— Если нам дадут хорошенько помыться и покормят, мне будет все равно, пусть даже он плюнет мне в лицо, — с ухмылкой ответил Лахлан. — Веди нас, Тэм!

Рованглен представлял собой небольшое процветающее хозяйство, приютившееся в лощине между холмами, где широкий ручей бежал по золотистым полям и в пруду плавали лебеди. К ферме вела длинная аллея рябиновых деревьев, от которых она и получила свое название, а крепкий дом с высокими остроконечными фронтонами был обнесен высокой стеной с массивными железными воротами.

Они подождали на широкой лесной просеке, глядя на ферму. Все было спокойно. Серый дымок лениво поднимался над одной из труб, а на лугу паслись лошади. На полях высились огромные стога сена, по золотой стерне прыгали птицы. Деревья уже окрасились во всевозможные оттенки красного, желтого и коричневого цветов, и там и сям виднелись рябины, сгибающиеся под тяжестью пламенеющих гроздьев. Тени уже становились длиннее, и под деревьями было холодновато.

Путешественники очень спешили, но передвигаться пришлось украдкой. Тэм вел их извилистыми проселками и полями, и перегруженная повозка часто увязала в грязи, откуда ее приходилось вытаскивать с помощью солдат. Они старались по возможности избегать встреч с людьми, но на полях работало множество фермеров, а отряд солдат вместе с командой «Морского Орла» и «Вероники», целителями, циркачами и колдунами стал довольно многочисленным и пестрым. Фургон был переполнен теми, кто не мог идти, а многие усталые лошади везли больше одного седока. Все почернели от пыли, одежда большинства переживших кораблекрушение лишь немногим отличалась от лохмотьев. В таких условиях было невозможно не привлекать к себе внимания, равно как и не оставлять следов на мягкой земле полей и сломанных прутиков в живых изгородях.

— Боюсь, мы сослужим твоей семье дурную службу, — хмуро сказал Лахлан. — Если где-то поблизости Яркие Солдаты, они скоро о нас пронюхают.

Тэм выглядел встревоженным.

— Не бойся, — сказала Изолт. — Нашей армии приказано идти сюда. Вскоре у нас будет подкрепление.

Выражение тревоги на лице Тэма лишь усилилось, и он с беспокойством оглядел безмятежную долину. За ручьем виднелся яблоневый сад. Золотистые плоды выглядывали из листвы, полускрывавшей дом с зеленой остроконечной крышей. Дорога вела через голые поля и рощицы в небольшую деревушку, над которой нависала серая громада церкви. Ее квадратную башню венчал высокий конический шпиль с позолоченным крестом, поднимавшийся высоко над деревьями и крышами.

Фермеры повсюду вокруг работали с неторопливой грацией людей, проводящих круглый год на земле. На одном поле большую телегу нагружали сеном, на другом мальчик пас стадо откормленных черных свиней. Около одного из домов крепкая женщина топором колола лучину на растопку. У реки на свежем ветру медленно крутились лопасти мельничного колеса, а неподалеку трое мужчин в грубой коричневой одежде сгружали с подводы мешки с зерном. На деревенской площади ребятишки играли в классики или сидели на корточках, бросая бараньи лопатки. Время от времени из деревни доносилось то блеяние овцы, то звон кузнечного молота, то рожок пастуха, сидевшего среди стада своих коз на берегу реки.

— У нас в Киркленбрайте уже давно не было войны, — с несчастным видом сказал Тэм.

Часы начали отбивать время. Колокола прозвонили шесть раз, и скрытые лесом наблюдатели увидели, что работавшие в полях фермеры отложили свои мотыги и косы и гуськом потянулись по стерне к церкви.

— Сколько раз в день вы должны ходить в церковь? — спросила Финн, когда Тэм осторожно начал выводить отряд из-под покрова леса.

— Раньше нужно было раз в будни и дважды по воскресеньям, но теперь Всеобщее Собрание требует, чтобы все ходили по меньшей мере три раза в будни и шесть раз в воскресенье. Нам тут, поблизости от церкви, может, и ничего, но вот тем, кто живет на дальних фермах, приходится очень нелегко.

— Но зачем они заставляют вас так часто ходить в церковь?

Тэм пожал плечами.

