— Свет, Миша! — тихо бросил Павел.

Он оттащил человека к месту засады. Фонарик осветил искаженное страхом длинное лицо с бесцветными глазами, с отвалившейся челюстью. Этому человеку, судя по всему, было около тридцати лет, он был в черном бушлате, в высоких сапогах. Рыжеватые волосы выбивались из-под низко надвинутого на лоб кожаного картуза. Выражение страха в глазах человека сменилось ужасом, когда Голубок приблизил голову к его лицу и шумно принюхался.

— Спросим — кто? — предложил Миша.

— Да, но не позволим ему поднять крик, — быстро ответил Павел, вглядываясь в лицо, обезображенное, страхом. — Кто-нибудь из ваших есть еще в Клятой шахте? — спросил он, не выпуская тонкой и жилистой шеи. — Отвечайте глазами «да» или «нет», или я задушу вас!

Человек утвердительно моргнул.

— Сколько? Человек снова моргнул.

— Это значит — один человек? Тот же знак утверждения.

— Сколько лет тому человеку, которого вы недавно потеряли, когда хотели выйти из шахты: двадцать?.. Нет?.. Тридцать… Хорошо! Сколько лет тому человеку, который находится в шахте: двадцать?.. Тридцать?.. Сорок?.. Пятьдесят?..

Человек медленно закрыл глаза.

— Лишился чувств! — с отчаянием воскликнул Павел. — Значит, остался старик!

Это вырвалось из груди стоном. Миша удивленно смотрел на Павла Петровича.

Сзади послышались быстрые шаги, из темноты показался сержант Трофимов.

— Есть один? — быстро спросил он.

— Получайте! — весело ответил Миша.

— Как дела у товарища Игошина? — осведомился Павел.

— Уперлись в завал… Завал до конца не разобран. Теперь они идут вслед за мной.

— Мы — вперед. Собака тянет сильно… Миша, не забывайте о листочках. Кидайте их чаще, не целые, а половинки…

Снова Павел и Миша бросились за Голубком, который рвался вперед, опустив голову к земле, и по временам, когда Павел старался одернуть, успокоить его, тяжело рычал.

5

Началась подземная путаница. Узкие и низкие, надежно крепленные выработки шли, казалось, бессистемно, неожиданно сливаясь опять. В одном месте ходок с сильным током воздуха уперся в лоб забоя, но оказалось, что отсюда вверх ведет солидная отвесная лестница с широко расставленными ступеньками. К удивлению людей, Голубок первый бросился к лестнице и стал карабкаться, ловко цепляясь за ступеньки передними и помогая себе задними лапами.

— Красота зверь! — с восхищением произнес Миша. В новом горизонте снова пошла та же путаница.

Кое-где в бортах зияли черные отверстия «печей», в двух-трех местах Павел мимоходом заметил в кучах отваленной породы громадные кристаллы уралита. Некоторые из них не уступали кристаллу, составлявшему украшение коллекции Абасина. Борта выработок показывали то пепельно-серебристый флюорит, то слюдянистый сланец — благодатные жилы. Чувствовалось, что горняки в старину искали особенно упорно в этих местах.

В одном месте ходок вдруг оборвался над пропастью — шахта здесь снова сомкнулась с пещерой. Свет двух электрических фонариков с трудом достиг конца пустоты. Из темноты выступили серые острые скалы, подпиравшие неровную куполообразную кровлю. Повернули назад, потом вошли в боковой штрек.

Голубок становился все нетерпеливее, беспокойнее; порой Павлу казалось, что собака потеряла след и волнуется.

— Эх ты! — с усмешкой упрекнул Миша собаку. — Не знаешь, что к чему!

Цепь чуть не вырвалась из рук Павла — так резко подался вперед Голубок; шерсть на нем вздыбилась. Он пополз, касаясь земли брюхом, непрерывно рыча. Это напоминало поведение собаки перед первой встречей в шахте. Но теперь было непонятно, откуда нужно было ждать появления врага. Выработка полого шла вниз и казалась бесконечной.

— Гасите свет! — приказал Павел.

Фонарик Миши погас. В своем фонарике Павел, прикрыв стекло рукой, оставил тонкий лучик, который скользил по земле сбоку от собаки, чтобы не ослеплять ее.

