Сказочник не отреагировал. Сперва. Он подлетел к лицу Иво, опустился чуть ниже.

— Также, как и невозможно изменить душу, потому что это первозданное, невозможно даровать живому существу исключительно высшую демоническую способность перемещаться между мирами, тем более, в Астрал — измерение пепла, измерение мертвых душ. Никому из живых, даже из мертвых, такое не подвластно. И никакое оружие не способно на такое.

— А что, если это оружие будет живым?

Сказочник и не поверил своему слуху сначала. Он не оценил сказанного Иво, ровно как и не оценил самой его идеи.

— Живые оружия никто не кует уже очень давно, Иво.

— Живые оружия испокон веков для изгнанников делали Высшие демоны-перебежчики, коем ты и являешься. Сказочник, таково мое желание. Единственное и, как ты говорил, оно может быть любым.

— Ты серьезно желаешь реликвию? Из всех своих заветных желаний это — твое самое заветное?! — Сказочник истошно прокричал. — Ни любовь, ни власть, ни слава, ни даже покой и свобода? Ты желаешь оружие, чтобы изгонять?

— Я желаю мира этому миру. И желаю оберегать его. В меч, что ты сделаешь для меня, закуй душу этого отродья, — Иво приподнял сосуд с душой Мора. — Таково мое заветное желание за его изгнание.

— Невозможно из Ассии попасть в Астрал, изгнанник! Никому такое не под силу. Связь с этим измерением отсутствует, даже Высшие демоны, даже я, не способны на подобное. Нельзя влиять на астрал, ни попасть, ни заточить.

— Да, а как же тогда ты заковал туда Терезу Вальн? Девушку-изгнанницу, если нельзя ни попасть, ни заточить?

Иво дернул рукой, моментально вооружившись Фаэдрой. Он приставил лезвие косы к его горлу, скаля зубы, зарился черными глазами.

— Ты действительно подготовился, — ухмылялся Сказочник.

— Вот тебе еще один совет на будущее: будь аккуратен в своих высказываниях. Особенно, когда ведешь торги с заказчиком.

Иво протянул руку, вручая сосуд с душой Мора демону. Сказочник нехотя принял его и сунул под свой балахон.

— Будет тебе живое оружие. Тринадцатое по счету. Первое выкованное за последние пятьдесят лет, закаленное в самом первородном черном огне Когтейма. Но, Иво, послушай меня напоследок…

Холод так сильно подул, что костер, находящийся за их спинами, вмиг потух. И воцарилась истинная тьма.

— Бойся своих желаний. И последствий после них.

Только Сказочник произнес последние слова, как он пропал, превращаясь в туман. А после и туман пропал. И холод по всему телу отступил.

Черный изгнанник еще минуту продолжал стоять в таком положении, пока его конь не заржал, потому что проснулся.

II. Незаконченные дела II

— И тут я ему в глаз — на!

Фарбул, разумеется, как и всегда, был пьян. В этот раз он стоял на столе и, шатаясь, имитировал драку.

Иво сидел рядом, смеялся и тоже выпивал. Справа от него был Гордолин. И они вдвоем дивились с бородатого воина.

— А что было потом, Фарб? — Иво допил свой кубок с медом. На замену девушка-трактирщица принесла новый.

— А потом… а потом я, Иво, его повалил, поборол, побил, показал всю свою силушку Бауманскую! Хрясь, трясь, трах-тибидох и все такое. Ну после такого красотка Мила не могла устоять предо мной.

— Думаю, продолжение мы итак знаем, — Гордолин смеялся, чокаясь кубком с Иво. К ним присоединился Фарбул, что решил слезть со стола и не привлекать к себе излишнее внимание всей таверны «Пьяная вишня».

— А потом я, генерал, так ей в гузно засандалил! Она сама возжелала, между прочим. Вы бы знали, как она кричала, всю деревню разбудила! Я ее и так, и этак, и с поркой, и…

— Фарб, — пшикая носом, сдерживал смех Иво, — мы знаем, как ты их имеешь. Не делай из этого центр мира.

— Иво… — Фарбул притянул изгнанника за затылок, столкнулся с ним лбами, а имя его произносил так долго и протяжно, что можно было успеть выпить целый кубок Люстерского меду, — это — не центр мира. Мой хер — центр мира. Хочешь оспорить?

— Молю тебя, Иво, только не спорь, иначе он никогда не успокоится.

