поддерживает, тоже сел и стал сердито расправлять салфетку.

Вначале ужин проходил в молчании, все были заняты исключительно трапезой. Она стоила того: жареная утка, фаршированная устрицами и луком; баранина с приправой из свежих овощей; запеченная в тесте оленина; краб, приправленный имбирем и ликером; большой сырный пирог с румяной корочкой и множество разнообразных овощей. В графинах мерцало сладкое темное вино и легкое сухое. Обслуживали вкушающих двое слуг, действовавших столь расторопно, что вскоре стало ясно, что большой штат челяди и не нужен. И был еще управляющий, следивший, чтобы хватало приборов, но больше державшийся в стороне, возле буфета с посудой.