Вдруг Голубок остановился, обернулся к Павлу. Миша шепнул:

— Товарищ начальник, там, верно, опять про пастушка! Вы погодите, я проберусь посмотрю…

Спустя несколько минут он появился из темноты, неся свою берданку под локтем.

— Ничего интересного, — доложил он уже громче. — Я чуть не завалился. Как бы мы опять другим ходом не вышли к той пещере, которую недавно видели.

— Почему так насторожен Голубок?

— Вот и непонятно…

Тихонько, очень медленно Голубок двинулся вперед.

Держа равнение на Голубка, люди опустились на колени, поползли, ощупывая дорогу руками и не показывая огня. Рука Павла очутилась в пустоте. Дальше пути не было. Люди и собака, сохраняя полное молчание, приблизились к самому краю выработки, вышедшей в пещеру.

— Он!.. — И Миша сжал руку Павла. — Он!.. Сердца их замерли. Внизу, на глубине двух-трех метров от устья ходка и значительно правее его, по узкому карнизу, подняв фонарик над головой, медленно приближался к засаде человек. Его фонарик по временам освещал и другого человека.

— Ну чудеса в решете! — раздался голос Самотесова. — Все-таки мы, лесной отец, в пещеры вышли. Упустили, видать, пташку! Найди-ка ее в этой чертоломине!

— Ничего, далеко не уйдет, — ответил Пантелеев, и его густой голос гулко отозвался под сводами пещеры. — Эх, Никита Федорович, плохие мы хозяева, не захватили с собой веселого… С озноба да устатка я бы не отказался.

— А думаешь, я святой! — рассмеялся Самотесов. Обрадованный Павел хотел окликнуть: «Никита!», но Голубок предупреждающе зарычал.

Что это значило? Павел вгляделся в темноту, и его окатило холодом: внизу по карнизу, отступая перед Самотесовым и Пантелеевым, двигалась человеческая тень, тоже приближаясь к засаде. Этого человека можно было заметить только потому, что на его кожаный картуз падал отблеск фонарика Самотесова.

Едва двигая пальцами, Павел охватил цепью Голубка стойку, завязал цепь узлом и, продолжая следить за каждым движением человека-тени, приготовил пистолет.

Развязка наступила… Наступила минута страшная, когда нельзя было раздумывать и сомневаться. Кто был этот человек, который медленно скользил по узкому карнизу, отступая перед преследователями, как видно преградившими ему дорогу?

Человек то скрывался в темноте, то снова рисовался смутной тенью. В его руке что-то блеснуло, но, к счастью, Самотесов ушел за выступ скалы. Человек потерялся в тени, неподвижный. В том месте, где находились Самотесов и Пантелеев, терраса круто сворачивала.

Сначала показался Пантелеев, а потом и Самотесов, поднявший фонарик над головой.

Человек снова выплыл из мрака. Он стоял, прижавшись спиной к скале, и медленно поднимал руку, вытягивая ее, дожидаясь, может быть, чтобы Самотесов остановился.

— Снять фонарик Самотесова! — лихорадочно шепнул Павел.

— Понятно! — так же быстро ответил Миша. Грохнул выстрел. Свет погас. Эхо выстрела еще рокотало в пещере, когда Павел прыгнул вниз. В этом месте карниз был узок, и получилось так, как рассчитал Павел в краткие мгновения, отделявшие выстрел от прыжка в темноту. Он с трудом устоял на ногах, но все же устоял и схватил человека, налетевшего на него; правая рука человека пришлась против левой стороны его груди, левой рукой он уперся в лицо Павла, стараясь вырваться.

— Стойте! — сказал Павел задыхаясь.

Тяжело дыша, человек сквозь зубы произнес какое-то бранное слово, и почти у самого лица Павла блеснул огонь. Он почувствовал резкий толчок в грудь, последним и невольным усилием оттолкнул человека и опустился на скользкие камни. Сознание он потерял на несколько минут и пришел в себя не то от острой боли в груди, не то от света, который бил ему в глаза. Сквозь туман увидел Самотесова.

— Где этот человек? — спросил Павел.

— Вниз слетел, — ответил Самотесов, осторожно расстегивая рубаху на груди Павла. — Его Пантелеев стережет. Первухин с Голубком пошли за Игошиным…

— Он… не убился?

— Тут невысоко. Жив, конечно.

— Кто он? — допытывался Павел, отталкивая Самотесова. — Постойте, я спущусь вниз…