— Во-во, генерал… истину говорит. Базу выдал медведь.

Фарбулу поплохело, он откинулся на стуле и опрокинул голову на его спинку. Казалось, что он уснул.

— Не обрыгай здесь все, молю тебя.

— Моли! Тверди! И пой! Рыгни в яму и смой! Но, Иво, знай одно! Ты — скучное говно! Пей давай!

Фарбул икнул.

— И пой… — все же дополнил он под конец.

Иво умилялся, все-таки, он очень скучал по подобному — спокойному времяпрепровождению в кругу близких друзей и братьев. Недоставало ему лишь только одного. Или, правильнее было бы сказать, одной.

— Инела не придет? — Гордолин повернулся лицом к Иво, тот сразу же взгрустнул.

— Нет. Сказала, у нее неотложные дела. На пару с Карелией.

— Вот она дает, девка-то! Иво, ты прости меня, но это грубость — ее любовник вернулся с долгой поездки, а она сидит и… ик… работу работает! Я осуждаю ее! Целиком и полностью.

— Она — королевская советница, Фарбул. Тебе есть чему у нее поучиться, — как всегда, словно отец каждого своего воина, Гордолин выдавал какие-то заумные философские мысли.

А Фарбул, как тот третий сын, бестолковый и безмозглый бунтарь, ловко парировал нравоучения раздолбайством.

— А Иво есть чему поучиться у меня. Брат, там в квартале отсюда есть прекрасный бордель… Место любви и силы, тебя примут не хуже Инелы! Давай туда…

— Никогда, Фарб. Помнится мне, это тот бордель, где мы с тобой суккуба изгоняли. Пожалуй, я воздержусь.

— А, то есть это единственное, что тебя останавливает? Так давай в другой бордель!

— Фарбул! — рыкнул Гордолин.

Иво улыбнулся, хотя ему действительно не хватало Инелы.

— Не горюй, сын мой. Сам же знаешь, какие сейчас напряженные отношения с югом. Она действительно вся в работе, — Гордолин присел поближе, отпил из кубка.

— Да, знаю. Я все понимаю.

— Но женского ложа хочется! — кривляясь, кричал Фарбул. Он все еще смотрел на потолок, облокотившись головой на спинку стула.

В ответ Иво зашвырнул в него пустой кубок. Прилетел он прямо в нос, с отчетливым щелчком.

— Ты дубу дал, Иво? Я как лучше хочу, а ты!

— Это, друг мой, — Иво протянул Фарбулу выпить, — чтобы ты протрезвел и мог и дальше с нами пить. Понимаешь?

— Фарбул протер глаза, взглянул на стол, взгляд его был грустнее взгляда пса, ждущего хозяина. Но потом он будто осмыслил слова Иво и стал таким счастливым, таким радостным. Он схватил кубок с медом и вскочил, проливая густую пену на стол.

— Вот поэтому ты и мой брат! До дна, таверна! До дна!

Весельчак Фарб подзадорил всех в таверне, те его дружно поддержали. Когда таверна выпила всеобщий тост, Фарбул вскочил в центр и окрикнул всех.

— Дамы и господа! Сейчас будет песня. Поют все, ведь все вы ее знаете!

Таверна вмиг утихла, дожидаясь заветной песни. Все знали, что это будет за песня.

И вот он запел, а барды, сидевшие рядом, заиграли музыку, веселую и озорную:

"Простому мужику ничто не надо,

Дайте ему вилы и коров,

Дайте ему хату, дайте бабу!

Дайте жизни мирной без забот!

Простой бабе ничего вообще не нужно,

Дайте только крепкое плечо мужское.

Бауманскому народу, эх, не чуждо!

Убивать и воровать чье-то чужое!

Но только нашего ты тронь,

Как за тобой умчится конь,

За собой ведя огромную орду…

Эй!

Эй, мужик! Налей-ка нашим меду!

На врага идем мы дружно все в поход!

Бауманию спасай от врага гнета.

Насади его башку на чистый кол!

Эй!

Мы соседа своего зауважаем,

Если он к нам по-соседски, с добром.

Мы соседей никогда не обижаем!

Но свое всегда с достатком заберем!

Нам б тепла родного, хлеба с отрубями!

Нам бы праздников и кушанья на стол!

Но если тронут — всем бошки поотрываем!

После их насадим мы на чистый кол!

И если тронешь старика,

Девчонку или мужика,

Вся Баумания запомнит на века!