— Удивительное решение, тем более со стороны опекуна. И правда, чудоковатый он.

— На этом чудачества не кончаются, Тереза. Везде, где бы ни стояло право решения за меня, всегда это право он отдавал мне. Всегда улыбался и твердил, мол, решение обязано стоять за тем, на кого оно влияет, распространяется. Я и не заметил, как он привил мне чувство самостоятельности и ответственности за свои же решения. Помню, совсем мальчишкой, мы дружиной вышли на охоту. Гордолин взял меня с собой — мир показать, да и просто, чтобы не скучал дома. И в одной деревушке мужики с девчонками на сеновале зависли… Этот дурень мне, дай бог тринадцатилетнему шкету, предлагал к ним присоединиться… Разумеется, если сам того захочу. И по плечу хлопал, усмехаясь.

Тереза тоже не смогла сдержать смеха. Она даже привстала, опираясь руками о пепельную землю, и, заливаясь смехом, улыбчиво косилась на изгнанника. Тот в ответ улыбался, хотя и всем видом показывал, как до сих пор стыдится той ситуации.

— Только не говори, что ты не присоединился. Иначе я совсем разочаруюсь в тебе.

Иво хмыкнул.

— Не скажу.

Она вновь прилегла на него. И вновь, согревающаяся теплом его тела, растаяла на теплом и упругом мужском плече, задумываясь о том, насколько прекрасна жизнь, даже такие банальные и бредовые вещи, что рассказывал Иво.

— А он… — Тереза выдержала легкую и неловкую паузу.

— Да. Знал. — перебил ее Иво. — Он знал с самого начала, что я изгнанник. Таковым меня увидел впервые. Тогда война была, и какой-то мужик пытался меня ограбить — у меня продукты были, своровал, дабы убежать подальше от линии фронта. То ли испугался, то ли обозлился — уже не помню точно, что испытал, но прекрасно помню, как чуть не изгнал его. И потом, забившись в угол из-за напавшей на меня паники, увидел Гордолина. Он подошел аккуратно — видел, что глаза горят. Сразу бросил меч, кинул мне еды. И… Черт, Тереза, это было самое человечное, что я видел в этой жизни. После того дня не могу я от него отвязаться. Он мне стал настоящим отцом.

Иво замолчал, а Тереза, явно понимающая, что он продолжит рассказ, не встревала. И оказалась права.

— Никогда он не звал меня отродьем и тем патче никогда косо не смотрел. Знаешь, это было удивительно, но человек рисковал собственной жизнью ради какого-то дьявольского отрепья, скрывая меня. Сколько его помню, он лишь твердил, что мне дана великая сила, за которой стоит великая ответственность. А после этих слов всегда улыбался, крепко обнимал, и говорил, что я обязательно с ней справлюсь. Наверное, этим он меня и зацепил.

Тереза не видела и не чувствовала, но по щеке изгнанника скатилась едва заметная даже самому зоркому стрелку слезка. Такая, что была ощутима лишь для Иво. Но он все равно улыбался

— После того, как встретил, — продолжал Иво, — он сразу же забрал меня в Люстер. Город процветал, экономическое чудо всего континента как никак. Начал учить фехтованию, грамоте, этикету, мышлению — всему, что сам знал и чему сам когда-то учился. Был тогда обычным воякой, но с каждым годом заслуги прибавлялись, из-под его пера вылетали новые опытные бойцы, а сам он относился к каждому воину, как к своему сыну. Вот и дослужился до генеральского чина. Стал главнокомандующим. Он при своем положении может скупить поместье огромное, поместить туда прислуг с полгорода, ничего не делать, кроме сна, выпивки и отдыха. А он и по сей день молодежь тренирует. Ничего не поменялось в его голове.

— Чудоковатый и удивительный. Лучше не описать.

— Ты права.

Они замолчали. Тереза, уже привыкшая ко всему вокруг, не могла заметить, что небо в Астрале все же отличалось от мертвой картины всего прочего. Ей было не дано. Но Иво видел.

Он недаром постоянно лежал. Небо было тем, что манило и так походило на настоящий мир. Правда, сколько бы он не смотрел, не мог понять: то ли это звезды настоящие, то ли кусочки пепла слетаются откуда-то с необузданных и неизвестных вершин.