— Может, если мы будем целыми днями стоять на коленях и молиться, у нас не останется времени ни на что другое, — ответил он с сарказмом.

Теперь долина была пуста, и путники смогли выехать на пыльную дорогу, передвигаясь как можно более бесшумно. Вечер был таким тихим, что они слышали пение, доносившееся из церкви, и журчание речки по камням. Железные ворота Рованглена были открыты, и они прошли в них через холодный сумрак рябиновой аллеи.

— Пожалуй, вам всем лучше спрятаться в сарае и подождать, пока моя семья не вернется из церкви, — сказал Тэм.

Они послушно забились в большое здание, заполненное тенями и пахнувшее соломой и пылью. Там уставших лошадей смогли наконец расседлать и обтереть. Тэм раздал им сено и показал солдатам, как качать воду насосом. Мужчины и женщины, как могли, разместились на соломе, усталые после долгого дневного перехода. Все были напряжены. Они находились в самом сердце вражеской территории, совершенно не готовые к бою и весьма уязвимые для предательства. Даже если Серые Плащи двигались на полной скорости, они все еще находились в нескольких лигах от Киркленбрайта, совершенно не зная, где укрывается отряд Лахлана. Оставалось лишь довериться Тэму и его семье.

Примерно через час снаружи послышались голоса. Тэм поднялся. Щеки у него пылали, взгляд стал напряженным.

— Я слышу голос моей матери. А это сестренка смеется! Ждите здесь. Я пойду и все им объясню. Все будет в порядке, обещаю.

Он торопливо выбрался из сарая в сгущающиеся сумерки и позвал мать. Раздался взволнованный шум, хлопнула дверь, а потом все стихло.

Ожидание показалось нескончаемо долгим. В конце концов, до них донесся стук распахнувшейся двери, и в сарае появился Тэм с фонарем в руке. За ним шагал высокий мужчина с суровым гладко выбритым лицом и очень коротко стриженными седыми волосами, одетый в серые штаны, высокие сапоги, грубую рубаху и черный плащ, который явно видывал лучшие дни. Но он держал себя с властным достоинством, с сердитым презрением оглядывая толпу мужчин и женщин.

— Кто из вас человек, который называет себя пророком? — осведомился он.

Киллиан задремал, но Джоанна ласково разбудила его и помогла подняться на ноги. Он огляделся вокруг изумленными глазами, в конце концов остановив свой взгляд на фермере и его сыне. Тэм поднял фонарь выше, чтобы свет упал на изувеченную голову Киллиана с уродливыми рубцами на том месте, где когда-то были уши.

Фермер долго смотрел на него, потом сказал чуть мягче:

— Многие потеряли уши по повелению Филде, да и руки с носами тоже. Откуда я знаю, что ты действительно Киллиан Слушатель, пророк?

Киллиан неуверенно взглянул на него.

— Я Киллиан, тот, которого зовут Слушателем.

Фермер нахмурился и засунул большие красные руки за ремень. Потом обвел взглядом толпу.

— А та, которая называет себя Ник-Хильд?

В его голосе прозвучала странная нотка, какая-то тоска, плохо скрытая под маской воинственности.

Эльфрида грациозно поднялась и вышла вперед, плотно закутанная в свой темно-красный плед. Хотя ее волосы выбились из тугого узла и в них застряла солома, а к юбке прилипла грязь, ей как-то удавалось излучать спокойное достоинство.

— Я Ник-Хильд.

Он долго разглядывал ее.

— У вас такие же белокурые волосы, как у всех Мак-Хильдов, — сказал он наконец. Вся воинственность из его голоса куда-то исчезла.

— Это потому, что я одна из них, — ответила она, и в ее нежном голосе не прозвучало ни гнева, ни обиды. — Грустно, когда человек из Киркленбрайта не узнает Мак-Хильда, когда видит его. Неужто ты забыл, почему эта долина так называется? Разве не здесь яркая воительница родила своего первого сына, положив начало моему клану? Разве ваша церковь не первая, построенная в Яркой Земле?

— Да, это так, — отозвался фермер, потирая колючий подбородок.

Фермер тревожно переминался с ноги на ногу, оглядывая мужчин и женщин, сбившихся в кучу в темном сарае.