А Терезе было плевать. Натурально. Плевать, что это, где это, плевать, что здесь было настоящим, а что — нет. В ее голове давно пропал образ жизни, образ голода, рядом с ним и вкусной еды, образ бредящего разума после того, как перепил. Она давно позабыла, как кожа покрывается мурашками от прохладного ветра, как в голове, словно щелкает, появляется желание поцеловать случайного прохожего и провести с ним ночь, после чего рано утром сбежать прочь и никогда с ним не видеться.

В ее голове было столько много мыслей, и столько всего она хотела обсудить с Иво. Столько всего хотела спросить. Порой даже хотела поцеловать его. Хотя, она явно отмечала, и не раз, что это «порой» было достаточно частым. И более того, прекрасно знала, что подобного жеста с ее стороны изгнанник в данный момент не сможет понять и расценить.

— Под его опекой, думаю, я смог стать человеком, — продолжил Иво, перебив размышления девушки, отчего та сначала не услышала слов, но вскоре слегка дернулась и убедительно кивнула.

— Ты так думаешь?

— Определенно, — Иво смачивал слюной засохшие губы и немного повел плечом, уже затекшим от лежащей на нем женской головы. — Человек из без того зверь самый страшный, что уж говорить про изгнанников. Правильные нравы формируют личность, воспитывают в нем человечность. И, знаешь, я постоянно думаю, куда бы привела меня судьба — того голодного, обозленного и ужасного мальчика, если бы не простой Бауманский мужик. Сколько бы не задумывался — итог один и тот же.

Тереза призадумалась.

— Знаешь, — заговорила она, прервав недолгое, но глубокое молчание, — в этом и заключается родительская ноша. Сквозь призму собственного опыта научить свое чадо чему-то, что сам не смог постичь. Ну, на самый крайний случай, чему сам учился и что сам отточил до идеала. И делай все по-доброму, давай выбор и никогда не ограничивай. Это сложно, многим не дается такая, казалось бы, банальная истина. А самое смешное в этом всем, что мы с тобой это понимаем. Прекрасно понимаем. Но понимаем ровно до того момента, пока сами не обретем своих детей. Только ребенок явится, как ты резко слепнешь. Никогда не замечал?

Иво промолчал. Тереза слегка вздохнула.

— Ну, да, думаю, что замечал. Можешь не отвечать, я понимаю.

— Спасибо.

Изгнанница краем глаза взглянула ему в лицо. Она и до этого уже смотрела туда, причем так часто, что могла по памяти изобразить на холсте каждую неровность грубого мужского лица. Но сейчас что-то было иначе. Это были ни эмоции, ни отчего-то резко возникшее плохое самочувствие или что бы то ни было. И это что-то было ей настолько незнакомо, что девушка вмиг растерялась, но не могла показать этого. А Иво и не замечал, слишком сильно он был отвлечен. И Тереза хотела узнать, да только не успела вставить слова.

— Обладатели черного пламени — Вальны?

Иво произнес это чересчур резко. Так, что Терезе потребовалось время, дабы этот вопрос дошел до нее и она смогла хотя бы понять, что было спрошено. После этого она сначала скорчила мерзкую для ее лица гримасу, отодвинулась и уселась так, чтобы прекрасно и отчетливо видеть его лицо. И то, что она видела, было тяжело описать: безжизненное, холодное, слегка потерянное. Но при этом возбужденное и яростное. Он словно отчаянно терзал глазами все, к чему приковывался его взгляд. И это пугало изгнанницу.

— Да. Но… К чему вопрос?

Иво не сразу ответил. Он выжидал, подбирал слова, но, какие бы не сыскал, все сходилось к простому и элементарному, словно удар поленом по лбу.

— Я встретил одного из них. Тебе ничего не дает прозвище «Чарующий лик»?

Тереза погрубела, потерялась в пространстве. Любой, не знающий сути вещей и разговора, подумал бы, что она лихорадит и бредит. Было видно, как губы задрожали, а зрачки увеличились, лицо побледнело, как будто она готовилась вывалить наружу все содержимое своего желудка.

— Нет… Такого быть не может.

— Может. Увы, может. И я вижу, что ты что-то знаешь. Так вот теперь будь добра это высказать. Я весь во внима…